Девушка с золотистыми волосами. Часть 1 (СИ)

- Думаю сгорела, к чертям, как и все остальное. Конечно, был бы он в своем уме, что-нибудь бы нашел и придумал. Но он не был. Видимо его накрыло так, что он схватил все, что было под рукой, да так и побежал. Кстати, - Джон на секунду замолчал, будто вспоминая что-то важное, - ты заметила браслет на его руке? Что это может значить?

- Да, но я не поняла, что это такое.

- Никто из нас не понял... Простая железка, надетая на руку. Мы смотрели - никаких надписей, никаких узоров, будто расплющили гвоздь и обмотали вокруг запястья. Что это такое, черт его знает. Он цельный, там даже нет замка, чтобы его снять. Видимо натянул на руку когда-то давно, когда рука была гораздо меньше, а теперь его с руки его просто так не снять. Либо спиливать надо, либо до конца жизни так ходить.

- Возможно это какая-то память о чем-то или о ком-то...

- Может это как раз любовные потрясения загнали нашего героя в лес? - Джон хихикнул. - Хотя, судя по рассказам Анны, до девушек там было далеко. Впрочем, черт знает, что на уме у этих подростков, их никогда не поймешь.

- Да, может быть все, что угодно... - задумчиво согласилась Линда. - Ты говорил, что он вскоре получит все свои документы. Думаю, нам надо будет помочь ему обосноваться, найти какое-то место.

- У тебя есть идеи?

- Я думала об этом. Нам в школе требуется человек, кто мог бы заниматься хозяйственной частью: мелкими ремонтами, покраской и прочим. Я так понимаю, что он хороший работник. На следующей неделе хочу поговорить с директором Уайтманом, может что-нибудь и придумаем.

- Да, это будет не лишним. Деньги пригодятся, надо на что-то есть, одеваться, да и квартиру снимать. Однако... - Джон зевнул в трубку, - что-то мы с тобой разговорились. Не пора ли уже спать? Кстати, чуть не забыл, Кевин опять про тебя спрашивал.

- И что ты ответил? - не сразу спросил Линда.

- Сказал правду, что сегодня вечером ты встречаешься с новым мужчиной, - Джон засмеялся. - Он понял намек, думаю, больше к тебе приставать не будет.

- Какой же ты придурок, - полушутя, полусерьезно ответила Линда. - Не удивительно, что женщины с тобой больше года не выдерживают!

- Это у нас семейное, - продолжал смеяться Джон.

- Пока! -бросила трубку Линда.

XII.

В последние несколько лет в жизни Фрэнка Стаймера происходили изменения. Он чувствовал приближение старости. Но старел он не так, как стареют обрюзгшие люди, проводившие всю свою жизнь между работой и диваном, слушая постоянные упреки толстой жены с кухни и мечтая под конец закончить уже все это к чертовой бабушке. Он старел как стареет известный некогда актер, любитель многих, а теперь не нужный никому, вынужденный сниматься лишь в третьесортных сериалах. Все чаще и чаще Фрэнк замечал, что женщины не смотрят на него так, как раньше; чувствовал, что взгляд его больше не вызывает у них смущенную улыбку. Нередко, вставая утром с кровати и заходя в ванную комнату, он смотрел на себя в зеркало, на морщины вокруг глаз, на новый рубец на лбу, которым наделила его старость, на начинавшие редеть волосы. Он невольно морщился, от чего лицо его принимало еще более старческий вид. "Да, Фрэнки, - говорил он себе, недовольно отворачиваясь от зеркала, - и твой закат уже не за горами... и ты стареешь".

Но как человек, всегда и везде бросавший вызов сложностям, он не хотел, да и не мог просто сложить руки, просто уйти в тень, доживая перед телевизором свои серые оставшиеся года. Он не хотел уйти из этой жизни, как ушли из этой жизни уже многие его друзья и сослуживцы. Ради чего он делал все, ради чего рисковал жизнью множество раз? Ведь он отдал родине всё, бросался в бой, не жалея ни себя, ни тех, против кого он сражался. И теперь, когда солнце пробежалось по небосклону и склонилось к горизонту, оголяя рыжий закат его лет, он вдруг почувствовал, что кроме других, кроме долга, кроме чести в этой жизни есть еще что-то, ради чего стоило и стоит жить; что кроме тех, кому присягал он на верность есть еще и сам он, со своей маленькой, но не менее ценной жизнью. И каждый раз, когда он видел, как те, ради которых он рисковал, предавали интересы страны и его, как гражданина, он чувствовал, как сердце сжималось в груди, и кровь начинала сильнее течь в его венах.

Несколько лет назад он думал уйти в политику. Он хотел избираться от округа, чтобы поправить дела, ведь видит бог, эта страна шла не туда, куда надо, а ведь он любил ее, как не любил никто другой. Ведь ради нее он проходил через все круги ада. Но патриотизм и самоотверженность были нынче не в моде и "все эти пидоры", как называл он их среди своих, теперь были сплошь и рядом во власти. "Как смеют они... они! - он бил тяжелым пивным бокалом по столу в баре, - говорить мне, кого я должен любить и уважать! Кто они такие, чтобы заставить меня признавать то, что я презирал и буду презирать всю свою жизнь!"

Вскоре пришла бессонница. Когда за окном темнело и на небольшой городок опускалась ночь, в голову невольно лезли мысли про возраст, про ценности, про преданные идеалы. "Хороших людей все равно будет больше, - думал он, - ведь это не может продолжаться долго, рано или поздно разумное начало преобладает и тогда..." Но это все требовало времени, а времени у него не было, ведь шестой десяток это уже не тот возраст, когда вся жизнь, как длинный разложенный ковер, лежала под ногами. Он думал о том, что есть у него, думал о том, что могло бы быть, повернись его жизнь по-другому, выбери он себе когда-то давно путь другой. Ведь он мог быть бизнесменом! Мог быть политиком! Ведь он не глуп, у него были связи, черт побери, он мог бы быть даже в конгрессе! Он невольно вспоминал всех тех практиканток, обхаживавших немолодых, но всячески молодящихся стариков и тело его невольно ерзало в кровати. "Черт бы побрал все это дерьмо! Почему такая несправедливость, почему лучшее достается всякой сволоте!"

Он часто вспоминал Гарсию, паренька из их взвода. Он помнил, как тот рассказывал ему про то, как он хотел быть фермером, когда вернется домой, как хотел выращивать куриц и свиней... А потом... тело Гарсии на носилках, струя крови, текущая густой красной полосой из свернутого на сторону черепа, его последние нервные вздохи и слезы на глазах. Он не жаловался на жизнь. На его молодом окровавленном лице он видел лишь удивление "почему я, лейтенант, почему именно я?" "Почему Гарсия, - переворачивался в кровати Фрэнк и смотрел на полную луну, медленно проплывавшую за окном, - почему эта сволота живет и наслаждается жизнью, а они, простые парни из небогатых семейств, погибают там, на чужой стороне, пытаясь защитить страну, идеалы которой здесь смешивают с дерьмом?.."

И вот однажды, в один из таких серых дней он встретился со своим старым знакомым - Розарио Кортесом. Друг. Розарио назвал его тогда своим "другом". Нередко он вспомнил первые свои ощущения, вызванные его словами, вспомнил желание схватить его за грудь и разбить кулаком его физиономию. Как смел он, житель чуждого ему мира и необразованная свинья, купающаяся в своих грязных деньгах называть его своим другом, ведь слово "друг" подразумевает наличие чего-то общего, чего у него с ним не было и никогда не могло быть. Но в тот день он сдержался, что-то запрятанное в глубине души поднялось с колен и сказало ему не торопиться, ведь этот ублюдок - он такой же, не хуже и не лучше, чем все те, кто сидит во власти и кто платит ему зарплату. Он помнил их разговор в баре слово в слово: