Охотник-жертва

Управляющего на месте не оказалось. Но одна из пожилых женщин, сидевших на веранде в широкополой соломенной шляпе с надписью "Бермудский сувенир", подняла голову и спросила у Блэквелла, чем она может помочь.

- Мистер Поляк? Вчера вселился. - Ей больше ничего не оставалось делать, как следить за новыми гостями и запоминать, как они выглядят на случай, если к ней обратятся из полиции. - Такой здоровый мужчина с лысой головой и большим носом, да? Лицо у него в веснушках, так что вряд ли ему следует подставлять его солнцу. На нем гавайская рубаха красного цвета с черными силуэтами трех пальм на фоне желтой луны. У него комната на втором этаже. Номер двадцать три. Такой спокойный, вежливый. Это ваш брат?

- Просто приятель, - ответил Блэквелл.

- Я так сразу и поняла, - сказала старуха. - Он совершенно на вас не похож.

Блэквелл поднялся по скрипучей лестнице на второй этаж и прошел по узкому коридору, освещаемому пятнадцативаттной лампочкой. Стены с облупленной штукатуркой напоминали кожу человека после сильного солнечного ожога. Вокруг царила атмосфера отчаяния, и пахло консервированным грибным супом "Кэмпбел Голден Машрумз".

Блэквелл постучал в двадцать третий номер - дверь ему открыл Поляк. Крохотная комнатка едва вмещала кровать и два комода, на одном из которых стояла электрическая плитка. В углу приютился миниатюрный холодильник, годный разве что для охлаждения вина в достаточном количестве, чтобы напиться до полного забвения. В комнате стоял устойчивый запах кофе, виски и морских водорослей.

- Рад тебя видеть, - сказал Поляк.

- Что ты делаешь в такой дыре? - поинтересовался Блэквелл.

- Дело в том, что этот отель принадлежит моему дяде. Поэтому я останавливаюсь тут бесплатно.

- Даже бесплатно - слишком много за такие удобства.

- Может, ты и прав, - ответил Поляк, - Пойдем, я отведу тебя в кафе "Гелиогабалус", где нас накормят специальным завтраком.

- Но уже вторая половина дня, Поляк.

- Не беспокойся, они кормят специальным завтраком весь день.

Оранжевое освещение бросало тусклые блики на посетителей, средний возраст которых составлял примерно сто десять лет. Официантки, родившиеся в начале века, разносили сандвичи, устало шаркая ногами. Хозяин заведения по имени то ли Макс, то ли Гарри сидел в огромном потертом кресле возле кассового аппарата, радостно улыбаясь при звоне монет и недовольно морщась, когда Мареэлитос роняла на кухне посуду. Вдоль длинной раздаточной стойки стояли металлические контейнеры, где под неплотно прикрытыми крышками прели листья тушеной капусты, куски говядины, ножки индейки и утиные потроха. Тут же стояло множество судков с подливой, потому что нет ничего лучше подливы, чтобы хоть как-то протолкнуть в глотку зажаренное до смерти мясо.

Блэквелл заказал сандвич с плавленым сыром, а Поляк попросил принести черный хлеб, несколько ломтей ветчины, тосты и кофе.

- Слушай, Поляк, что мы зря время теряем? Пора приниматься за работу. Где ты, черт возьми, пропадал все это время?

- К чему такая спешка, приятель? Не так уж часто приходится бывать в Майами, да и куда нам торопиться?

- Я полагал, что у нас времени в обрез. Помнишь, ты говорил, что должно открыться "окно" и нам нельзя упускать такую возможность?

- Но мы всегда можем выкроить время, чтобы позавтракать и провести пару часов на пляже.

- А как насчет экипировки? - спросил Блэквелл.

- У меня в отеле.

- Может, нам сначала стоит ее проверить?

- Нет времени. Мы двинемся сегодня вечером. Это для тебя достаточно скоро?

- Да, вполне, - ответил Блэквелл. И почувствовал, как внутри у него все сжалось.

Глава 20

Вскоре после полуночи они взяли такси у перекрестка 67-й улицы и Индиан Крик-роуд. Там находилась одна из достопримечательностей Майами-Бич - таверна Нормана, уютный полуосвещенный салун с шахматными столиками в задней комнате. Над стойкой бара из темного полированного дерева висели литографии Домиера. Но главным образом заведение отличалось своей музыкой. Владельцы большинства ресторанов и кафе просто подключали к радиоточке динамик и потчевали посетителей не рассчитанной на изысканный вкус музыкой - завываниями типа "Я люблю тебя, бэби, йе, йе, йе!" или тому подобными произведениями, хотя и популярными, но начисто лишенными какого-либо интеллектуального содержания. Некоторые заведения, как, например, рестораны в Коконат Гров, пытались привлечь избранную публику при помощи старого испытанного джаза и диксиленда. Молодежные бары глушили подростков "тяжелым металлом". Только у Нормана можно было послушать игру на ситаре и турецкий прогрессивный джаз в исполнении "Стамбульской пятерки".

Завсегдатаями таверны Нормана были люди самые разные - от портовых грузчиков из Ки Ларго до "белых воротничков" из компании "Бэйкерс Холовер", промышлявших время от времени контрабандой. Короче, у Нормана можно было встретить кого угодно. И никого не интересовало, кто ты такой и чем занимаешься. Главное, чтобы ты выполнял основную заповедь - не поступать непорядочно по отношению к Норману. А если кто и пытался это сделать, то бармен по кличке "Здоровяк Кэйт" обычно улаживал проблему в два счета. Сам же Норман, человек богемы, сидел в углу таверны, одетый в неизменные черную водолазку и узкие "Ливайс", и наблюдал за посетителями.

Норман вежливо поздоровался с Поляком, кивнул Блэквеллу, провел их к свободному столику и приказал принести два пива за счет заведения.

- Этот парень нас запомнит, - сказал Блэквелл.

- Норман знает обо всем, что происходит в этом городе, - ответил Поляк. Но никому ни о чем не рассказывает. Где твоя сумка?

Они вошли в бар с огромными сумками из черного нейлона.

- Под столом.

- Хорошо. Теперь слушай меня внимательно...

Блэквелл полностью доверял Поляку Но когда они окунулись в темные, маслянистые воды канала "интеркостал Уотервей" в трех кварталах от таверны Нормана, надели маски и респираторы и отправились в полуторамильный подводный поход к сточной трубе, выходящей из дома Фрамиджяна с другой стороны Индиан Крик, Блэквелла впервые посетили сомнения.