Солнцеворот

— Надо же, какие культурные ребята, а я их вчера руками есть заставлял, — застыдился Павлов.

Умяв почти половину котелка, Рико и Люк разлеглись на шкуре, которую Павлов по их просьбе постелил им возле костра, и задремали.

Павлов предложил Олениной поесть. Она отказалась. Он подумал, что она либо никогда в жизни не ела руками, либо стесняется это делать.

— Ты же со вчерашнего дня ничего не ела, — напомнил ей Павлов, пытаясь снова перейти с ней на "ты".

— Я сухари погрызла, пока ты спал, — сказала она и покраснела.

— Ладно, как хочешь, — сказал он, нанизывая на вертел кабаний язык.

— Гражданин Мерцалов задержан по подозрению в совершении преступлений, предусмотренных тремя статьями УК РСФСР: в покушении на убийство, убийство и шпионаж в пользу иностранного государства. За отсутствием явных улик отпущен под подписку о невыезде, — сказала Оленина и протянула ему карабин.

Павлов взял оружие, положил на колени и спросил:

— А что с Аркадием Моисеевичем?

— Гражданин Фишман находится в больнице с подозрением на инфаркт, степень его вины, в том числе — в твоем исчезновении, уточняется, — ответила она.

Павлов пригорюнился. И снова начал мысленно корить себя за то, что согласился поехать в командировку в Новосибирск.

— Пойду, попилю и порублю дрова, а то мне неудобно как-то сидеть, сложа руки, — сказала Оленина.

После этих слов она встала, подошла к старой сосне и достала из дупла топор, охотничий нож и пилу ножовку, которые спрятала от него на случай, если он вздумает использовать их против нее в качестве холодного оружия. Автомат Калашникова висел у нее на шее, — наверное, на всякий случай.

Павлов проверил карабин и начал успокаиваться. Пока Оленина пилила и колола дрова для костра, он коптил кабаний язык и угощал щенков-пёсиков кусочками мяса, срезанными с кабаньей головы. Не забыл он забрать с катера и пачку соли. Свежие мозги он решил в пищу не употреблять, а просто выкинул их в реку. Мало ли, вдруг свинья болела трихинеллезом.

Пришла с дровами Оленина. Тяжело вздохнув, она призналась, что у нее проснулся зверский аппетит, и она готова есть кабана даже в сыром виде.

— Зачем же портить себе желудок? — рассмеялся Павлов, — и предложил ей попробовать подкопченный кабаний язык.

Отведав деликатес и найдя его превосходным, Оленина предложила ему свою помощь в разделке кабаньей туши, сославшись на некоторый опыт в этом деле. Видя, как она ловко управляется топором, Павлов подумал, что, наверное, Оленину не раз брали на охоту ее друзья или родственники. Он высказал свое предположение вслух, на что Оленина ответила утвердительно и отметила, что, как объект охоты, дикий кабан представляет самый ценный и самый заманчивый трофей для любого охотника. Это объясняется не только тем, что кабан дает вкусное и ценное по своим качествам мясо, сочетающее вкус свинины и дичи, но и тем, что охота на него сопряжена с известной опасностью. И поскольку Павлов метился в цель не с помоста, то очень даже рисковал, поскольку раненый кабан запросто мог бы сбить его с ног и нанести своими клыками серьезные увечья.

Вдвоем они быстро управились с разделкой охотничьего трофея. Что-то они засолили, что-то отобрали для приготовления колбасы, что-то оставили для барбекю. Пока мясо жарилось, Павлов попросил Оленину вспомнить и рассказать ему о том, что же все-таки произошло в квартире Аркадия Моисеевича Фишмана.

— Мы следили за тобой через скрытые камеры, и вдруг, обнаружили, что тебя нет, в смысле, что твое тело исчезло, — сказала она, но при этом отвела глаза и побледнела.

Тогда Павлов спросил, какие действия после его физического исчезновения предприняли тайно наблюдавшие за ним доблестные представители органов госбезопасности. Оленина обиженно шмыгнула носом и сказала буквально следующее:

— Вначале мы подумали, что твое исчезновение, это — оптическая иллюзия, и вломились в квартиру с обыском. Гражданина Фишмана, как я говорила, увезли в карете "скорой помощи". Гражданина Мерцалова мы задержали и отвезли на допрос. Во время допроса ему стало плохо, и наш врач Мерзликин сделал ему два укола: один, чтобы поднять упавшее давление, второй — чтобы он заговорил. Последний укол в близких нам медицинских кругах также известен под названием "сыворотка правды". Мерцалов заговорил, но перед этим послал меня, Мурадова и Мерзликина куда подальше. Я еще посмеялась: "К Ивану Грозному или к Новохудоносору?" А он глянул на меня своими цыганскими глазами и сказал: "Вам, в порядке исключения, желаю проследовать в светлое коммунистическое будущее!".

— И что же он вам рассказал, если не секрет? — поинтересовался Павлов.

Оленина смахнула тыльной стороной ладони слезы, набежавшие на глаза, потерла себе кончиками пальцев виски и поведала ему о том, что Сергей Сергеевич Мерцалов сообщил под влиянием "сыворотки правды":

— Профессор понес какую-то пургу, сплошь состоящую из научных терминов, из которой мы поняли только то, что он нашел способ, как с помощью какого-то резонансного акустического эффекта побывать в прошлом и даже заглянуть в будущее. Сразу после допроса я отправилась в гостиницу. Коллега Мурадов встретил меня в холле и передал японскую магнитофонную кассету, найденную в тайнике гражданина Фишмана. Это было в половине шестого утра. Я до девяти часов поспала, а затем стала собираться на работу. Во время завтрака я вставила изъятую кассету в диктофон, нажала на кнопку воспроизведения записи и, как уже сказала, потеряла сознание. Когда же очнулась, поняла, что у меня высокая температура, а тело такое, каким я его помню, когда мне было 13–14 лет.

— Звуковой схоластический резонанс! Вот, в чем дело! — догадался Павлов и спросил: Ты слышала какие-нибудь посторонние шумы?

— Да, кажется, слышала, но какое это имеет отношение к тому, что со мной произошло? — удивилась она.

— Самое непосредственное, — сказал он и затем, вспомнив то, о чем ему рассказывал Фишман, объяснил ей, что музыка, которую она слышала, скорее всего, была наложена поверх записи акустических колебаний участка молекулы ДНК, отвечающего за накопление генетической памяти.

— И это значит, что все со мной и с тобой сейчас происходящее, это — не более чем сон?! — обрадовалась она.

— В принципе, да, но при этом ты должна воспринимать все, что ты сейчас видишь, слышишь, обоняешь и осязаешь, как объективную реальность. В противном случае ты начнешь сходить с ума, и неизвестно, сможешь ли вернуться назад в свое время, — озадачил он ее.

— В таком случае, — сказала Оленина, — у меня к тебе есть одна просьба: не сочти за неприличный намек, но у меня сзади так чешется, что, даже боюсь, как бы это не клещ.

— Ладно, все понял, — сказал он и попросил приспустить штаны.

Оленину действительно кто-то здорово цапнул за мягкое место посреди левой ягодицы, которое она успела до крови расчесать, но это был точно не клещ, а какое-то другое насекомое, может, муравей. А вот, клещ, похоже, был, присосавшись к ней пониже копчика. Он сказал об этом Олениной. Она страшно перепугалась, так как прививку от энцефалита не делала уже несколько лет. Павлов решил разбудить Рико и Люка, чтобы посоветоваться с ними насчет этой напасти. Они, хоть и маленькие, но, наверное, знают, что в этом случае делали их родители. Он сказал об этом Олениной, и она с его доводами согласилась.

Будить Рико и Люка Павлову не пришлось. Они уже не спали. Когда Павлов, путаясь в определениях, рассказал им про клеща, братья-близнецы сразу все поняли, побежали к дощатой лодке, порылись в вещах, притащили сплетенную из ивы корзину, достали из нее предмет, напоминающий шкатулку, и подали Павлову. Открыв шкатулку, он с удивлением обнаружил в ней что-то вроде походной аптечкой. Павлов строгим голосом спросил у братьев, помнят ли они, какие надо принять меры.

— Помним, помним, — загалдели они и начали действовать, полагая, что их старший брат решил устроить им экзамен.