В глубь времен

Внутри царил туман, нереально голубого цвета, который шел от неподвижного генератора через прозрачный пол и отражался от слоя сыпучего снега. Зажав фонарь в руке, человек осторожно спустился по лестнице. Чем дальше, тем сильнее он чувствовал, как холод проникает в его лодыжки, запястья, колени, бедра, живот, грудь, горло, череп.

Нужно было все делать быстро, очень быстро. Наконец он достиг пола, покрытого снегом. Он сделал шаг влево и у него перехватило дыхание. Его легкие заледенели и превратились в камень. Он хотел крикнуть и открыл рот. Его язык замерз и полопались зубы. Внутренняя оболочка его глаз замерзла так, что стала твердой, выдавливая радужную оболочку наружу как гриб. Перед тем, как умереть, он еще успел почувствовать, как холод заморозил его внутренности и превратил в лед его мозг. Его фонарик погас.

Он упал вперед, в голубой снег. При соприкосновении с полом его нос сломался. Снежная пыль, на мгновение поднятая в легкое сияющее облако, упала и покрыла его.

Утром оператор, зевая, приблизился к камере в операционном зале, и возмутился, увидев на экране вместо общего плана Яйца крупный план оружия.

— Какой мерзавец трогал мою машинку! Опять электрики! Я им скажу все, что о них думаю, когда эти козлы спустятся!

Все еще продолжая ворчать, он стал нажимать на кнопки пульта управления, чтобы вернуть изображение общего плана. Вдруг внизу экрана он увидел руку в перчатке, расставленные пальцы которой едва различались из-под снега.

Когда одетые в космические комбинезоны люди вытаскивали труп из-под снежного савана, то, несмотря на все меры предосторожности, его вытянутая правая рука сломалась. Со всей одеждой, которая ее покрывала, она упала, как мертвая ветка, и разлетелась еще на четыре куска.

— Я очень сожалею, — говорил Рошфу журналистам и фотографам, собравшимся в конференц-зале, — сообщая вам о трагической смерти вашего товарища Хуана Фернандеса, фотографа из Буэнос-Айреса. Он тайно проник в Яйцо, чтобы сфотографировать Кобана, но холод убил его прежде, чем он успел сделать три шага. Эта ужасная смерть — наилучший способ продемонстрировать вам, насколько надо быть осторожными. Мы ничего от вас не скрываем. Напротив, наше самое большое желание, чтобы вы знали все и распространяли сведения по всему миру. Я вас очень прошу — не занимайтесь самодеятельностью, это не только опасно для вас, но и может нанести непоправимый ущерб делу, призванному полностью изменить судьбу человечества.

Все сочли инцидент исчерпанным, однако в телеграмме из журнала "Насьон", переданной через "Трио" из Буэнос-Айреса, сообщалось о том, что никакой Хуан Фернандес никогда не состоял в его штате. Тогда вспомнили, что оператор обнаружил крупный план изображения оружия. В комнате Фернандеса провели обыск. Там нашли три фотоаппарата — американский, чешский и японский, немецкий радиопередатчик и итальянский револьвер.

Руководители МПЭ и реаниматоры собрались в конференц-зале, удалив оттуда журналистов. Они были потрясены.

— Это наверняка один из кретинов секретных служб, — заявил Маисов. — Но какой службы? Ни я, ни вы не знаем. И, без сомнения, не узнаем никогда. Это воплощение тупости человечества и неэффективности мышления. Они тратят колоссальные суммы, а результат… мышиная возня. Единственное, что им всегда удается, — это катастрофа. Нужно защитить себя от этих крыс.

— Все они дерьмо, — сказал Гувер по-французски.

— По-русски это звучит иначе, но смысл тот же. К сожалению, я буду вынужден использовать, хотя и не люблю этого, менее выразительные и более туманные слова, потому что КГБ слишком претенциозен. Но вы правы, здесь нужны слова похлеще. Эти, эти…

— Давайте, давайте, — фыркнул Гувер, — чтобы было поменьше историй такого рода. Этот чертов труп все равно морочит нам голову…

— Я врач, — сказал Маисов. — А вы, вы… Вы кто?

— Химия и электроника… А причем здесь это? В этой истории всего понемногу…

— Да, — согласился Маисов. — Однако мы все одинаковые… В нас есть что-то общее, и это общее сильнее наших различий: это потребность знать. Писатели называют это любовью к науке. Я называю это любознательностью. Когда ею управляет разум, это самое великое качество человека. Мы представляем здесь все научные дисциплины, все нации, все идеологии. Вам не нравится, что я — советский коммунист. Мне не нравится, что вы — маленькие, жалкие и глупые капиталисты-империалисты, погруженные в пучину социального прошлого и гниющие в ней. Но и я, и вы, мы все знаем, что происшедшее превышает нашу любознательность. И вы, и я, мы все хотим знать. Мы хотим познать Вселенную, все ее маленькие и большие секреты. И мы знаем уже, по крайней мере, то, что человек прекрасен. Мы убедились в том, что каждый из нас по-своему, со своими крохами знаний и мелким национализмом, способен работать на благо всех людей. То, что можно узнать здесь, просто фантастика. И то, что мы можем из этого извлечь для человечества — просто невообразимо. Но если мы позволим нашим странам с их вековым идиотизмом, их генералами, их министрами и их шпионами вмешиваться в нашу работу, — все пропало!

— Заметно, что вы посещаете вечерние курсы марксизма… — съязвил Гувер. — Вы всегда произносите такие длинные речи. Но в данном случае вы, конечно же, правы. Вы — мой брат! Ты — моя маленькая сестра, — сказал он, нежно похлопывая Леонову по ягодице.

— А вы невоспитанная толстая свинья, — взвилась она.

— Позвольте вмешаться Европе, и подать свой голос. У нас есть золото, — с улыбкой произнес Рошфу. — То, которое мы отрезали, пробивая дверь в Сферу. Около двадцати тонн. Мы можем купить оружие и охранников.

Африканец Шанга быстро поднялся:

— Я против охранников!

— Я тоже, — сказал немец Хенкель. — Хотя по другим соображениям. Я уверен, что среди них обязательно окажутся шпионы. Мы сами должны организовать нашу полицию и нашу защиту. Я хочу сказать защиту того, что находится в Сфере: оружия и, особенно, Кобана. Пока он находится в блоке гелия, ему ничего не грозит, но скоро начнется операция по реанимации. Искушение выкрасть его, пока мы не смогли добиться от него так необходимых нам знаний, будет велико. Нет ни одной нации, которая бы не сделала все возможное и невозможное, чтобы добиться исключительных прав на то, что находится в этой голове. Соединенные Штаты, например.

— Безусловно, безусловно, — безрадостно согласился Гувер.

— СССР…

Леонова взорвалась:

— СССР! Всегда СССР! Почему СССР? Китай тоже! Германия! Англия! Франция!..

— Даже Швейцария… — попытался успокоить ее Рошфу.

— Пулеметы, револьверы, мины… — перечислял Люкос. — Я могу их достать.

— Я тоже, — сказал Хенкель.

В этот же день они отправились в Европу. Их сопровождали Шанга и Джаретт — ассистент Гувера. Было решено, что они будут все время держаться вместе. Так гарантировалась лояльность каждого из них, в которой в действительности никто не сомневался.

Используя несколько револьверов и охотничьих ружей, которые нашлись на базе, организовали дневное и ночное дежурство около лифта и комнаты Элеа. Два человека из техников или ученых — один "западный" и один "восточный" — одновременно несли вахту. Эти меры утвердили единогласно без обсуждения. Перед такой огромной опасностью никто, не сомневаясь ни в ком, не мог доверять никому, даже себе.

ЯЙЦО.

Два прожектора разорвали туман. На блок с Кобаном направили воздушный насос. Блок уменьшался в размерах, деформировался, улетучивался и исчез.

В рабочем зале реаниматоры один за другим проходили стерилизацию, надевали асептические перчатки и халаты, завязывали хлопчатобумажные бахилы.