Миры Айзека Азимова. Книга 12

— Надо будет поднастроить джинвиперовский континуум твоего мира.

— Точно сказано. Ты это у меня прямо с языка снял.

— Мне придется добавить несколько узлов взаимосвязи континуума с твоим другом — вот с тем, у которого все время опасность просрочки. Кстати, а что это такое?

Я объяснил, и он с некоторым придыханием сказал:

— А, понимаю. У нас такие вещи используются в самых эфирных проявлениях привязанности. Пропусти момент — и твой предмет уже никогда тебе этого не скажет. Помню, как-то раз…

Но я избавлю вас от несущественных подробностей его сексуального опыта.

— Тут есть один момент, — наконец добавил Азазел, — когда я вставлю новые узлы, убрать я их уже не смогу.

— А почему?

Азазел принял важный вид:

— Теоретически невозможно.

Я этому не поверил ни на грош. Ясно было, что этот маленький неумеха просто не знает как. Тем не менее, понимая, что у него вполне хватило бы умения сделать невыносимой мою жизнь, если бы я дал ему понять, что разгадал эту простенькую шараду, я сказал:

— Этого и не придется делать. Мордехаю нужно дополнительное время для писательских трудов, и если он его получит, то будет вполне доволен жизнью.

— Если так, то я это сделаю.

Он долго выполнял пассы. Он делал то же, что делал бы фокусник или волшебник, только ручки его мелькали с такой скоростью, что по временам их просто не было видно. Следует, однако, заметить, что ручки у него были такие маленькие, что и при нормальных обстоятельствах не всегда было ясно, видны они или нет.

— Что это ты делаешь? — спросил я, но Азазел потряс головой, а губами все время шевелил так, как будто считал про себя. Потом, закончив, по всей видимости, свою работу, откинулся на столе на спину, переводя дух.

— Готово? — спросил я. Он кивнул и сказал:

— Ты, я надеюсь, понимаешь, что мне пришлось понизить его долю энтропии более или менее навсегда.

— А что это значит?

— Это значит, что события вокруг него будут идти более упорядоченно, чем это можно было бы ожидать.

— В упорядоченности нет ничего плохого, — сказал я. (Вы, мой друг, могли бы с этим не согласиться, но я всегда верил в живительную силу порядка. Мною ведется точный учет каждого цента, который я вам должен, а все подробности записаны на клочках бумаги, которые там и сям в моей квартире разложены. Вы их можете увидеть, когда вам будет угодно.)

Азазел сказал:

— Разумеется, ничего нет плохого в том, чтобы держаться порядка. Но второй закон термодинамики нельзя по-настоящему обойти. Это значит, что для сохранения равновесия где-то в другом месте порядка стало меньше.

— В каком смысле? — спросил я, проверяя молнию на брюках (никогда не лишнее).

— В различных и в основном незаметных. Эффект я распределил по Солнечной системе, так что где-то будет больше столкновений астероидов, отклонений орбиты Ио и тому подобное. Больше всего будет затронуто Солнце.

— А как?

— Я подсчитал, что оно разогреется до тех температур, которые сделают невозможной жизнь на Земле, на два с половиной миллиона лет раньше, чем это случилось бы, если бы я не менял узлов.

Я пожал плечами. Ради человека, регулярно платившего за меня по счету с такой искренней щедростью, что смотреть приятно, нет смысла мелочиться из-за пары миллионов лет.

Примерно через неделю я снова обедал с Мордехаем. Еще когда он снимал пальто, он показался мне возбужденным, а подойдя к столу, где я коротал время над коктейлем, он уже просто сиял.

— Джордж, — сказал он мне, — вы себе представить не можете, какая у меня была странная неделя. — Он, не глядя, протянул руку и даже не удивился, когда в ней сразу оказалось меню. (Должен заметить, что в этом ресторане гордые и величественные официанты подают меню не иначе как по письменному заявлению в трех экземплярах с обязательной визой метрдотеля.)

— Джордж, — сказал Мордехай, — мир отлажен как часы.

— В самом деле? — Я подавил улыбку.

— Я прихожу в банк, и там сразу оказывается свободное окно и приветливый кассир. Я прихожу на почту, и там — ну ладно, никто не ожидает приветливости от почтового работника, но он тут же регистрирует мое письмо, и почти без ворчания. Я подхожу к остановке — и тут же подъезжает автобус, а вчера в час пик мне стоило только поднять руку, и сразу появилось такси! Нормальное такси. Я попросил его отвезти меня на перекресток Пятой и Сорок девятой, и он знал дорогу. Он даже говорил по-английски… Что вы будете есть, Джордж?

Достаточно было беглого взгляда на меню. Очевидно, что я тоже не должен был его задерживать. Мордехай небрежно бросил меню на стол и стал быстро заказывать для меня и для себя. При этом он даже не оглянулся посмотреть, стоит ли рядом с ним официант — он либо уже привык, либо предположил, что официант там будет.

И так оно и оказалось.

Официант потер руки, поклонился и обслужил нас быстро, вежливо и превосходно.

— Друг мой Мордехай, — сказал я. — У вас полоса потрясающего везения. С чего бы это?

Должен признать, что у меня мелькнула мысль дать ему понять, что это моя работа. Не должен ли он был отплатить мне золотым дождем или, по нынешним приземленным временам, хотя бы бумажным?

— Это просто, — ответил он, засовывая салфетку за воротник и намертво зажимая в двух кулаках вилку и нож, ибо Мордехай, при всех его достоинствах, обучался искусству застольного поведения не в благородном пансионе. — Это нисколько не везение. Это неизбежный результат законов случая.

— Случая? — возмущенно воскликнул я.

— Конечно, — сказал Мордехай. — Большую часть своей жизни мне пришлось выдерживать такой натиск случайных задержек, какого мир не видел. По законам вероятности для такого непрерывного потока неприятностей необходима компенсация, и вот это мы теперь и наблюдаем. Думаю, что это продлится уже до конца моих дней. На это я рассчитываю и в это верю. Все в мире сбалансировано. — Он подался вперед и весьма фамильярно и неприятно толкнул меня ладонью в грудь. — Вот в чем дело. Законы вероятности нерушимы.

Весь обед он читал мне лекцию о законах вероятности, о которых, по моему глубокому убеждению, знал так же мало, как и вы.

Наконец я сказал:

— У вас, конечно, добавилось времени на писание?

— Конечно! Я думаю, что мое рабочее время увеличилось процентов на двадцать.

— И соответственно увеличилась ваша продуктивность?

— Ну, — сказал он, как-то смущаясь, — пока еще, к сожалению, нет. Мне ведь надо еще настроиться. Я не привык, чтобы все было гладко. Меня это все как-то поражает.

Честно говоря, он не казался мне пораженным. Подняв руку, он не глядя взял счет из рук возникшего официанта, небрежно расписался на нем и вместе С кредитной карточкой дал официанту, который в это время стоял и ждал, а после этого сразу исчез.

Весь обед занял чуть больше тридцати минут. Не буду от вас скрывать, что я предпочел бы более цивилизованные два с половиной часа, с шампанским в начале и коньяком в конце, с бокалом-другим хорошего вина между переменами и интеллигентным разговором в течение всего обеда. Однако следовало учесть, что Мордехай сберег два часа, которые он мог использовать на загребание денег для себя, ну, и для меня — в некотором смысле.

Случилось так, что с этого обеда я три недели Мордехая не видел. Не помню почему, — кажется, нас с ним по очереди не было в городе. Как бы там ни было, однажды утром, выходя из кафе после рулета с яичницей, я увидел в полуквартале от себя Мордехая.

Был противный денек с мокрым снегом — день, когда свободные такси подлетают к вам только затем, чтобы обляпать вам брюки серой жидкой грязью и тут же рвануть с места, включив сигнал «не работаю» и с противным воем набирая скорость.

Мордехай, стоя ко мне спиной, поднял руку, и к нему тут же осторожно подъехало свободное такси. К моему удивлению, Мордехай смотрел в сторону. Такси отползло прочь, и на его ветровом стекле ясно читалось разочарование.