Тигр. Тигр!

А какой соблазн случайные звонки по телефону! Раздается звонок, вы снимаете трубку, и женский голос говорит:

— Попросите, пожалуйста, Дэвида.

В доме нет никаких Дэвидов, и голос явно незнакомый, но такой волнующий и милый. За две секунды я успеваю насочинять, как я назначаю этой девушке свидание, встречаюсь с ней, закручиваю роман, бросаю жену и сбегаю на Капри, где упиваюсь греховным счастьем. После этого я говорю:

— А по какому номеру вы звоните?

Когда я вешаю трубку, мне стыдно взглянуть на жену, я чувствую себя изменником.

Тот звонок, что прозвучал в моей квартире на Мэдисон, 509, вовлек меня именно в такую историю. Мои бухгалтерша и секретарша ушли обедать, и я сам снимал трубку стоявшего на моем столе телефона. Чей-то милый голосок с неимоверной скоростью затараторил:

— Здравствуй, Дженет. Дженет, милая, ты знаешь, я нашла работу. Такая чудная контора, сразу за углом, на Пятой авеню, там, где старое здание Тиффани. Работать буду с десяти до четырех. У меня свой стол и даже маленькая комнатка с окошком целиком в моем распоряжении, и я…

— Простите, — сказал я, нафантазировавшись вволю, — по какому номеру вы звоните?

— Господи боже! Ну конечно, не по вашему!

— Боюсь, что нет.

— Пожалуйста, простите, что я вас побеспокоила.

— Ну что вы! Поздравляю с новой работой.

Она засмеялась:

— Большое спасибо.

Мы повесили трубки. У нее был такой чудный голосок, что я решил отправиться с ней на Таити вместо Капри. И тут опять прозвенел телефон. И снова тот же голосок:

— Дженет, милая, это Пэтси. Ты представляешь, какой ужас! Звонила только что тебе и попала совсем не туда, и вдруг ужасно романтический голос…

— Благодарю вас, Пэтси. Вы опять попали не туда.

— Господи! Снова вы?

— Угу.

— Это ведь Прескотт девять-тридцать два-тридцать два?

— Даже похожего ничего нет. Это Плаза шесть-пятьдесят-ноль ноль.

— Просто не представляю себе, как я набрала такое. Я, наверное, сегодня очень уж бестолкова.

— Скорее, очень уж взволнованны.

— Пожалуйста, простите.

— С удовольствием, — ответил я. — У вас, по-моему, тоже очень романтичный голос, Пэтси.

На этом разговор закончился, и я отправился обедать, повторяя в уме номер: Прескотт 9-32-32… Вот позвоню, попрошу Дженет и скажу ей… Что я ей скажу? Понятия не имею. Я знал лишь, что ничего подобного не сделаю; но я ходил в каком-то радужном тумане и, только придя в контору, вынужден был заняться делами. Стряхнув наваждение, я вернулся к реальности.

Подозреваю все же, что моя совесть была нечиста: я не рассказал жене об этом случае.

До замужества жена служила у меня в конторе и продолжает живо интересоваться всем, что там происходит. Каждый вечер я рассказываю ей все наши новости, и мы с удовольствием их обсуждаем по целому часу. Не был исключением и этот вечер, но о звонке Пэтси я умолчал. Я чувствовал себя неловко.

До того неловко, что на следующий день отправился в контору раньше обычного, дабы загладить укоры совести сверхурочной работой. Никто из моих девушек еще не пришел, и отвечать на телефонные звонки должен был я сам. Примерно в полдевятого зазвонил телефон, и я снял трубку.

— Плаза шесть-пятьдесят-ноль ноль, — сказал я.

Последовало мертвое молчание, которое меня взбесило. Я лютой ненавистью ненавижу растяп телефонисток, принимающих по нескольку звонков подряд и заставляющих висеть на проводе абонентов.

— Чертова кукла! — сказал я, — Надеюсь, что вы меня слышите. Сделайте одолжение впредь не трезвонить до того, как сможете соединить меня с тем, кто звонит. Кто я вам, лакей? Катитесь к дьяволу.

И в тот миг, когда я собирался шмякнуть трубку, тихий голосок сказал:

— Простите.

— Пэтси? Снова вы?

— Да, я, — ответила она.

Мое сердце так и екнуло: я понял, понял, что этот звонок уже не мог быть случайным. Она запомнила мой номер. Ей захотелось еще раз поговорить со мной.

— Доброе утро, Пэтси, — сказал я.

— Какой вы сердитый!

— Боюсь, что я вам нагрубил.

— Нет-нет. Ведь виновата я сама. Я вас все время беспокою. Не знаю, почему так получается, но всякий раз, когда я звоню Джен, я попадаю к вам. Наверно, наши провода где-то пересекаются.

— В самом деле? Очень жаль. А я надеялся, что вам захотелось услышать мой романтичный голос.

Она рассмеялась:

— Ну, не такой уж он романтичный.

— Я с вами грубо говорил. Мне бы очень хотелось как-то запалить свою вину. Вы позволите угостить вас сегодня обедом?

— Спасибо, нет.

— А с какого числа вы приступаете к работе?

— Уже с сегодняшнего. До свидания.

— Желаю вам успеха, Пэтси. После обеда позвоните Джен и расскажите мне, как вам работается.

Я повесил трубку, не совсем уверенный, пришел ли я так рано из добросовестности или в надежде на этот звонок. Честно говоря, второе представлялось мне более вероятным. Человек, вступивший на зыбкую почву обмана, внушает подозрения даже самому себе. Я был настолько собой недоволен, что заел в то утро своих помощниц.

Вернувшись после обеда, я спросил у секретарши, звонил ли кто-нибудь.

— Только из бюро ремонта телефонов, — ответила она. — Какие-то неполадки на линии.

Значит, и сегодня утром Пэтси звонила случайно, подумал я, а не потому, что ей хотелось поговорить со мной.

Я отпустил обеих девушек домой в четыре — в виде компенсации за утренние придирки (во всяком случае, себе я объяснил это так). С четырех до полшестого я слонялся по конторе, ожидая звонка Пэтси, и до того расфантазировался, что устыдился сам себя.

Я отхлебнул из последней бутылки, которая оставалась после встречи Рождества у нас в конторе, запер дверь и пошел к лифту. В тот момент, когда я нажимал на кнопку, я услышал, что в конторе звонит телефон. Я как бешеный метнулся к двери, быстро ее отворил (ключ я еще держал в руке) и схватил телефонную трубку, чувствуя себя последним идиотом. Я попытался замаскировать свое волнение шуткой.

— Прескотт девять-тридцать два-тридцать два, — запыхавшись, произнес я.

— Извините, — сказал голос моей жены. — Я не туда попала.

Что я мог ответить? Пришлось позволить ей повесить трубку. Я стал ждать ее вторичного звонка, обдумывая, каким голосом мне говорить, чтобы она не догадалась, что за минуту до этого уже разговаривала со мной. Я решил держать трубку как можно дальше ото рта и, когда зазвонил телефон, снял трубку и, вытянув вперед руку, стал отдавать деловитые и энергичные приказы отсутствующим подчиненным, затем, поднеся трубку ко рту, произнес:

— Алло?

— Господи, до чего же вы важный! Прямо генерал.

— Пэтси?

Сердце гулко ударило в моей груди.

— Боюсь, что так.

— Кому же вы звоните: мне или Джен?

— Разумеется, Джен. С этими проводами какой-то кошмар творится. Мы уже звонили в бюро ремонта.

— Знаю. Как вам работается на новом месте?

— Ничего… По-моему, ничего. Шеф гавкает совсем как вы. Я боюсь его.

— И напрасно. Поверьте моему опыту, Пэтси. Когда кто-то очень уж орет, знайте, что он чувствует себя неловко.

— Я не понимаю.

— Допустим, ваш начальник занимает слишком высокий пост и сам понимает, что недотягивает. Вот он и пытается изобразить важную птицу.

— По-моему, это не так.

— А может быть, вы ему нравитесь и он боится, как бы это не отразилось на служебных делах. Он, может быть, орет на вас лишь для того, чтобы не быть слишком любезным.

— Сомневаюсь.

— Почему? Разве вы не привлекательны?

— Об этом не меня нужно спрашивать.

— У вас приятный голос.

— Благодарю вас, сэр.

— Пэтси, — сказал я. — Я мог бы дать вам немало полезных и мудрых советов. Ясно, что сам Александер Грейам Белл [131] судил нам встретиться. Так для чего же мы противимся судьбе? Пообедаем завтра вместе.

— Боюсь, мне не удастся…

— Вы условились обедать с Дженет?