Зыбучий песок (сборник)

— Может быть. Но меняется он не к худшему! Во всяком случае, сейчас не к худшему… О, мой любимый, вернувшийся из ада! Добро пожаловать снова домой!

Руки Элис расстегивали его пижаму, и через несколько мгновений все вдруг исчезло — остались только вкус и аромат любви, ощущение ее силы и приносимой ею радости.

— А если… — сказал он позднее в темноту.

Сразу же поняв, о чем он, она прервала его:

— Ну и что? Надеюсь, ты собираешься на мне жениться?

— Конечно. Но даже и в этом случае…

Она велела ему молчать, прижав к его губам палец.

— Запомни, дорогой: в этой части света все еще властвуют старые законы. Разве кто–нибудь из знакомых тебе здешних жителей порицал, например, миссис Гибсон?

— Только моя тетя.

— А тебе кто–нибудь рассказывал, через сколько месяцев после свадьбы миссис Гибсон родила своего первенца?

— Э–э–э… нет!

— Мальчик, видимо, был зачат в конце 1907 года. Они не справляли свадьбу, пока мистер Гибсон не получил повестку, хотя давным–давно были помолвлены. Второй ребенок родился после того, как Гибсон побывал в отпуске. А насчет третьего ты знаешь. И люди считают это совершенно естественным. Да, ты прав, кто–то может и дурно подумать о нас с тобой. Только не я. И не они.

— Ну а я‑то никогда не смогу плохо о тебе подумать! Никогда! — И он скрепил свое обещание страстным поцелуем.

— Даже если я сейчас украдкой уберусь прочь?

— Элис, дорогая…

— Нельзя же, чтобы меня обнаружили здесь утром слуги! Вне зависимости от того, насколько терпим мой дедушка. Нет, ты уж меня, пожалуйста, отпусти. — И она выскользнула из постели, быстро накинув свой пеньюар. — У нас впереди целая жизнь, милый, давай же не будем попусту торопить события.

— Ты права, — вздохнул он. — Жаль, что у меня нет и половины твоего здравомыслия!

— А мне жаль, что у меня нет и половины того самообладания, какое ты проявил тогда на пожаре! Между прочим, будь у нас все это, мы с тобой могли бы составить отличную пожарную команду! — И она наклонилась, чтобы на прощание поцеловать его в лоб. — Господи, что это!

Откуда–то издалека до них донесся чей–то вопль — слабый, но какой–то жутко пронзительный, точно плач проклятой души.

Эрнест тут же сел в постели и принялся размышлять вслух:

— Больше всего, пожалуй, похоже на визг заколотой свиньи… Мистер Эймс предлагал свою свинью… Но неужели традиция предписывает приносить ее в жертву среди ночи?

— Я ничего подобного никогда не слышала! Однако этот вопль наверняка перебудил половину округи! Мне нужно немедленно уходить!

И Элис убежала.

В первые несколько минут Эрнест решил ни в коем случае не обращать на этот шум внимания. Он снова улегся в постель и стал вспоминать те лучшие в мире доказательства любви, которые только что получил. Но его сладкие грезы вскоре были прерваны шумом внизу. Теперь явно не спал уже весь дом. После того как он проявил себя в ночь пожара настоящим героем, отлеживаться теперь было просто негоже. Он торопливо одевался, когда в дверь постучал Тинклер.

— Уже иду! — покорно откликнулся Эрнест.

Спустившись в прихожую, он обнаружил там Элис — опять в брюках и грубом свитере, но все же неописуемо прекрасную.

«Как она прекрасна! — мысленно восторгался Эрнест. — И не только внешне: самое прекрасное в этой девушке — это ее душа… Нет, она была девушкой. А теперь она настоящая женщина!»

И сделал из этого неожиданный вывод: интересно, кто–нибудь еще это заметил?

Похоже, заметили все.

На этот раз всем распоряжался не он, а Элис. И у нее это получалось просто отлично! Она успокоила миссис Кейл и послала ее передать деду, что тот может спокойно продолжать спать. Она отыскала фонарь, зажгла его и двинулась во главе всей процессии к Старому роднику у перекрестка, где накануне как раз укрепили третье панно и где уже собирались жители деревни, тоже вооруженные фонарями. Среди них был и Гаффер Тэттон. Старик был полностью и вполне аккуратно одет, и Элис, заметив удивление Эрнеста, шепнула ему:

— Гаффер живет в доме напротив. Совершенно один. Честно говоря, я не думаю, что он так уж часто снимает одежду.

Эрнест не выдержал и улыбнулся. Что ж, это многое объясняло!

Но он–то с чего чувствует себя таким счастливым? Да еще так отважно держит за руку свою подругу, не обращая внимания на остальных жителей деревни? Да, с ним явно происходило нечто непонятное, он словно оказался во власти некой могучей силы, совершенно недоступной его пониманию. И при этом он, точно ребенок, глаз не сводил с Элис, ожидая ее указаний.

Но она никаких указаний ему не давала, да и никто другой тоже. Наконец они достигли подножия холма и увидели то, на что во все глаза смотрели те, кто успел прийти сюда раньше. Панно у колодца осталось нетронутым. Однако прямо перед ним, в том самом месте, о котором Эрнесту рассказывал Гаффер Тэттон, где трава росла прямо на перепревшей листве, скопившейся на тонком слое черепицы, некогда обрамлявшей колодец, зияла огромная черная дыра.

И возле этого провала валялся деревянный молоток.

Начиная догадываться, что здесь произошло, Эрнест тихо спросил:

— Неужели это?..

— Да, видимо, так, сэр. — Гирам Стоддард вышел из толпы в круг света, отбрасываемого фонарями. — Нас всех молодой Роджер поднял… Вот он. Ну, молодой человек, теперь ты достаточно взрослый, так что рассказывай сам.

И юного кучера леди Пик вытолкнули из толпы вперед.

— Видите ли, сэр, — начал, запинаясь, Роджер, — как вы из замка–то ушли, ее милость стала вести себя все страньше и страньше… И раз мы слышим — встает она среди ночи!.. Меня–то Мэй разбудила, ее горничная, сэр, она спит в соседней с ее милостью комнате… И Мэй сказала, что хозяйка встала и ушла куда–то. И все ругалась себе под нос, все что–то бормотала… — Роджер с шумом сглотнул. — А еще Мэй сказала — вы уж простите меня, сэр! — будто ее милость совсем рассудка лишилась!

— А дальше что было?

Эрнест и сам хотел задать этот вопрос. Но Элис его опередила. И спросила очень спокойно, абсолютно не думая о том, какое впечатление на собравшихся может произвести ее мужской наряд.

— Ну… — Роджер беспокойно переминался с ноги на ногу. — Вы ведь знаете, сэр: в замке возле гонга, которым на обед созывают, всегда деревянный молоток висел… А потом этот молоток исчез. И я так и не смог придумать, кто еще, кроме ее милости, мог бы его взять…

Эрнест наклонился, поднял молоток и сказал, разглядывая его:

— Да, это он. И, по всей видимости, моя тетка взяла молоток и пошла к колодцу, чтобы разбить эту картину, верно?

По толпе пролетел вздох облегчения. А Гаффер Тэттон был настолько доволен, что даже кое–кого подтолкнул под ребра.

— Похоже на то, — каким–то странно напряженным голосом проговорила Элис. — Только она не знала, какая ветхая у колодца крышка… И будучи женщиной толстой и тяжелой…

— Ах!.. — вырвалось у Гаффера Тэттона. — Уж в этом–то смысле она двоих стоит! Это точно!

Остальные старательно прятали глаза, но даже Эрнест догадался об истинном смысле слов Гаффера. А через некоторое время Гирам Стоддард как бы подвел итог:

— Так что никто ничего поделать не мог!

Его слова вызвали гул всеобщего одобрения. Эрнест задумчиво переводил взгляд с одного лица на другое. Он понимал: именно на это они и надеялись; точнее, надеялись, что так вполне может случиться. И не имело смысла сейчас говорить, что если б они, услышав ее вопль, прибежали сюда чуть раньше, то, возможно, спасли бы ей жизнь. А с другой стороны — да с какой стати им ее спасать? Будь он на их месте, тоже вряд ли поспешил бы…

И снова он ощутил близкое присутствие неведомой и могучей силы — прямо тут, у себя под ногами. Только сейчас, в эти быстротечные глухие ночные часы, он отчетливо слышал, как глубоко под землей мчится бурный поток…

«К сожалению, уже не такой чистый, как прежде», — подумал он.

— Принесите крючья и веревки, — сдавленным голосом велел он людям. — Надо вытащить ее оттуда. А те, кто всегда берет воду из этого колодца, пусть лучше пока воздержатся.