Русская фантастика 2010

Вытаскивать людей нужно сейчас. Немедленно. Мое преимущество — скорость.

Мебель и вещи цвели алыми протуберанцами. В дыму тучей мошек роились искры, виновницы пробоя — раскаленные частицы сажи — через вентиляцию и дыры проникают в помещения. Я взвалил мужчину на плечо. За те секунды, что поднимал — мои секунды! — на лице человека появились новые морщины: в уголках глаз, возле рта, на лбу. Темные волосы поредели, на висках проступила седина. Я не видел этого: в сплошном задымлении не разглядеть. Я знал.

Слой быстрого времени изнутри больше и без труда вместит несколько человек. Был бы Гераклом — так и поступал бы, но максимум, что могу, — взять двоих, потоньше да похудощавей. Или детей: они легче.

Сжав зубы и стараясь не глядеть на мужчину, я вытащил его из квартиры и спустил на относительно безопасный пятый этаж, где пострадавшего приняли Андрей и Палыч. Генка с Петром дожидались своей очереди. Недолго на самом-то деле: по их часам я летаю вверх-вниз как реактивный. Выше работали два отделения из других расчетов. На шестом было не так жарко, не то что на седьмом.

Я вернулся назад. На второй площадке бесчинствовал огонь: от дверей почти ничего не осталось и без моей помощи. Невольно сторонясь замерших в танце рыжих языков, я шагнул внутрь. Пламя за невидимым кругом двигалось замедленно, вальяжно, будто и не горело бешено, а всего лишь расплывалось по воздуху облаком в безветренную погоду. И мгновенно вскипало на границе, за доли секунды пожирая все, до чего могло дотянуться. Время в буферной зоне ускорялось так, что несколько лет спрессовывались в минуту.

И вновь погорельцам повезло — успели удрать на балконы, откуда их обязательно снимут. Рано или поздно — снимут. Ну а Феникс спасает безнадежных, тех, к кому не успеют пробиться. Грязная работа — во всех смыслах. Что ж, мне не привыкать. Остались восьмой и девятый. Вперед, Птичка!

Подкоптившегося, но крепкого на вид старика я обнаружил в ванной. Выносить пожилых я зарекся после того, как один дед умер у меня на руках. Однако этот был не такой уж старый, и я рискнул. Затем подобрал бьющуюся в истерике женщину: она ничего не соображала и металась по кухне, кидаясь на стены, — никак не могла найти выход. Больше на восьмом никого не было.

Дыхание сбивалось. Судорожно глотая задымленный воздух, давясь и кашляя, я мечтал о горных вершинах, где лежит снег, о чистом и морозном, колючем, живительном… Я никак не мог набрать полную грудь. Высунулся за перила и ловил налетавший ветер, пил про запас. Но ветер грозил иной опасностью — раздувал огонь.

Из подъезда выскочил Николаев — нечеткий, исчезающий силуэт; кометой взрезал пространство. Опять кого-то «спас»! Ход Птички замедлился, из болида он превратился в смазанное пятно. Отнес к «Скорым» мужчину в тлеющей одежде и рухнул на землю: копить силы для следующего рывка. Я бы даже сказал, театрально рухнул. Знаем мы его трюки. Дешевый из тебя актер, Олег Батькович, не возьмут тебя в Мариинку. Так и лежал, не двигаясь: уродливый манекен, грязная клякса на фоне молодой травы.

К нему — вот молодец! — подбежал давешний репортер. Что, попался? Попробуй оттолкни. Заткнуть рот свободной прессе не удастся. Изволь отвечать, сколько лет жизни отобрал сегодня!

Однако какой-то человек в камуфляже прогнал репортера и теперь что-то втолковывал Николаеву. От чрезмерного любопытства я высунулся по пояс, не обращая внимания на огонь. А тот уже облизывал балкон, развевался на ветру багровым стягом, жег открытые участки кожи.

Надо уходить! Спасаться самостоятельно. Я здесь как между молотом и наковальней. В комнате, словно в горне, ворочалось пламя, и невидимый подмастерье раздувал мехи. Забраться на крышу? Перебежать к торцу здания, где огонь не так силен? Меня заметят и снимут. Сидеть, забившись в угол, и в конце концов получить ожоги третьей или четвертой степени вовсе не хотелось. А если сюда ворвется Николаев?! Я лучше спрыгну и разобьюсь, чем позволю ему приблизиться!

Внизу безутешно, с надрывом закричала женщина. Она вырывалась из рук санитаров и голосила, голосила…

Будто откликаясь, на кухне соседней квартиры лязгнула форточка, распахнулась под напором горячего воздуха. Из нее повалил дым; на подоконник легли оранжевые отсветы. Стекла дребезжали. Громыхнуло — утробно, мощно, и я дернулся как ужаленный: еле слышимый, словно издалека, донесся детский рев. По-настоящему, взахлеб. На меня точно спикировал десяток разъяренных ос. Я присел, закрывая лицо от ядовитых жал, в глазах потемнело. Ситуация донельзя напоминала… А, черт! Николаев вот-вот пойдет на второй крут! Спасать, как же. Взрослые — ерунда, их жизнь давно испорчена, у них, ха-ха, есть выбор. Да или нет. Николаев обязан спросить, если человек в сознании. Правда… никто еще не отказывался. Но ребенок?!

Кто живет в квартире? Хоть убей, не помню! Дежурные «здрасте — до свидания — соль не одолжите?», а встретишь в магазине — и не узнаешь. Сколько у них детей, один? Какого возраста? Почему ребенок не догадался выйти на балкон? Взрослых нет дома?

Спину обдало жаром: дым накатывал волнами, частички гари — осиная стая — роились, отблескивая угольно-рдяными брюшками. Полотенце высыхало, и дышать становилось все труднее.

Что же творится у соседей? Или все не так плохо? Лаврецкий, не оправдывайся! Ясно, что поджилки трясутся: геройствовать на словах — совсем не то, что на деле. Раз у тебя горит, значит, и там. Стало быть, надо лезть. Достану, потом — на балкон, выберусь на крышу… А если не сумеешь? Погибнете вместе! Тем более… вдруг их двое? Я лихорадочно пытался вспомнить — и не мог. Мысли расползались драной ветошью.

Зачем тебе лезть за детьми? Зачем?! Потому что тогда их спасет Олег! Врагу такого не пожелаю.

Я прикинул расстояние между балконами: прыгнуть не сумею, не спортсмен. Однако допустить, чтобы этот негодяй…

Я расшвырял барахло и, поднатужившись, выдрал из-под матраса доски. Перекинул на соседний балкон. Чертовски ненадежная опора, но что делать? Поборов страх, я залез на перила.

Мир ухнул в тартарары, под ногами разверзлась пропасть: тянула в себя, засасывала.

Заставив себя не глядеть на землю, я сосредоточился на балконе. Тот был почти пуст, в углу приткнулась кособокая самодельная этажерка, на обшарпанном табурете стоял таз с прищепками, хорошо видными отсюда.

Прикрыв глаза, я ступил на шаткий мостик.

Только не смотри вниз, не смотри… Шажок. Другой. Ме-едленно. Та-ак, молодец. Доски — шампуры громадного мангала — предательски гнулись.

От напряжения я весь взмок. В голове плескались обрывки дурацких мыслей: сорвусь, упаду… если не умру сразу, то… Боязнь шла рядом, окатывая зябкой дрожью, от которой стучали зубы. Жутко хотелось повернуть назад.

Мог бы — влепил бы себе пощечину. Трус! Слабак!..

Прилив злости смахнул оцепенение. Я будто начал двигаться быстрее… не знаю почему — так казалось.

Сегодня быстрый слой держался недолго — часа полтора по внутреннему времени. Снаружи прошло минут шесть. Я был готов к отключению и последнего из спасенных — мужчину лет… уже сорока — не отдал напарникам, а вынес из подъезда самостоятельно. Чутье не подвело: секундой позже меня выбросило в нормальный, медленный поток. Мужчина был с девятого, я не у спел обследовать этаж до конца.

Потерявшего сознание человека забрали санитары, а я без сил упал на газон — внезапно, резко начался откат. Дело привычное, однако сегодня пришлось особенно туго. Я действительно устал. Доктор прав: нельзя нарушать режим. Но кто бы спасал людей, попавших в огненную ловушку? Ясно, что друзья-товарищи. Вопрос в том, скольких бы успели спасти.

Даст бог, на девятом никого больше нет, а с нижних я вытащил всех. Остальных снимут с балконов. В голове звенело, перед глазами расплывались цветные пятна. Я с трудом перевернулся на спину, уставившись в низкое свинцовое небо: там бугрились тучи. Или это дым марает облака? Попытался сесть и не смог. Тело отказывается служить, жесты — медленные, неуверенные, как у пьяного, любое движение отдается болью в висках и затылке.