Гном. Трилогия (СИ)

  Ему вообще не везло с наследниками. Родной сын буквально влюбился в строительную технику и начал похаживать налево, тайком изменяя наследственному искусству древодела, что культивировалось в его семье как бы ни веками. Отец не унизился до ругани и побоев, но свое глубокое недовольство показать, понятно, сумел. Гнев таких людей нависает и давит, как каменная плита, но и любовь зла, даже если это любовь к бульдозерам и экскаваторам с канавокопателями. Пришел и стал на колени с опущенной головой под отцовским окном, а тот не пожелал его видеть. По какой-то причине обошлись без обычных шуточек зубоскалы-плотники, а начальство не стало выговаривать Сун Ю за дикость и пережитки средневековья. Отчего-то тягостно было всем, а не только непосредственным участникам. Кончилось тем, что сам Наумов, бригадир дорожников, бывший зе-ка, огромный, как вставший на дыбы медведь, весь синий от наколок и вообще уважаемый человек, пришел ходатайствовать за бедолагу, прихватив с собой целую делегацию. Не вот еще, только часа через полтора Сун Ю вышел, чтобы поднять непослушного сына. В его обычно непроницаемых глазах стояли слезы. Вряд ли заступничество строителей оказало решающее действие в примирении отца с сыном. Оно могло только, разве что, ускорить, подтолкнуть китайца к этому шагу. Главным же мотивом к примирению являлось то, что в сыновнем упрямстве он узнал собственную глубину натуры, собственную серьезность выбора. Зато из Сун Бо вышел хороший дорожный рабочий. Да что там: истинный мастер дорожного строительства. В грозном пятьдесят втором именно он стал во главе танкового удара на Шанхай, по сути, решившего исход бесконечной войны на Дальнем Востоке.

  Петру Гулину после пребывания в подручных у Сун Ю детскими игрушками казалась любая работа, и когда кто-нибудь в его окружении начинал ныть по поводу непомерной нагрузки, любил повторять: "Это работа? Вы не знали моего китаезу!". Попавших под его начало при этих словах так и подмывало ответить что-то вроде: "Зато тебя знаем" - но они, по понятным причинам, сдерживались

  По молодости лет он вспоминал об этом периоде своей жизни с неизменным ужасом, а лет в тридцать ни с того, ни с сего вдруг начал на досуге изучать иероглифику и даже стал недурным каллиграфом. В те времена высшим авторитетом по этой части считался Чжоу Си-чжан, основатель школы, но хранитель традиции*. Так вот он, глядя на работы Петра, понятно, морщился: "Нет полета. - но при этом неизменно добавлял, - зато может быть очень полезно в качестве прописи".

  Интересно, что Сун Ю иероглифы так и не выучил, зато научился кое-как читать и писать по-русски.

  И, похоже, именно тогда, как бы ни с середины сорок пятого, среди китайских рабочих, строивших Магистраль, начали распространяться слухи, что Черняховский - воплощение одного из величайших императоров прошлого, и, как таковой, призван "восстановить Желтое Небо справедливости на тысячу веков". Поначалу, правда, были сомнения, какого именно: называли, то У Ди, то Тай Ди, то вообще, не к ночи будь помянут, Чжень Вана, и только постепенно, не вдруг, с большим отрывом победил и утвердился в качестве единственной кандидатуры Тай Ди. Само по себе Воплощение даже сами красивые слова "Желтое Небо справедливости" считало дурной бессмыслицей, и порядочно злилось. Беда только в том, что рациональными методами с распространением иррациональных слухов бороться невозможно. Доказано. Можно только, набравшись терпения, дождаться, пока рассосется само. Но может и не рассосаться. Тогда беда, потому что адепты весьма склонны сами делать за кумира ту работу, которую ожидают от него.

  *Этот парадокс европейцу постигнуть нельзя, а китайцы - ничего, нормально. Их не смущает вопрос о том, как новатор может одновременно быть хранителем традиции, то есть, по-нашему, ортодоксом.

   От него, например, ждали, - если вкратце, - создания им, кумиром, Восточной Империи, в которую войдут Поднебесная, Дальний Восток СССР, скорее всего, - Корея, и что-нибудь еще, по мелочи: что именно, - не вполне ясно и не так уж важно, поскольку Миссия не интересуется подробностями и не обращает внимания на границы с краями. Восточный Император, - и точка. Его самого в таких случаях не очень-то и спрашивают. Ох, уж эти идеи, разбудившие энергию масс. Ох, уж эти массы.

  Великая Блажь IV: кое-что о цепных реакциях

  Поначалу все были твердо убеждены, что - бред. Потом долго доказывали себе, друг другу и ему, что - вред. А потом, кажется, прямо из доказательств вредоносности, обсуждение постепенно перешло в практическую плоскость. Постепенно определилось, кто, сколько и чем заплатит свой взнос в проект, и что получит за свои деньги в будущем, спустя время и время. Как-то само собой сложилось мнение, стало условием, которое даже без подписания приняли обе стороны: если немцы построят Магистраль, победитель великодушно согласится считать, что они уплатили свой неоплатный долг. В делах такого масштаба излишние формальности не нужны и даже вредят: слишком неопределенными кажутся: долг, задача, расплата за содеянное. Потому что не одним, - о, насколько! - немцам строить. А еще, потому что слишком уж расплывчатыми оказались границы самого понятия: "строительство Магистрали". Выше говорилось об энергетике, а что можно сказать о строительстве заводов, производящих рельсы и тому подобное? Локомотивы с вагонами? А производство дополнительных десятков тысяч тонн продовольствия для сотен тысяч строителей и индустриальных рабочих, - это как? Строительство или нет? Но этого мало, поскольку с самого начала имелось понимание: по ходу дела неизбежно возникнут и иные потребности, которые придется обеспечивать. Само по себе это не так уж страшно, потому что и после окончания строительства новехонькие заводы по новейшим технологиям точно так же будут гнать продукцию, а новые пашни обеспечат, наконец, достаток продовольствия. Вот только напряжение первых трех-пяти лет обещало стать непомерно большим. Может быть, даже вообще непомерным. Но когда началось по-настоящему, по какой-то причине появились вопросы принципиально иного направления: от Бреста? Господи, да какой в этом смысл-то? Давайте от Варшавы. Предложили, надо сказать, сами поляки и твердо пообещали внести свою лепту трудом и всем, что сумеют найти: не пожалеете. Потом оказалось, что еще и не обманули.

  От Варшавы? Да какой же в этом смысл? Вот если через Варшаву, да от Берлина, - получится куда убедительнее. Сам Шпеер с "мальчиками" принес очень показательные расчеты относительно крайней перспективности участка Варшава - Берлин - Кёльн. Но и это очень скоро начало выглядеть полумерой, огрызком того, что должно быть на самом деле. Конечно же, Париж! Через Брюссель, от которого до того Кельна - рукой подать. Нечастый случай трогательного согласия между товарищем Торесом и Шарлем де Голлем. Чем дальше на Запад тянул свою руку Проект, тем большую рентабельность он сулил в будущем, это кажется парадоксальным, но на самом деле ничего парадоксального тут, понятно, нет. Предпоследней ветвью стала ветвь на Роттердам: на эту стройку после долгих колебаний, но все-таки решились, - самый крупный в мире порт, это чего-нибудь, да значит. О последней "западной" ветви разговор особый. А потом произошло тихое событие из того числа, что ведут за собой коренные, тектонические подвижки в политике, определяя ее на многие годы вперед.

  До сих пор неизвестно, кто составил умный, ясный, комплексный документ, угодивший в один прекрасный день на стол Василевского. Некто сообщил приблизительные данные о запасах нефти в Аравии и зоне Персидского Залива. И обосновал, почему данные соответствуют истине. И привел неоспоримые соображения о тех узлах противоречий, которые неизбежно завяжутся вокруг этого чудовищного по масштабам ресурса. К этому моменту строительство Магистрали шло полным ходом, но те, кто были посвящены в эту тайну, единогласно поддержали существенное изменение проекта: солидная "ветка" Магистрали двинулась в обход Каспийского моря через Ашхабад, через территорию Ирана - к Ормузскому проливу, по сути, самому узкому месту залива Персидского. Проект предполагал строительство по самому, практически, короткому пути: Ашхабад - Дейхун - Махан - Бендер-Аббас.