Рифтеры (Сборник)

«Уходи».

Тогда Ахилл Дежарден осмотрелся в дыму и пламени, бросил взгляд на штабеля мешков с телами и немногих контуженных сотрудников, уцелевших в достаточной сте­пени, чтобы избежать предписанной эвтаназии, и отве­тил: «Я вам нужен здесь».

«Нет никакого „здесь"».

Но от «здесь» осталось больше, чем от Солт‑Лейк или от Буффало. Атака сократила штат быстрого реа­гирования Н'АмПацифика более чем на треть. Садбери висел на волоске, но этот волосок связывал шестнадцать полушарных и сорок семь региональных узлов. Полно­стью покинуть его означало сокращение системы еще на пять процентов и полмиллиона квадратных километров, оставленных вообще без сил реагирования. Бетагемот уже свирепствовал на половине континента; царство цивили­зации уступало и сжималось. УЛН не могла позволить себе новых потерь.

Однако имелись доводы и с другой стороны. Полови­на этажей вышла из строя. Оставшейся широты частот хватило бы на жалкую горстку оперативников, а текущий бюджет едва позволял поддерживать даже то, что оста­лось. Все модели сходились в одном: наилучший выход – покинуть Садбери и возместить потерю расширением То‑ ромильтона и Монреаля. И сколько времени, задумался Дежарден, пройдет, пока новые отделы войдут в строй?

Шесть месяцев. Если не год.

То есть им требовался вариант на это время. Чтобы огонек погорел еще немножко. Требовался кто‑нибудь на случай тех непредсказуемых кризисов, с которыми не справляются машины.

– Но ведь ты – наш лучший правонарушитель! – возражали они.

– А это задание почти невыполнимо. Где мне еще место, как не здесь?

– Н‑ну... – мялось начальство.

– Всего шесть месяцев, – напомнил он. – Или год.

Конечно, так никогда не бывает. Шаловливая ручонка Мерфи взболтает варево, и «около года» превратится в три, а там и в четыре. Расширение Торомильтона забук­сует, дальновидные планы начнут, как всегда, срывать­ся под тяжестью бесконечных непредвиденных обстоя­тельств. В Патруле Энтропии как‑нибудь наскребут по крошке средства, чтобы огонек в Садбери горел, коды допуска действовали, не уставая благодарить безропотного служащего, который тысячью пальцев затыкает дырочки в плотине.

Но то сейчас, а тогда Дежарден втолковывал им:

– Я буду для вас смотрителем маяка. Часовым на передовом посту. Подам сигнал и удержу позицию, пока на помощь не придет кавалерия. Мне это по силам, вы же знаете.

Они знали, ведь Ахилл Дежарден был героем.

Что еще важнее, он был правонарушителем; он не смог бы солгать им при всем желании.

– Какой парень! – говорили они, восхищенно пока­чивая головами. – Какой парень!

ПОДГОТОВИТЕЛЬНЫЕ РАБОТЫ

Кевин Уолш – хороший мальчик. Он знает, что над отношениями надо работать, и готов потрудиться, чтобы раздуть искорку – уж какая есть. Или, по крайней мере, подольше не дать ей погаснуть.

Он прицепился к ней после того, как Лабин распи­сал по местам первых «тонко настроенных», и не же­лал слышать никаких «потом» и «может быть». Наконец Кларк смилостивилась. Они отыскали незанятый пузырь и бросили на пол пару матрасов, и он безропотно ра­ботал языком, а еще большим и указательным пальцем, пока вымотался совсем, а Кларк не собралась с духом, чтобы его остановить. Она погладила его по голове и сказала, что это было приятно, хотя ничего и не вышло, и предложила ему свои услуги, но он отказался – то ли из рыцарственного раскаяния за свою непригодность, то ли просто дулся.

Теперь они лежат рядом, слегка переплетя руки. Уолш спит, что удивительно – он любит спать при силе тяже­сти не больше других рифтеров. Может быть, это тоже из рыцарства. Может, он притворяется.

У Кларк даже на притворство нет сил. Она лежит на спине, уставившись на капельки конденсата на переборке. Немного погодя высвобождает руку – нежно, чтобы не испортить спектакль – и отходит к местной панели связи.

На главном дисплее смутный таинственный обелиск, поднимающийся с морского дна. Главный генератор «Ат­лантиды». Во всяком случае, его часть – основная масса погружена в скальное основание, в сердце источника, которым он питается, словно сосущий кровь комар. Над грунтом поднимается только вершина: бугристый небо­скреб с фасадом, изъеденным трубками, вентиляцион­ными отверстиями и клапанами. Скупая цепочка про­жекторов опоясывает его на восьмиметровой высоте, их яркое сияние окрашивает все в медный цвет. Глубина прижимает это сияние черной ладонью – верхушка ге­нератора уходит в темноту.

На уровне дна из него выходит кабель толщиной с канализационную трубу и змеей скрывается во мраке. Кларк рассеяно вызывает на экран следующую камеру.

– Эй, ты что там?..

Голос у Кевина вовсе не сонный.

Она оборачивается. Уолш приподнялся на коленях, словно собирался встать и застыл на полдороге. Впрочем, он не шевелится.

– Давай, возвращайся. Попробую еще разок.

Он расплывается в мальчишеской ухмылке. Маска: «Обезоруживающе милый соблазн». Она разительно про­тиворечит позе, которая приводит на память одиннадцати‑ летку, пойманного за мастурбацией на чистых простынях.

Кларк с любопытством разглядывает его:

– Что с тобой, Кев?

Он смеется – смех звучит как икота.

– Ничего. Просто мы... ну это... не закончили.

Тусклый серый комок застревает у нее в горле, когда

она понимает.

Для проверки Кларк снова оборачивается к панели и переходит к следующей камере наблюдения. Кабель виляет среди смутной геометрии теней и теряется вдали.

Уолш дергает ее за плечо, обнимает сзади.

– На выбор леди. Временное предложение, срок ско­ро истекает...

Следующая камера.

– Ну же, Лен!

«Атлантида». Кучка рифтеров собралась у стыка двух секций, подальше от предусмотренных наблюдательных пунктов. Кажется, проводят некие измерения. Некоторые нагружены чем‑то странным.

Уолш замолкает. Ком в горле у Кларк выбрасывает метастазы.

Она оборачивается. Кевин Уолш пятится от нее, на лице смесь вины и непокорности.

– Ты бы дала ей попробовать, Лен, – говорит он. – Ну, посмотрела бы на это более объективно...

Она отвечает холодным взглядом.

– Поганец.

– Да ладно! – вспыхивает он. – Как будто я для тебя когда‑то что‑то значил!

Она подхватывает разбросанные куски подводной кожи. Те скользят по телу как живые, сливаются друг с другом, запечатывают ее внутри – благословенная жид­кая броня, надежная граница между «нами» и «ими».

«Только никаких „нас" нет, – понимает она. – Ни­когда и не было».

Она всерьез злится на себя за то, что забыла об этом, что совсем не предвидела такого поворота, хотя и до­ступ к мозгам любовничка у нее имелся, и месиво из вины, боли и дурацкого мазохизма так и рвалось оттуда, и все же она не вычислила неизбежного предательства. Конечно, она ощущала его озлобленность и обиду, но в этом не было ничего нового. Собственно, откровенное предательство ничего не меняло в их отношениях – не­чего было и замечать.

Она спускается в шлюз, не оглядываясь на него. Кевин Уолш – еще один мерзкий мальчишка. Хорошо, что она не успела к нему привязаться.

Слова гудят среди теней огромного строения: чис­ла, степени, показатели сдвигового напряжения. У пары рифтеров с собой планшетки, другие палят очередями высокочастотных звуков – через акустические поиско­вики. Один выводит большой черный крест на уязвимом месте стены.

Как там выразился Кен? «Ради скрытности, а не эф­фективности». Очевидно, этой ошибки они решили не повторять.

Конечно, ее ожидают. Уолш их не предупреждал – по крайней мере, по открытым каналам связи, – но к «тонко настроенным» невозможно подкрасться незаметно.

Кларк озирает всю компанию. Нолан тремя метрами выше смотрит на нее сверху вниз. Крамер, Чун и Гомес свободно рассыпались вокруг. Кризи с Йегером – слиш­ком далеко для визуальной идентификации, но рисунок сознаний воспринимается достаточно отчетливо, – устро­ились на корпусе подальше.