Гидеон. В плену у времени

Он закричал ветру:

– Меня никогда больше не приведут в суд! Теперь я сам буду ставить свою метку в мире, и ни один человек не будет знать, как меня остановить!

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Дегтярник учится

Полеты Кэйт

«Они вернулись не изза меня. Они вернулись за мной двенадцатилетним».

Одна и та же мысль крутилась и крутилась в измученной голове Питера Скокка. Этим утром в кофейне ему хотелось только одного – поскорее, как только позволят человеческие силы, оказаться в МиддлХарпендене. Теперь же его единственным желанием было оказаться дома, в ЛинкольнИннФилдс, зарыться головой в простыни, отключить разум, умереть для всего мира.

Было еще довольно светло. Тем не менее Питер погонял коня, и тот галопом несся в тишине теплой ночи. Питер остановился, когда показался СантАллбанс. Луна была в трех четвертях, ее свет отражался на сланцевых плитках крыш. Питер решил спешиться и пройти последнюю сотню ярдов до постоялого двора, ведя коня под уздцы. Хотелось пить, и то, что в седельном мешке была банка кокаколы, действовало на его сознание, как чесотка, от которой трудно избавиться. Этот драгоценный предмет – единственное свидетельство, подтверждавшее его существование в будущем – или для него это прошлое? Он остановился и достал из мешка банку. Банка была холодной на ощупь, гладкой и тяжелой. «Буду хранить ее вечно», – подумал он, и стал рассматривать банку в лунном свете. Как странно, что шипучее питье, которое мама выдавала ограниченными порциями, чтобы не портились зубы, вдруг превратилось в символ целой, утерянной для него цивилизации. «Не могу это пить! Не должен!»

Конь нетерпеливо перебирал ногами, и Питер, подумав, что сказала бы мама о здоровых зубах, натянул поводья сильнее, чем намеревался. Конь ударил здоровенным копытом, и Питер взвыл, запрыгав на одной ноге. И тогда, будто не соображая, что делает, он дернул за колечко на банке – пенистая сладкая жидкость выплеснулась на жилет. Отступать поздно. Давно забытый вкус взорвался во рту. И вдруг ночь, одиночество, печаль – все исчезло, и он оказался в Ричмонде, в доме своего детства, в окружении друзей, поющих «Happy birthday». Потом картина переменилась: он солнечным днем сидел на улице у паба на РичмондГрин, а папа наблюдал за игрой в крикет. А вот уже Питер сидит рядом с родителями в кино, ест попкорн, смотрит мультик на большом экране и смеется до слез… Обычно, когда Питер вспоминал прежнюю жизнь, образы, всплывавшие в сознании, бывали неуловимыми и двухмерными, и чаще всего вспоминалось грустное – тоска по маме и ссоры с отцом. Но сейчас он вспомнил давно потерянное детство, живое и замечательное, словно век, в котором он родился, как джинн, поднялся из алюминиевой банки… Выросший Питер Скокк сидел посреди грязной дороги и утирал слезы печали и радости…

* * *

Рано утром следующего дня Ханна, домоправительница Питера, бушевала у себя в кухне в нижнем этаже ЛинкольнИннФилдс.

– Мне сказал бакалейщик, который по роду своих дел знает о таких вещах, – сказала Ханна, – что герцог Сефтон нанял шефповара Луи XIV за триста гиней в год! Он и не подумал предложить такой суммы простому английскому повару. Право слово, у меня просто кровь кипит!

Ханна пришла работать к Гидеону и Питеру, когда они переехали из Дербишира жить в Лондон. Когда же Гидеон решил вернуться обратно в ХоторнКоттедж, чтобы заниматься поместьем Бинтов и заканчивать свою книгу, он попросил ее остаться с мастером Питером. Сейчас полные щеки Ханны пылали румянцем, изпод чепчика выбивались светлые завитки. Она уже была женщиной среднего возраста, но все еще выглядела очень хорошо, приветливый нрав сохранял ее молодой.

– О, я знаю, вам нравится Франция, сэр, но меня сводит с ума, что хорошему английскому повару отказано от места изза модного мастера континентальной кухни. Лондон нынче просто лопается от французских шефов! Один тут всунулся в лавке передо мной и купил десять фунтов масла! Десять! Во всем Холборне не нашлось ни кусочка масла, пришлось готовить ужин, когда у меня осталось не больше полфунта масла.

Питер с отрешенным видом сидел за кухонным столом, пил чай и почти не обращал внимания на Ханну. Он часто сиживал в кухне, даже когда уже стал джентльменом.

– Жуть, как жаль этих бедняжек, пришлось им, спасая жизнь, в чем были улепетывать через канал… Но экстравагантность их кухни! – И Ханна изобразила французский акцент: «Ма шер мадам, – говорит он, – у менья три дьюжины яиц готовить – как я могу приготовьить, если меньше? Это невозможно!» «Месье, – говорю я ему, – я могла бы приготовить ваши яйца в таком количестве». «Да, мадам, – говорит он, – но это будут совсем не тье яйца».

– Что ж, моя дорогая Ханна, ты всегда не выносила французский соус. – Питер рассмеялся, но вскоре снова стал серьезным.

Ханна посматривала на хозяина, собирая сумку для выхода из дома. Мастер Питер не побрился, под глазами темные круги, а еще он во вчерашней одежде. И явно не спал.

– Не заботься об ужине, – сказал он чуть погодя. – У меня срочные дела в городе.

– Простите мою дерзость, но я хотела бы спросить – чтото неладно?

Питер посмотрел на нее.

– Из будущего прибыли мой отец и мисс Кэйт, они разыскивают меня.

Ханна плюхнулась на табуретку.

– Ох, мастер Питер! – Она не могла отучиться от этого обращения, хотя оно было неуместно уже по крайней мере лет двадцать. В растерянности она не знала, что и сказать. – Мои наисердечнейшие поздравления, сэр! Ваши мечты стали явью!

Питер смотрел на нее и кивал. Но Ханна не понимала, почему он такой грустный.

– Удивительные новости, верно? – сказал он. – После стольких лет…

По лицу Ханны пробежало облачко.

– Когда вы отбудете, сэр? Вы написали мистеру Сеймуру?

Ханна была уверена, что видит в глазах Питера слезы.

– Я не уеду, Ханна. Слишком поздно. Они приехали искать двенадцатилетнего мальчика, а не взрослого человека, который прожил целую жизнь в другом веке…

– Двенадцатилетнего мальчика? Не понимаю…

– И я тоже.

– Но вы ведь всю жизнь ожидали, что вас спасут! – взорвалась Ханна. – Вы женились бы, имели бы собственных детей, если бы не хотели быть готовым в любой момент отправиться обратно!

– Знаю… знаю… – печально сказал Питер. – Но теперь, когда они приехали, я вижу, что это невозможно. Отец прибыл искать своего ребенка, Кэйт – своего юного друга. Они появились здесь на двадцать девять лет позже. Значит, их поиски еще не закончены.

Ханна расплакалась, и Питер нашел в себе силы утешать свою служанку. Он рассказал ей обо всем, что случилось в МиддлХарпендене – обо всем, кроме того, что Огаста описывала, как Кэйт летала над садом, будто летучая мышь. Питер сказал, что решил притвориться пропавшим братом Гидеона.

– Правда выйдет наружу, – возразила Ханна. – Так всегда бывает. Бедный мистер Джошуа – он поехал в Америку с такой надеждой в сердце, и только Господь знает, что с ним случилось.

Когда Питер сказал, что он и его отец сейчас в одном возрасте, а мисс Кэйт попрежнему двенадцать лет, Ханна ахнула от изумления.

– Это тайна, которую мне не понять! Как это время могло остановиться для них, но не для нас? Но вы наверняка намереваетесь сообщить своему отцу, что, по правде, вы его сын?

– Лучше этого не делать.

– Ох, мастер Питер, никогда не слышала ничего более ужасного!

– Будет еще ужаснее, Ханна, если я скажу, что я его сын, и откажусь возвращаться. Лучше уж я заставлю его вернуться в 1763 год, чтобы найти ребенка, которого он помнит.

– С трудом могу поверить тому, что слышу!

– Я намереваюсь привезти их в этот дом, и, надеюсь, ты будешь обращаться ко мне, как к мистеру Джошуа Сеймуру. Я скажу им, что именно Питер Скокк, а не Джошуа Сеймур пропал и уже двадцать лет считается мертвым.

Ханна молчала.

– Ханна, мне нужна твоя помощь…