Тигр. Тигр!

Когда в кассу ненадолго заглянул Джерри Черч, весь день как безумный колесивший по городу в поисках Барбары де Куртнэ, приказчик рассказал ему о посещении Снима и об их разговоре. То, чего приказчик не смог рассказать, Черч прощупал. Чуть не свалившись в обморок, он с трудом добрел до телефона и позвонил Ричу. Рича нигде не было. Черч судорожно перевел дыхание и позвонил Кено Киззарду.

Снима тем временем начинало охватывать чувство отчаяния. Оно и натолкнуло его на шальную мысль — попытать счастья в каком-нибудь банке. Сним поплелся на Мейден-лейн. Будучи человеком недалеким, он избрал полем своей деятельности Межпланетный банк, где обменивалась марсианская валюта. Банк выглядел старомодным и провинциальным. Сним не знал, что только очень богатые и могущественные учреждения могут позволить себе иметь неказистый вид.

Сним вошел в банк, пересек заполненный людьми центральный зал, направился к конторкам, которые длинным рядом выстроились против касс, и потихоньку стащил толстую пачку бланков и авторучку. Когда Сним выходил из банка, Фред Дил мельком взглянул на него и небрежно махнул рукой своим подручным.

— Видали поганца? — Он указал на Снима, проскользнувшего через главный вход. — Этот тип собирается провернуть махинацию с «пересчетом».

— Задержать его, Фред?

— А что толку? Не выйдет у нас, он полезет куда-то еще. Пока не вмешивайтесь. Возьмем его с поличным, тогда хоть будет за что его притянуть. Пусть отдохнет, голубчик. В Кингстоне места хватит.

Не подозревая об этом разговоре, Сним притаился у входа в банк, внимательно наблюдая за кассами. У кассы Z стоял какой-то важный господин, кассир вручал ему крупные пачки бумажных денег. Вот бы эту «рыбку» ему на крючок. Сним торопливо сбросил пиджак, закатал рукава рубахи и сунул ручку за ухо.

Когда «рыбка», пересчитывая деньги, выплыла из банка, Сним незаметно подкрался сзади и тронул свою жертву за плечо.

— Извините, сэр, — заговорил он бойко. — Я из отдела Z. Боюсь, что наш кассир по ошибке обсчитал вас. Вы, может быть, вернетесь, чтобы мы произвели пересчет? — Помахивая пачкой бланков, Сним грациозно вымел деньги из-под «рыбкиного» плавника и повернулся ко входу в банк. — Пожалуйте сюда, сэр, — пригласил он услужливо. — Вам недодали целую сотню кредиток.

Когда удивленный вкладчик двинулся следом за ним, Сним деловито прошмыгнул в зал и, смешавшись с толпой, направился к боковому выходу. Он бы наверняка успел благополучно смыться, прежде чем «рыбка» уразумела, что попалась на удочку. Но тут вдруг чья-то грубая рука сграбастала Снима за шиворот, резко крутанула, и он оказался лицом к лицу с дежурным по этажу. В одно мгновение в смятенном сознании Снима промелькнули потасовка, побег, взятка, суд, Кингстонский госпиталь, старая сука Чука Фруд со своей желтоволосой призрачной девкой, карманное пианино и тот ротозей, у которого он его свистнул. Потом он скис и расплакался.

Щупач-дежурный отшвырнул его к другому служащему в форме и закричал:

— Подержите-ка его, ребята! Ну, братцы, я разбогател!

— За этого огарка полагается награда, Фред?

— Не за него. За то, что у него в башке. Я иду звонить в лигу.

В конце дня в пятницу, почти в один и тот же момент, Бен Рич и Линкольн Пауэл получили совершенно одинаковое сообщение: девушку, соответствующую описанию Барбары де Куртнэ, можно найти у гадалки Чуки Фруд, Бастион-Уэст-сайд, 99.

Глава 9

Знаменитый Бастион-Уэст-сайд, последний оплот американцев во время осады Нью-Йорка, решено было сохранить в качестве памятника войны. Десять акров изувеченной земли должны были до скончания веков служить горькой эпитафией безумству, породившему последнюю войну. Но последняя война, как водится, оказалась предпоследней, и мало-помалу бездомный люд заселил и приспособил для жилья руины, превратив разрушенные здания и выжженные переулки Бастион-Уэст-сайда в какие-то фантастические трущобы.

Номер 99 представлял собой выпотрошенное помещение керамической фабрики. Снаряды, рвавшиеся один за другим среди многотысячного скопления синтетической керамики, расплавили сосуды и расплескали вокруг яркую радужную массу, превратив внутренность дома в подобие лунного кратера. В каменные стены вплавились желтые, ярко-красные, фиолетовые, бирюзовые и бурые гигантские кляксы. Извергнутые из дверей и окон оранжевые, малиновые и пурпурные струи исполосовали размашистыми мазками ближние мостовые и развалины. Это здание и стало Радужным домом Чуки Фруд.

Верхние этажи кое-как зачинили, настроили перегородок и превратили эту часть здания в составленный из множества каморок лабиринт, такой запутанный и сложный, что ориентироваться в нем могла лишь Чука, да и та порою путалась. Ловить здесь кого-нибудь было совершенно безнадежным делом, так как, передвигаясь из ячейки в ячейку, беглец мог с легкостью скрываться от своих преследователей до тех пор, пока у них не кончится терпение. Это необычность планировки ежегодно приносила Чуке немалый доход.

Нижние этажи были отведены под знаменитый «Парадиз», куда стекались люди, наделенные всеми возможными пороками, и где их принимал квалифицированный консультант, который за достаточную сумму находил способ удовлетворить всех алчущих, а временами изобретал и новые пороки для пресыщенных. Но самой доходной частью предприятия являлся подвальный этаж дома, где жила Чука Фруд.

Обстрелы, превратившие здание в радужный кратер, растопили всю имевшуюся на заводе керамику, металл, пластик и стекло. Расплавленная смесь просачивалась с этажа на этаж и наконец скопилась в подвале, где залила весь пол и, затвердев, образовала светящуюся кристаллическую массу, откликающуюся странным поющим звуком на каждое движение и шум.

Путь к Бастиону был небезопасен, но игра стоила свеч. Вы пробирались по кривым переулкам, пока не натыкались на оранжевую полосу, зигзагами устремлявшуюся к дверям Радужного дома Чуки. У порога вас встречал чопорный мужчина в парадном костюме двадцатого века и спрашивал: «Парадиз или предсказание, сэр?» Если вы отвечали: «Предсказание», вас вели к двери какого-то склепа, взимали огромную плату и вручали фосфорную свечу. Держа ее в поднятой руке, вы спускались по крутой каменной лестнице. У основания лестница круто поворачивала, и вашим глазам представал длинный и широкий сводчатый погреб, залитый озером поющего огня.

Вы ступали на поверхность озера. Она была гладкой и скользкой. Под поверхностью мягко искрились и мерцали сполохи северного сияния. Кристаллическая гладь озера отзывалась на каждый шаг приглушенными мелодичными аккордами, которые долго трепетали в воздухе, подобно тому как разливается звон бронзовых колокольчиков. Даже если вы сидели неподвижно, озеро продолжало петь, откликаясь на вибрации, доносившиеся с отдаленных улиц.

На каменных скамьях, расположенных вдоль стен, уже дожидались другие клиенты, каждый с фосфорной свечой в руке. Они сидели присмиревшие, испуганные, и у зрителя внезапно возникала мысль, что они похожи на святых — окружены сиянием, каждое их движение сопровождает музыка. Свеч и сия — ли, как звезды в морозную ночь.

Жгучая, трепещущая тишина захватывала вас, и вы ждали молча, пока не раздавался звон серебряного колокола. Он повторялся вновь и вновь, озеро откликалось на этот звон мелодией и переливами внезапно сделавшихся ослепительно яркими сполохов. И вот в каскаде пламенеющей мелодии в подвал входила Чука Фруд и направлялась на середину озера.

— И тут иллюзия кончается, — пробормотал Линкольн Пауэл.

Лицо у Чуки было фубос: толстый нос, пустые глаза, бесформенный рот. Яркие сполохи, которые пробегали по ее лицу и фигуре, плотно закутанной в какую-то хламиду, не могли скрыть того, что старуха при всем своем незаурядном честолюбии, изобретательности и жадности совершенно лишена проницательности и чутья.

«Может, она хоть играть умеет», — подумал Пауэл.

Чука остановилась на середине озера — вульгарная трущобная Медуза — и задрала вверх руки, должно быть стараясь вложить в этот жест мистическую властность.