Звездный скиталец (С иллюстрациями)

Потом избранное общество совершило прогулку в открытых вагонах до пристани Чалыш, где на берегу Амударьи в специально возведенной беседке сверкали белизной крахмальные скатерти банкетных столов.

Торжество удалось на славу. Не умолкая играл оркестр, звучали здравицы в честь царствующей фамилии, официанты сбились с ног, подавая гостям все новые и новые смены блюд. Чуть поодаль, выставленный на всеобщее обозрение, висел десятипудовый сом-гигант и хлопотали возле огромных котлов повара-хорезмийцы.

Эльсинора в белом открытом платье сидела рядом с Симмонсом и впервые с тех пор, как они прибыли в Хорезм, он видел ее улыбающейся. Когда начались танцы, первым галантно пригласил Эльсинору на тур вальса полковник Трубачев, а Симмонс присоединился к компании промышленников и финансистов за карточным столом. Наблюдая за женой, он радовался происшедшей в ней перемене: она была оживлена, весело смеялась и самозабвенно, хотя и неумело, отплясывала мазурки, чардаши, падэспани, польки.

Потом он потерял ее из виду, но сначала не придал этому значения. Лишь через час почувствовал смутное беспокойство и, извинившись, поднялся из-за стола.

Среди веселившихся Эльсиноры не было. Томимый недобрыми предчувствиями, он пошел вдоль берега и вскоре действительно увидел ее над невысоким обрывом в компании какого-то субъекта в котелке и партикулярном костюме с тросточкой. Помахивая тростью, котелок чтото говорил Эльсиноре, та рассеянно кивала, глядя куда-то вниз.

«Однако, — раздраженно сказал себе Симмонс, — недурно для начала. Можно сказать, первый выход в свет и вот на тебе! Я не я буду, если не швырну его в реку!»

Незнакомец оглянулся. Круглое невыразительное лицо, бесцветные глаза, коротенькие усы щеточкой: ни дать ни взять — филер сыскного отделения.

— Добрый вечер, мистер Симмонс, — раскланялся филер, приподняв котелок. — Примите искренние поздравления.

Симмонс буркнул что-то невразумительное.

— Мадам захотелось прогуляться, — объяснил субъект. — Я составил ей компанию. Засим позвольте откланяться.

Он водрузил котелок на голову и быстро зашагал, выбрасывая вперед трость.

— Что это за тип? — осведомился Симмонс. Эльсинора, словно не слыша, продолжала смотреть вниз. Проследив за ее взглядом, Симмонс увидел сидящего на борту лодки пожилого каючника. То и дело опуская ноги в воду, он широким кривым ножом срезал с подошвы толстую, как копыто, растрескавшуюся мозоль.

— Люси! — резко окликнул Симмонс.

Она вздрогнула и подняла на него глаза.

— Что случилось?

Ему пришлось дважды повторить вопрос.

— М-ничего.

— Что это за тип?

— Кто?

— Тот, в котелке!

— Н-не знаю. Я его впервые вижу.

Симмонс с трудом подавил в себе желание отвесить жене полновесную пощечину. Взял ее за руку, произнес негромко, но твердо, не допускающим возражений тоном:

— Домой!

Возле беседки навстречу метнулся проспавшийся Дюммель.

— Фаэтон! — коротко приказал Симмонс.

— Пароход готов для круиза-с… Извольте…

— Я сказал фаэтон, идиот!

— Сей момент!

Отпихнув в сторону возницу, Симмонс сам взялся за вожжи. Версты две он нещадно гнал коня, и тот, испуганно всхрапывая, шел размашистым галопом. Когда растаяли позади огоньки пристани, Симмонс бросил поводья и повернулся к спутнице. Лошадь пошла шагом.

— Почему ты молчишь?

Она пожала плечами.

— Я был с тобой груб. Прости.

Она промолчала.

— Ну хорошо, я не стану допытываться, кто этот субъект и откуда ты его знаешь. Но так не может продолжаться, пойми!

— А разве можно что-то изменить?

— Да, черт возьми! Можно! Нужно изменить!

— Ты уверен?

— Я ни в чем не уверен. Но я делаю все, что могу.

— Ты хочешь вернуться?

— Туда, откуда мы прибыли, — нет!

— Тогда куда? Объясни.

— Ладно.

Он помолчал, собираясь с мыслями, глядя на проплывающие мимо темные силуэты тутовых деревьев.

— Я хочу изменить ту реальность.

— Вот как?

— Да, вот так.

— Думаешь, тебе это удастся?

— Надеюсь.

— Каким же образом?

— Это долго объяснять, Эльсинора.

— Говори. Я попытаюсь понять.

— Ну, хорошо. Представь себе на минуту, что эволюция человечества — это река.

— Представила.

— Не перебивай. Она образуется из родников, ручьев, малых речушек. Делится на протоки. Меняет русло.

— Ты хочешь построить плотину?

— Нет. Остановить эволюцию нельзя. Повлиять на нее — другое дело.

— И тогда…

— И тогда вместо плесов будет мелководье. Вместо илистых заводей — бурливые перекаты, вместо зарастающих ряской затонов — голубые озера проточной воды. Представь себе, что Александр так и остался пасти коз в своей нищей Македонии. Бонапарт не родился на свет. Шикльгрубер ударился в коммерцию. Джордж Вашингтон стал править Соломоновыми островами. Альберт Эйнштейн не открыл теорию относительности.

— Это трудно представать. И что это за странный ряд?

— Согласен.

— С кого же ты начнешь? С Архимеда? Или с Нерона?

— Напрасно смеешься. Сегодня мы пустили узкоколейку длиной каких-то полтора десятка верст…

— …и твое имя благодарные потомки золотом впишут в анналы истории!

— Никуда они его не впишут. Уже в двадцатом веке от дороги ни одной шпалы не останется.

— Зато?

— Зато строительство железной дороги через Устюрт, которое должно начаться в 1890 году, будет отсрочено на 80 лет.

— Ого!

— Не надо иронизировать. Лучше послушай дальше. В 1727 году здесь, в Хиве, должно было вспыхнуть восстание рабов.

— И ты его предотвратил.

— Нет. Но начнется оно в 1728 году, и я сделаю все, чтобы рабы победили.

— Ты сошел с ума! Какое тебе дело до чужой истории?

— История не может быть чужой, Эльсинора. Все. что происходит на земле, так или иначе касается всех нас.

— Допустим. Предположим даже, твои рабы победят, Ты-то чего добьешься?

— Во-первых, рабы вовсе не мои, а хивинского хана.

— Какая разница?

— Никакой. Если мятежники победят, они захватят власть.

— И посадят на престол нового хана по имени Эрнст. Хотела бы я услышать, как они будут произносить это имя.

— Вовсе не обязательно, — неуверенно возразил Симмонс. — Не так уж и далеко до Парижской Коммуны. Каких-то полтораста лет, даже меньше.

Эльсинора покачала головой.

— Ты наивный ребенок, Эрнст. Там были совсем другне условия. И все-таки даже полтораста лет спустя Парижская Коммуна просуществовала всего семьдесят два дня. И кончилась белым террором.

Она замолчала. Молчал и Симмонс, машинально подергивая поводья. И только уже въезжая в Ново-Ургенч, упрямо мотнул головой:

— Может быть, ты и права. Ну и пусть. Я все равно такую бучу заварю — чертям тошно станет! Хоть что-нибудь, да изменится.

— Эрнст!

— Да?

— Кто такая Люси?

— Люси? — удивился он.

— Ты назвал меня этим именем. Там, на пристани. Наверное, ты оговорился?

— А ведь верно! — он озадаченно потер переносицу.

— Не притворяйся, Эрнст. Мне решительно все равно, кто эта женщина.

— Какая к дьяволу женщина?! — взвился он. — Нет у меня знакомых с таким именем! И никогда не было!

Она продолжала испытующе глядеть на него.

— Ты что — не веришь мне, да? Ревнуешь?

— Верю. — Второе она предпочла пропустить мимо ушей. — Можешь называть меня Люси, если тебе так хочется. Ничего не имею против. Кстати, как это имя звучит полностью?

— Не подловишь! — улыбнулся он и погрозил пальцем. — Для меня оно звучит Эльсинора.

Два дня отношения между супругами оставались натянутыми, на третий состоялось примирение. Покончив свои дела на хлопкозаводе, Симмонс заехал за ней на фаэтоне. Они вместе отправились в Офицерское собрание на банкет в честь высокого гостя, прибывшего в Ново-Ургенч из Ташкента.

Дам на банкете было немного, и наибольшим успехом пользовалась, конечно же, Эльсинора. Офицеры наперебой приглашали ее танцевать и даже приезжее начальство, несмотря на тучное брюшко и солидный возраст, соблаговолило сплясать с нею мазурку.