Корабль смерти, Стальной человек и другие самые невероятные истории (сборник)

— Мне не для чего жить, — вдруг сказала она. — Абсолютно не для чего.

Доктор Фолькер не ответил, но ощутил волнующий трепет. Он ждал этого момента.

Он смотрел на молодую женщину, лежащую на кушетке в его кабинете. Женщина глядела в потолок. «О чем она сейчас думает?» — спрашивал себя доктор. И помалкивал — не хотел нарушать ее мысли, какими бы они ни были.

Наконец Морин вновь заговорила:

— Думаю, вы не слышали моих слов.

— Слышал, — возразил Фолькер.

— И никакой реакции? — В ее голосе появилась враждебность, — Никаких глубокомысленных комментариев?

— Вроде чего?

— Боже, не затевайте все это снова, — сказала она. — Мне нужен ответ, а не дурацкий вопрос.

— Простите, — пробормотал Фолькер. — У меня не было намерения вас сердить.

— Ваши слова меня уже рассердили! От них я…

Ее голос дрогнул, сменившись каким-то жутким горловым звуком.

— Вам ведь наплевать, — через некоторое время сказала Морин.

— Нет, мне не наплевать, — возразил Фолькер, — Что именно заставляет вас думать, будто мне наплевать?

— Я вам сказала: мне не для чего жить. — Голос Морин звучал язвительно.

— И?

— Что значит это ваше «и»? — огрызнулась она.

— И что заставляет вас испытывать такое чувство?

Молодая женщина заметалась по кушетке, лицо перекосилось от злости.

— Я невольно ощущаю себя дерьмом! — сказала она. — Этого точного определения вам достаточно, черт вас побери? Я чувствую себя дерьмом! Не хочу жить!

«Уже ближе», — подумал Фолькер, и по его коже пробежала приятная дрожь. Хорошо, что пациентка лежала к нему спиной. Врачу не хотелось, чтобы она видела его чувства.

— И? — снова спросил он.

— Убирайтесь к черту! — закричала Морин. — Это все, что вы можете сказать?

— Вы слышали, о чем говорили? — с максимальным спокойствием спросил Фолькер.

— О чем? О том, что мне не для чего жить? О желании умереть?

— Прежде вы не произносили слово «умереть», — поправил ее доктор.

— Велика важность! — воскликнула она, — Прошу прошения! Я сказала, что не хочу жить. Из этих слов любой способен сделать вывод, что я хочу умереть! Любой, но только не вы!

— А почему вы хотите умереть? — спросил Фолькер и тут же вздрогнул.

Он не должен был задавать этот вопрос.

Молчание Морин подтвердило его оплошность. В кабинете стало настолько тихо, что сюда долетал шум катившихся по бульвару машин. Доктор прочистил горло, надеясь, что он все же не сделал крупной ошибки и не упустил момент.

Ему хотелось заговорить с пациенткой, но он понимал: нужно обождать. Фолькер смотрел на застывшую молодую женщину. «Только не закройся от меня, — думал он. — Оставайся в таком состоянии. Прошу тебя. Я так долго ждал этого момента».

Морин устало вздохнула и закрыла глаза.

— Вам больше нечего сказать? — спросил он.

Ее глаза распахнулись. Морин повернулась и сердито уставилась на доктора.

— Скажи я то, что хотела сказать, у вас бы волосы поседели, — почти прорычала она.

— Морин, — тоном, исполненным терпения, произнес доктор.

— Чего еще?

— Мои волосы и так почти седые.

Она рассмеялась. Бесстрастно, просто оценив шутку.

— Да, почти седые, — сказала она. — Вы старый. И дряхлый.

— А вы молодая? — спросил доктор.

— Молодая и… — Она задумалась. — Молодая и несчастная. Молодая и потерянная. Молодая и пустая. Молодая и холодная, без всяких надежд… О боже! — с болью воскликнула она. — Я хочу умереть! Я хочу умереть! Я хочу узнать, как это происходит!

В горле у доктора Фолькера стало сухо.

— Что именно вы хотите узнать? — спросил он.

— Черт вас подери! Вы дурак или прикидываетесь? — Ее вопрос напоминал удар плетью. — Вы понимаете нормальный английский язык?

— Помогите понять, — попросил доктор Фолькер.

У него участился пульс. «Я близко, совсем близко».

Ответом было молчание. «Боже милосердный, неужели я опять ее потерял? — подумал он. — Сколько сеансов будет повторяться одно и то же?»

Придется рискнуть.

— Что вы хотите узнать? — осторожно спросил он.

Пациентка глядела в потолок.

— Морин, что вы хотите узнать? — повторил Фолькер.

— Оставьте меня в покое, — упавшим голосом ответила она. — Вы ничем не лучше остальных. Отца. Матери. Брата.

О господи! Фолькер стиснул зубы. Что угодно, только не новый круг ее жалоб!

— Вы знаете, что отец меня изнасиловал? — спросила Морин. — Я рассказывала об этом? Говорила, что мне было всего семь, когда это случилось? Говорила, что мать и пальцем не пошевелила, когда узнала? Говорила, как брат смеялся надо мной, когда я ему рассказала? Я говорила вам обо всем этом?

Фолькер закрыл глаза. «Почти тысячу раз подряд», — подумал он.

Доктор заставил себя открыть глаза.

— Морин, несколько раньше вы говорили о другом, — сказал он.

— Что вы имеете в виду? — насторожилась она.

«Нет, нельзя», — подумал он, ощущая, как похолодела спина. Но остановиться он уже не мог.

— Вы говорили, что хотите умереть. Вы говорили…

Молодая женщина на кушетке содрогнулась всем телом. Потом ее голова запрокинулась на правый край подушки, и она закрыла глаза.

— Нет!

Фолькер ударил кулаком по спинке стула.

Еще одна неудача.

Когда молодая женщина поднялась и села, он подал стакан воды.

Джейн Уинслоу выпила всю воду практически залпом, после чего вернула доктору пустой стакан.

— Чего-нибудь добились? — спросила она.

— Эх!.. — Доктор устало выдохнул. — Как всегда. Мы добираемся до вершины, а потом она соскальзывает вниз. Она не в состоянии взглянуть в глаза своим страхам.

Фолькер покачал головой.

— Бедная Морин. Боюсь, мне понадобится еще много времени, прежде чем она осмелеет и сможет двинуться дальше.

Он сокрушенно вздохнул.

— Вы готовы к следующему сеансу?

Она кивнула.

В три часа она снова легла на кушетку. Некоторое время она глубоко дышала, потом ее затрясло. Наконец она вытянулась и замерла.

— Артур, — обратился к ней доктор Фолькер.

Джейн Уинслоу открыла глаза.

— Как вы сегодня?

— А каким я должен быть сегодня? — с горечью спросил Артур.

Доктор устало потер глаза. Помогать им было тяжело. Еще как тяжело. Но он не должен оставлять усилий. У него нет иного выбора.

— И как же жизнь обходится с вами, Артур? — спросил доктор Фолькер.

Узник

Проснувшись, он обнаружил, что лежит на правом боку. Грубое шерстяное одеяло кусало ему щеку. Перед глазами была металлическая стена.

Мертвая тишина. Он напряг слух, пытаясь уловить хоть какой-то звук. Звуков не было.

Ему стало страшно. Лоб прочертили морщины.

Приподнявшись на локте, он огляделся. Кожа на его худощавом лице натянулась и побледнела. Он подвинулся к краю койки, повернулся и с усилием опустил ноги на пол.

Рядом с койкой стоял табурет, а на табурете — поднос с недоеденной пищей. Жареная курица осталась нетронутой, в застывшем комке картофельного пюре виднелись борозды от вилки. В лужице растаявшего масла, больше похожего на жир, застряли крошки от печенья. Тут же стояла пустая чашка. Его ноздри наполнились запахом холодной еды.

Потом он огляделся. Окошко с решеткой. Такая же зарешеченная дверь. Увиденное заставило его испуганно вскрикнуть.

Пошатываясь, он встал. Его ботинки шаркали по жесткому полу. Прислонившись к стене, схватился за прутья оконной решетки. Окно было выше головы, и он ничего не увидел.

Он разжал пальцы и, ощущая дрожь в теле, переместил поднос на койку. Потом подтащил табурет к стене и кое-как влез сам.

Выглянул в окошко.

Серое небо, стены, окна с решетками, большие черные ободья прожекторов и далеко внизу — двор. Лил дождь, струи напоминали колышущийся занавес.

Его язык зашевелился. Глаза округлились от ужаса.

— Где я? — чуть слышно пробормотал он.