Троя

— Помогите… мне… пожалуйста, — сипит умирающий.

Герой туринской драмы говорит это на стандартном английском.

Ада в ужасе расширяет глаза: неужели он видит ее? Смотрит на нее? Мужчина из последних сил поднимает левую руку и тянется к нежданной гостье, без слов умоляя, заклиная, упрашивая…

Зрительница сорвала пелену со лба.

И вновь оказалась в Ардис-холле, у себя в спальне. Дрожа от страха, с бешено бьющимся сердцем, Ада сверилась с напульсной функцией и уточнила время.

Всего лишь десять минут миновало с тех пор, как она прилегла с повязкой на лице; сорок пять минут назад ее возлюбленный Харман улетел на соньере. Разум слегка мутился, к горлу подкатывала тошнота: можно было подумать, что к будущей матери возвращается утренняя слабость. Владелица особняка попыталась отмахнуться от неприятного ощущения, проникнуться новой уверенностью, но дурнота лишь усилилась.

Скомкав туринскую пелену и запрятав ее в ящик для белья, Ада поспешила вниз посмотреть, как дела в Ардисе и в окрестностях.

30

Харман даже не ожидал, что полет к Золотым Воротам окажется настолько волнующим, а уж воображения путешественнику было не занимать. Это ведь он, единственный на борту соньера, однажды оседлал циклон, усевшись на деревянном кресле, и молнией взвился из Средиземного Бассейна к астероиду на экваториальном кольце, после чего мужчину, казалось, ничто уже не могло поразить или напугать.

Нынешний полет почти не уступал тому памятному происшествию.

Машина с воем преодолела звуковой барьер (Харман познакомился с понятием звукового барьера месяцем ранее, «проглотив» очередную научную книгу) еще до того, как достигла высоты в две тысячи футов. Прорвавшись через верхний облачный слой к яркому солнечному свету, она уже двигалась почти отвесно и обгоняла собственные звуковые удары, хотя, конечно, поездку нельзя было и близко назвать безмолвной. Воздух так яростно шипел и ревел за пределами силового поля, что путешественникам не удалось бы перемолвиться даже словом.

Однако они и не пытались завести разговор. То же самое поле, которое защищало пассажиров и пилота от бушующего ветра, вжимало их, распластавшихся ниц, в мягкие ниши; Никто продолжал оставаться без сознания, Ханна одной рукой обнимала его, а Петир, широко распахнув глаза, косился через плечо на редеющие далеко внизу облака.

За считанные минуты рев за бортом ослаб до шипения чайника, потом до слабого вздоха. Лазурные небеса почернели. Горизонт изогнулся белой дугой, будто натянутая до предела тетива боевого лука, ну а соньер продолжал устремляться вверх — ни дать ни взять серебряный наконечник невидимой стрелы. Потом перед глазами вспыхнули звезды. Не проступили одна за одной, как это бывает на закате, но резко высыпали все разом, точно беззвучный салют заполнил огнями черную бездну. Прямо над головами друзей угрожающе ярко заполыхали оба небесных кольца.

На какой-то ужасный миг Харману показалось, что машина вознамерилась вернуться именно туда (в конце концов, как раз на ней они с кузеном Ады и не приходящей в сознание Ханной и спустились с орбитального астероида Просперо), однако траектория начала выравниваться, и стало ясно: друзья покинули атмосферу, не долетев до сияющих колец нескольких тысяч миль. Горизонт по-прежнему изгибался, Земля заполняла собою все поле зрения. Девять месяцев назад, когда искатель приключений в компании Сейви и Даэмана мчался на вихре-молнии к орбитальному острову, родная планета выглядела куда меньше.

— Харман… — окликнула Ханна, когда машина опрокинулась вверх дном и слепящее полукружие, окутанное белоснежными облаками, очутилось над головами путешественников. — Скажи, это правильно? Все так и должно быть?

— Да, полный порядок, — отозвался мужчина. Самые разные силы, включая страх, пытались вырвать распростертое тело из мягкой ниши, и только силовой пузырь вжимал обратно. Желудок и внутреннее ухо возмущенно требовали вернуть гравитацию и привычный горизонт. Честно говоря, пилот не имел ни малейшего понятия, все ли идет по плану, или же соньер попытался выполнить вираж, на который был не способен, и очень скоро четверка попросту сгинет.

Харман поймал недоверчивый взгляд Петира: парень явно почуял обман.

— Кажется, сейчас меня стошнит, — будничным тоном сообщила молодая женщина.

Тут заработали невидимые сопла, летающий диск устремился вниз и вперед, и Земля завертелась перед испуганными взорами путешественников.

— Закройте глаза и держите Одиссея! — крикнул муж Ады.

Шум возобновился: это машина ворвалась обратно в атмосферу. Харман поймал себя на том, что напрягает шею, изворачиваясь, чтобы взглянуть на кольца: может, остров Просперо и впрямь уцелел? Неужели Даэман прав, неужели это Калибан прикончил Марину и всех прочих жителей Парижского Кратера?

Прошли минуты. Если будущий отец не ошибся, друзья погрузились в атмосферу над континентом, некогда носившим название Южная Америка. Оба полушария были затянуты облаками — вихревыми, зубчатыми, рваными, приплюснутыми, вздымающимися подобно башням… Хотя через окна в белом покрове пилот успел заметить широкий лазурный пролив там, где, по рассказам Сейви, тянулся сплошной перешеек, соединявший континенты.

Но вот вокруг соньера забушевало пламя; воздух завизжал и завыл еще громче, чем даже во время взлета. Машина ввинчивалась в густые слои атмосферы, словно раскрученный дротик.

— Все обойдется! — проорал Харман, обращаясь к друзьям. — Я уже переживал такое. Тревожиться нечего.

Спутники не могли его слышать: от оглушительного рева чуть не лопались перепонки, поэтому супруг Ады не стал уточнять, что переживал подобное… всего лишь раз. Да и к чему подробности?

Правда, Ханна летела на том же соньере, что доставил его и Даэмана с разрушенного орбитального острова Просперо, но молодая женщина была тогда не в себе и ничего не запомнила.

Пилот решил, что и ему не повредит зажмуриться, пока летающий диск несется навстречу Земле.

«И вообще какого дьявола я здесь вытворяю?» Сомнения нахлынули с новой силой. Кем он себя возомнил, решившись забрать соньер и рискнуть жизнями двоих доверившихся ему людей? Разве Харман рожден, чтобы вести за собой? Он ведь ни разу не летал в автоматическом режиме, как же можно ждать успешной посадки? Но даже если все пройдет благополучно, что за непростительное легкомыслие — отнимать у колонистов Ардис-холла последнее средство передвижения в минуту наибольшей опасности! Рассказ Даэмана о Сетебосе, превратившем Парижский Кратер и другие факс-узлы в кладбища, — вот что должно было занимать его мысли в первую очередь, а не это дурацкое бегство к Золотым Воротам Мачу-Пикчу во имя спасения одного Одиссея. «Как я посмел оставить Аду — теперь, когда она беременна и ждет моей поддержки?» Что бы ни случилось, Никто наверняка погибнет. Зачем же рисковать сотнями жизней (а то и десятками тысяч, если прочие колонии не получат своевременного предупреждения) ради калеки-старика, который скорее всего уже обречен?

Ветер засвистел пронзительнее, соньер поднялся на дыбы, и Харман поморщился, отчаянно вцепившись руками в обивку ниши. «Ничего себе старика…» Если кто-то здесь и был по-настоящему преклонного возраста, так это он сам. До пятой — Последней — Двадцатки не хватало каких-то двух месяцев. Занятно, мужчина до сих пор не мог отделаться от мысли, будто бы непременно покинет Землю на свой грядущий день рождения, улетит на далекие кольца, хотя прекрасно знал: целебных баков, которые могли бы его принять, уже нет. «А кто сказал, что этого не случится?» — подумалось вдруг. Пожалуй, Харман оставался старейшим жителем этой планеты, за исключением Одиссея-Никого, чей истинный возраст все равно невозможно было установить. Впрочем, седовласый грек уже стоял одной ногой в могиле. «Как и все мы», — нахмурился муж Ады.

О чем он только думал, когда решил завести ребенка от молоденькой женщины, семь лет назад отметившей Первую Двадцатку? И по какому праву настаивал на возрождении древнего понятия семьи, забытого еще в Потерянную Эпоху? Да кто он такой, чтобы требовать от мужчин не скрывать своего отцовства, принимать участие в воспитании детей наравне с матерями и помогать им — дескать, времена изменились и так будет лучше для всех? Откуда невежественному старикашке знать, что такое семья, или долг, или что угодно? Какой из него вождь? Ну да, Харман сам научился читать, вот и вся разница между ним и остальными.