Рифтеры (Сборник)

– Что это? – спрашивает Кларк.

– Биоэлектрическое поле, – отвечает Лабин.

– Ты считаешь, что оно живое?

– Возможно, сама мембрана и нет. Полагаю, через нее проходят какие‑то специализированные нейроны.

– В самом деле? Ты уверен?

Лабин качает головой.

– Я даже не уверен, что оно биологическое, – ин­тенсивность поля вполне подходит, но она еще ничего не доказывает. – Он смотрит на нее. – А ты что, думала у нас есть сенсор, которые может уловить мозговые клетки на расстоянии пятидесяти шагов?

Кларк хочет остроумно пошутить, но ничего не при­ходит на ум. Она смотрит в иллюминатор и видит за стеклом тусклое синее мерцание.

– Похоже на анорексичный умный гель, – бормо­чет она.

– Нет, скорее всего, оно намного тупее. И гораздо ра­дикальнее – им пришлось поработать над нейронами так, чтобы те работали при низких температурах и высокой солености. Полагаю, мембрана способна контролировать осморегуляцию.

– Я не вижу никаких кровеносных сосудов. Интерес­но, как они питаются.

– Может, мембрана контролирует и это. Всасывает их непосредственно из морской воды.

– А зачем она нужна?

– Помимо фильтра? – Лабин пожимает плечами. – Наверное, еще служит сигнализацией.

– Так что же нам делать?

– Ткнем ее, – отвечает Лабин после недолгого раз­думья.

Перископ подается вперед. На широко спектральном дисплее мембрана вспыхивает от столкновения, яркие нити лучами расходятся от места удара подобно изящ­ному змеящемуся узору из желтых молний. В видимом свете мембрана кажется совершенно инертной.

– Ммм.

Лабин тянет перископ назад. Свечение мембраны тут же слабеет.

– Значит, если это действительно сигнализация, – предполагает Кларк, – ты ее только что запустил.

– Нет, не думаю, что Галифакс объявляет красную тревогу [96] каждый раз, когда какое‑нибудь бревно тыкается в периметр. – Лабин проводит пальцем по панели управ­ления; перископ вновь отправляется на поверхность. – Но я готов поспорить, что эта штуковина завопит намно­го громче, если через нее решим прорваться мы. А нам такое внимание совсем не нужно.

– И что теперь? Пройдем немного дальше вдоль бе­рега и попробуем высадиться на берег?

Лабин качает головой:

– Под водой у нас больше шансов. А вот высадка на берег будет делом гораздо более трудным. – Схватив шлемофон, он натягивает его себе на голову. – Если не сможем подключиться к стационарной линии, то попы­таемся войти в местные беспроводные сети. Это лучше, чем ничего.

Кен заворачивается в кокон и протягивает усики в раз­реженное инфопространство наверху. Кларк переключает навигацию устройства на свой пульт и разворачивается, снова отправляя «Вакиту» на глубину. Лишний километр или около того поискам Лабина не помешает, а на мел­ководье почему‑то тревожно. Словно смотришь наверх и понимаешь, что, пока ты не обращал внимания, крыша почему‑то стала гораздо ниже.

Лабин хмыкает.

– Засек что‑то.

Кларк подключается к шлемофону Лабина и разделяет сигнал, подключив свой пульт. Большую часть потока не разобрать – цифры, статистические данные, аббревиату­ры мельтешат перед глазами слишком быстро, Лени не смогла бы прочитать их, даже если бы понимала смысл. То ли Лабин зарылся куда‑то под обычные пользователь­ские интерфейсы, то ли за последние пять лет Водово­рот настолько обеднел, что продвинутую графику уже не поддерживает.

Но этого не может быть. В системе, в конце концов, достаточно места для ее собственных демонических аль­тер эго. А уж они‑то чересчур графичны.

– Что говорят? – спрашивает Кларк.

– Какая‑то ракетная атака... на Мэн. Туда направили подъемники.

Она сдается и снимает фоновизор.

– Возможно, это наш лучший способ проникнуть внутрь, – задумчиво говорит Лабин. – Все транспортные средства, задействованные УЛН, будут управляться из безопасной зоны с доступом к хорошему оборудованию.

– И ты думаешь, что пилот согласится взять пару попутчиков прямо в центре зараженной зоны?

Лабин поворачивает голову. Слабое свечение мерцает по краям фоновизора, призрачными татуировками скры­вает шрамы на щеках рифтера.

– Если там действительно пилот, – отвечает он, – то, возможно, мы сможем его убедить.

ГЕЕННА

Така появилась в ночном пейзаже угасающего пламе­ни. Она плелась сквозь горячий сухой снегопад, статиче­ское поле лобового стекла едва справлялось с хлопьями, стремившимися залепить весь обзор. В лучах от фар Мири пепел клубился белым тальком; туман от превратившихся в пыль земли и растений застилал дорогу впереди. Така выключила фары, но в инфракрасном свете видимость была еще хуже: бесчисленные частички сажи, блестящие размывы пламени; сухие крохотные смерчи и корчащиеся восходящие потоки перегружали экран дисплея искус­ственными цветами. Наконец, Така достала из бардач­ка старую пару очков ночного видения, и мир предстал перед ней в черно‑белых тонах, серый на сером. Види­мость все еще была ни к черту, но хоть с помехами дело решилось.

«Может, кто‑то выжил, – подумала она без всякой надежды. – Может, огненная буря не забралась так да­леко». Она уже отъехала на добрых десять километров от того места, где лазарет взбунтовался и перерезал местных жителей. Поблизости не было никаких укрытий: ни дре­нажных канав, ни подземных парковок, а если где и на­ходились укрепленные убежища, то выжившие пациенты не горели желанием рассказать о них Таке. И когда над головой показались арки инверсионных следов, Уэллетт помчалась на восток и укрылась в служебном туннеле заброшенной приливной электростанции, которую пробу­рили от залива Пенобскот. Несколько лет назад шаманы обещали, что она обеспечит светом побережье от Порт­ленда до Истпорта, мир без конца. Но мир, разумеется, кончился еще до того, как установили первую турбину. Теперь туннель годился разве что на приют землеройным млекопитающим, куда те прятались от краткосрочных последствий собственной глупости.

Десять километров по ухабистым, заваленным всяким мусором дорогам, которые не чистились и не ремонтиро­вались с самого появления Бетагемота. То, что Така до­бралась до безопасного места, до того как ударили ракеты, можно было считать просто чудом. Уэллетт так и считала бы, если бы именно ракеты нанесли все те разрушения, через которые она ехала сейчас.

Така была уверена, что удар с воздуха тут ни при чем. Более того, ракеты, скорее всего, даже до земли не долетели.

Вершина холма, по которому она сейчас взбиралась, находилась примерно в сотне метров впереди. Останки какого‑то придорожного здания, рухнувшего во время атаки, загородили ей путь на середине подъема. Теперь это было лишь скопище дымящихся шлакоблоков. Даже очки Таки не могли прогнать все тени, кишевшие в этих обломках: прямые линии, острые углы и темные провалы в форме параллелограммов.

Уклон был слишком крутым для воздушной подушки Мири. Уэллетт оставила фургон на откуп его собственным устройствам и обошла обломки. Кирпичи все еще были горячими на ощупь. Жар от выжженной земли проникал сквозь подошвы башмаков – слабое тепло казалось не­приятным лишь из‑за его происхождения.

На идущей вверх стороне развалин время от времени попадались предметы, сохранившие отдаленное сходство с человеческими костями. Така дышала мертвыми. Воз­можно, некоторые из тех, чей прах она сейчас вдыха­ла, умерли до пожара, если не от ее усилий. Возможно, некоторые из тех, кому она помогла сегодня, несмотря ни на что все еще были живы. Она умудрилась найти в этой мысли слабое, но утешение, пока не взобралась на холм.

Нет.

По другую сторону царило такое же разорение, как и на тропе, по которой Така взбиралась: мерцающие вспышки белого пламени испещряли вид, исчерненный не только ночью, но и углеродом. Землю перед нею опус­тошили не ракеты и не микробы – не в этот раз. Устрой­ство, которое все это сделало, до сих пор виднелось на расстоянии: крошечный темный овал в небе – чуть более темный, чем облачная гряда за ним, – висел в нескольких градусах над горизонтом. Така поначалу его не заметила, хотя была в очках. Силуэт казался размытым, мерцал от слабой визуальной статики случайных, неразумно разо­гнанных фотонов.