Кир Булычев. Собрание сочинений в 18 томах. Т.12

– Что? Утонул?

– Царство ему небесное… Несчастный случай. Во цвете лет… Ты чего замолчал?

– Так… думаю.

– Чего думать? Мы его не возвратим. Хороший хозяйственник был, смелый. И человек хороший. Бутылку из горла за минуту выпивал. По часам.

– А там никого не заметили посторонних?

– Думаешь, акция?

– Не знаю…

– Погоди, не вешай трубку. Я тебе что звоню… Ты насчет сапожной мастерской придумал аргументы? Ты не тяни, думай. В понедельник общественность ломать будем. Какой-то мерзавец Елену Сергеевну из отпуска вызвал. Телеграммой. Она завтра приезжает. «Молнию» нам отбила: «Иду на вы!» Эх, не люблю я некоторых! Бой будет, как под Полтавой. Чтобы порох был сухим, понял?

Мирон молчал… Полминуты молчал и его собеседник, слушал его частое дыхание, ждал.

– Я вот думаю, – сказал Мирон Иванович наконец. – Все-таки постройка четырнадцатого века, культурное наследие… Не исключено, что под полом есть мозаика.

– Мироша, ты себе цену не набивай, – сухо ответил заместитель директора. – Ты и вчера знал, какая ценность. В случае надобности мы тебя прикроем, в другой район переведем. А в случае ненадобности – берегись!

– Вот и Степанцев берегся.

– Степанцев утонул, как крейсер «Варяг». В бою. За что ему слава.

– Крейсер «Варяг» в воде утонул.

– Думай до понедельника, – сказал спокойно заместитель директора. – И учти: мы всегда побеждаем.

Мирон попрощался, повесил трубку, медленно подошел к окну. День был светлый, ветреный, солнечный. Сквозь листву был виден угол крыши сапожной мастерской. Заныл зуб…

ПОДОПЛЕКА СКАЗКИ

Появление археологической экспедиции в окрестностях города Великий Гусляр было сенсацией куда более неожиданной, чем, скажем, прилет космического корабля с Сириуса.

Это не означает, что в Гусляре не было археологических ценностей. Своими корнями история города уходит в далекое прошлое. А если как следует поискать в соседних лесах и по берегам озер, найдутся и стоянки троглодитов, и остатки древних скитов, и даже языческие капища. Не исключено, что в сосновом бору за озером Копенгаген, куда дороги нет, стоит упорно упоминаемый в легендах, ушедший в болото город Крутояр.

Но археологи эти места упорно обходили стороной. Они пытались оправдать свое равнодушие дикостью здешних мест, молчанием о Великом Гусляре «Повести временных лет» и «Слова о полку Игореве». На самом деле они панически боятся гуслярских лесных комаров, которые отличаются злобным нравом и чужаков бьют с лету.

И вот свершилось! Самая настоящая археологическая экспедиция, во главе с рыжим кандидатом исторических наук Анатолием Борисовичем Гамалеевым, разбила лагерь в двух километрах от города, там, где в реку Гусь впадает ручей Старока и где возвышается обширный и крутой лысый холм, издавна известный под характерным названием Городище.

Несмотря на относительную молодость, тридцатилетний Анатолий Борисович был ветераном девяти экспедиций, изнывал от жажды в Туркмении, замерзал на Чукотке, чуть не утонул при раскопках Червяковского водохранилища, был трижды арестован в пограничной зоне на Кавказе. Он был без корысти предан археологии, но долго оставался на вторых и третьих ролях, несмотря на то что ему всегда сопутствовала удача.

Как известно, удача в археологии играет куда большую роль, чем в сапожном деле или при эксплуатации атомных ледоколов. Если ей вздумается, она одарит сказочной славой профана Шлимана и отвернется от неизвестного нам профессионала, который из-за этого за сорок три полевых сезона соберет лишь тонну кухонных черепков.

Везение Анатолия Борисовича было притчей во языцех университетских коллег. Ну кто еще, будучи студентом и убегая от сторожа совхозного виноградника, умудрится провалиться в гробницу хазарского хана, откуда выберется лишь на третьи сутки, обросший огненной щетиной, умирающий от жажды, но не тронувший ни одного из ста восьмидесяти пяти золотых предметов и трехсот сосудов, которыми была наполнена гробница! Тем не менее в специальной литературе, не говоря уж о средствах массовой информации, будет сообщено, что гробница хазарского кагана Купака обнаружена экспедицией доцента Спирина, который, если обратиться к документам, в те дни болел скарлатиной в Ростове. Правда, Спирин успел вернуться к последнему дню сезона и подписать отчет, а затем многократно выезжал за рубеж со слайдами и докладом о сенсационной находке.

Не менее известен в кругах археологов случай при раскопках кургана Кривая Могила. Курган был ограблен еще скифами, и начальник экспедиции Муля Дудкин готов был довольствоваться остатками конской сбруи и костяками принесенных в жертву рабов, оставленными грабителями для археологов, однако интуиция подсказала Толе Гамалееву, что уходить с Кривой Могилы рано.

Ночью он сидел на склоне разворошенного кургана, целуясь с экспедиционной поварихой Аришкой, из местных жителей. В один прекрасный момент страстная повариха откинулась назад и прошептала: «Ой, какие вы настойчивые!» Намереваясь подчиниться властному шепоту, Толя оглянулся, не бродит ли по соседству кто-нибудь из коллег, могущих ложно истолковать значение этой интимной сцены, и тут его случайный взгляд отметил неровность склона. «Погоди, Ариш», – сказал он поварихе, с трудом освободился от ее объятий и пополз к отмеченному месту. Приложив ухо к земле, Толя убедился, что от этого места исходит иная, чем от прочих, эманация, и удовлетворенно произнес: «Здесь!» Что сказала на это Аришка, история умалчивает, зато известно, что с рассветом Толя начал копать сам, а после завтрака к нему присоединились товарищи во главе со скептически ухмыляющимся Мулей Дудкиным. К полудню лопата Гамалеева ударилась о край бревенчатого сруба. Это было более позднее впускное погребение, в котором, помимо прочего, лежала совершенно неповрежденная золотая ваза со сценами из амазономахии, исполненная греческим ювелиром, жившим среди королевских скифов. Разумеется, Дудкин прославился и поехал на конгресс в Рио-де-Жанейро, а Гамалеев остался в университете сдавать кандидатский минимум и склеивать керамику.

Гамалееву принадлежала находка на мысе Дежнева резного моржового клыка с нанесенным на него путем миграции протоиндейцев в Америку. В то время Толя работал в экспедиции Арутюняна, и хоть Арутюняну этот клык был вовсе не нужен, потому что опровергал его гипотезу о передвижении народов, он вошел в историю как «клык Арутюняна». О Толе ни слова!

Так продолжалось десять лет. На исходе этого срока Анатолий Борисович обратился в инстанции с просьбой дать ему под начало любую замухоренную экспедицию, но назначить его начальником.

Собрались корифеи археологии. Им не хотелось отпускать Гамалеева в вольное плавание, потому что у каждого из них были свои эгоистические планы и надежды, связанные с Толей. Но так как вслух о таких надеждах они говорить не смели, то в конце концов коварно порешили отдать Гамалеева на съедение гуслярским комарам. Тем более что экспедиция в те края была запланирована еще в начале двадцатых годов.

Корифеи надеялись, разумеется, что Гамалеев струсит и откажется от гуслярских лесов, но Толя с радостью ухватился за открывшуюся вакансию. Он верил в свою звезду.

Несмотря на то что экспедиция была невелика (сам Толя, аспирант Лютый, три студента и шесть рабочих из местных старшеклассников), с первого же дня работы пошли битые горшки, пряслица, шейные гривны, бересты, подвески и неизвестные предметы культового назначения. Корреспондент гуслярской газеты поседевший Михаил Стендаль буквально дневал на раскопках в ожидании очередного чуда. В воскресных выпусках газеты регулярно публиковались его заметки «Героическое прошлое нашего края?», «А был ли город?», «Мы потомки славных предков?». Стендаль был склонен к риторическим вопросам.

Мостовые в поселении, раскрытом археологами на Городище, были сложены из могучих лиственничных бревен. По мере износа предки клали новый слой бревен на предыдущий. И это давало возможность установить возраст каждой из мостовых, а потому и всего Городища.