Гриада

Гигант снова нетерпеливо показал, что надо лететь. Я обернулся к Джиргу:

— Ну, что ж… летим. Чувствую, что нас ожидают чудеса.

Но, к нашему удивлению, Джирг отказался покинуть судно.

— Я должен возвратиться в Дразу, — с сожалением сказал он, — Мне очень хотелось бы увидеть необычайное, но меня ждут братья-гидроиды. Впереди ещё столько борьбы. И там меня ждёт Виара. Прощайте… Держите с нами связь на прежнем шифре.

Мы обняли мужественного сына Гриады.

— Джирг… я всегда с тобой, — сказал я. — Жду твоих сообщений. Желаю успеха в борьбе!

Гигант с доброй улыбкой наблюдал за нами. Нащупав в кармане радиоприёмник и удостоверившись в его исправности, я подошёл к гиганту и сказал, доверчиво глядя ему в лицо:

— Мы готовы.

Гигант ещё шире улыбнулся и вдруг, подхватив меня, перенёс на берег. Затем таким же образом он перенёс на берег и Петра Михайловича.

Я едва успел крикнуть:

— До свидания, Джирг!… Привет Геру и всем вашим!…

Судно сделало крутой поворот и медленно двинулось к выходу из бухты. Джирг махал нам рукой.

…Вместе с гигантом мы летели к Голубому Шару. Поднявшись на высоту шести-семи километров, мы медленно перевалили через горный хребет.

Сразу за хребтом открылась огромная равнина, уходившая за горизонт. Шар возвышался почти в центре этой равнины. Через пять минут полёта мы плавно опустились у основания шара, и я увидел полуоткрытую массивную крышку люка. Исчезли последние сомнения: это был исполинский космический корабль. Сферическая стена круто уходила вверх. Шесть-восемь километров высоты! И это был безукоризненный, идеальный, геометрически правильный шар.

Молчаливый гигант поднял руку, и из люка скользнул автоматический трап, а вслед за тем выглянул богатырь в таком же, как и у моего спутника, скафандре. Нам знаком предложили подняться в люк, и я молча полез вверх. Гигант, помогая академику, поднимался за мной.

Долгое время пришлось идти по туннелю — коридору, спирально вьющемуся в нижней части шара. Стены коридора излучали мягкий рассеянный свет. Наконец коридор кончился, и мы очутились в огромном сферическом зале.

…Невольно я заметил, что гиганты часто обращали лица друг к другу, как это делают земляне во время оживлённого разговора. Потом гигант с золотым треугольником стал пристально всматриваться в меня. Я ощутил лёгкую головную боль, вернее, какое-то непонятное давление на свой мозг. Точно маленькие тупые иголочки настойчиво покалывали в черепную, коробку, как будто стремясь проникнуть внутрь, к мозговым центрам. Мне стало не по себе:

— Пётр Михайлович! Вы что-нибудь чувствуете?… Какое-то давящее ощущение… словно гипноз.

— Я, кажется, догадываюсь, в чём дело, — медленно произнёс Самойлов.

У него был странный вид: подняв руки к лицу, он хотел удержать что-то ускользающее.

— Довольно сильные биоколебания возбуждают и мои мозговые клетки… — сказал Пётр Михайлович. — Они читают мысли друг друга, читают наши мысли и не нуждаются в несовершенном способе общения посредством звуков.

— Как же тогда объясняться с ними?

Пётр Михайлович стал отчаянно жестикулировать, обращаясь к гиганту, показал на свой язык, потом на голову, давая понять, что мы объясняемся с помощью языка.

Гигант усмехнулся, взял нас за руки, как маленьких детей, и, пройдя в сферический зал, подвёл к вогнутому экрану. Сев в кресла, находящиеся перед экраном, мы совсем утонули в них.

Сферический зал представлял собой, вероятно Централь Управления кораблём. Поражали её размеры: противоположная стена находилась от нас на расстоянии в триста метров, если не больше, а своды терялись где-то в вышине. Стены Централи отсвечивали слегка фосфоресцирующим сиянием. Как мы узнали впоследствии, это были экраны обзора и фиксации событий. Позади нас возвышалось причудливое сооружение, напоминающее живое существо, с множеством различных указателей, приборов, блестящих дисков, клавишей и кнопок. Вероятно, это был Электронный Мозг корабля. По окружности стен шли ряды электронно-вычислительных машин сложнейшей конструкции. Большинство же установок и сооружений в Централи было абсолютно незнакомо мне. С нами остался лишь один гигант — наш знакомый. Остальные, «мысленно» посовещавшись, поднялись вверх, к куполу, и скрылись там в люках, ведущих, очевидно, к двигательной системе корабля. Вскоре оттуда раздались ритмичные звуки, гудение моторов, скрежет и гул.

Гигант настроил странный вогнутый экран и вопросительно посмотрел на нас, словно прося о чём-то. Предположив, что он настраивал переводную машину, я внятно и раздельно спросил о том, что мне казалось волшебным чудом:

— Как вы общаетесь друг с другом без языка? С помощью радиоустройств?

Гигант отрицательно покачал головой, укрепил на голове блестящий сетчатый шлем, от которого к панели экрана тянулась густая сеть проводов, и знаками попроси нас надеть такие же шлемы. Затем он сосредоточенно уставился на экран, светившийся пепельно-серебристым блеском. И вдруг на экране появились картины событий, пережитых нами в последнее время: побег из Трозы, плавание с Джиргом на электромагнитном корабле, ураган, встреча с гигантом на берегу и полёт от побережья к шару.

— Это невероятно! — воскликнул Самойлов. — На экране отражаются мысли и воспоминания гиганта. В этом экране скрыта чудесная машина — приёмник и преобразователь биоволн, идущих от его мозга. Это то, о чём на Земле в наше время толь смутно мечтали!…

Гигант снова вопросительно посмотрел на нас.

— Давайте мысленно рассказывать ему о себе, — предложил я академику — Смотрите, я сейчас вспоминаю отлёт «Урании».

И действительно, на экране появился Главный Лунный Космодром, огромный силуэт нашей «Урании», толпы землян в громоздких космических скафандрах. Затем люди исчезли, и вот уже «Урания» взлетает в Космос. Едва я ослаблял напряжение воспоминаний, картины начинали бледнеть и размываться. Я понял, что надо мыслить чётко и последовательно, не отвлекаясь. Самойлов тронул меня за плечо:

— Довольно, Виктор. Сейчас буду рассказывать я.

Он стал напряжённо смотреть на экран. И тотчас на нём обрисовался шар Земли, потом план солнечной системы, положение Солнца в Галактике, — короче говоря, целая лекция на астрономические темы.! Затем по экрану помчались ряды тензорных уравнений, знаменитая формула Эйнштейна — Е = mс² — и ряд громадных вопросительных знаков над ней. Закончив так свою мысленную речь, академик почти с мольбой смотрел уже не на экран, а на гиганта.

— Почему так? — страстно воскликнул Самойлов. — Почему скорость света есть постоянная величина во Вселенной? Эта мысль не даёт мне спокойно спать!… Узнаю ли я когда-нибудь причину постоянства и предельности скорости света?! И как представить конкретно кривизну пространства-времени?…

Глубоко задумавшись, гигант следил за бегом мыслей Самойлова на «экране памяти». Его лицо жило и дышало в такт этим мыслям. Чувствовалось, что великие вопросы естествознания, мучившие академика, для гиганта- открытая книга. Но как их разъяснить нам?… Вот, вероятно, над чем он задумался.

Ещё с полчаса Самойлов «рассказывал» о Земле, о её общественной жизни, о науке и технике двадцать третьего века. На экране оживали красочные куски земной истории, картины жизни и быта людей.

По лицу гиганта проходили сотни разнообразных чувств. Как тончайшая машина, он отражал всё, что занимало или интересовало его при просмотре картин земной жизни. Особенный восторг вызывали у гиганта картины земной истории, полные буйной энергии: борьба человека с природой на заре цивилизации; великие общественные и революционные движения; яростный накал крестьянских восстаний и пролетарских революции; экспедиции мореплавателей и землепроходцев; победа над силами природы и прорыв на просторы Космоса. Можно было предположить, что внутренний, ух и ритм жизни землян, так резко отличавшийся от неживой, скучно размеренной цивилизации гриан, был наиболее созвучен природе гигантов неведомого мира.