Змий

– Ради бога, это теина. Чужой секрет. Но мы, уж понятное дело, обшарили весь дом. Мало ли что. И это зрелище, надо вам сказать, меня лично насторожило. Где комнаты не те, там и люди могут быть не те, а?

Все выяснилось, когда они вернулись в зал. Вид у всех был какой-то встрепанный, и сенатор отдал должное сугубой деликатности генерала, вдвоем с которым они, в силу своего положения, были избавлены от некоей процедуры, тем временем без особых церемоний проделанной со всеми остальными. Трубноголосый майор никого не обыскивал, нет. Он просто обдал каждого ультразвуковым душем из дезоляторной головки. И если у кого-нибудь где-нибудь и была утаена звукозаписывающая аппаратура, ее чувствительные датчики были теперь сокрушены безжалостным армейским кулачищем.

Против главной двери, у стены был поставлен еще один длинный стол. На нем майор расположил свои приборы, а перед ним усадил спиной к собравшимся пятерых операторов в шарообразных белых касках. Операторы каменно созерцали застывшие зеленые линии на экранах приборов. Это должно было исключить всякую возможность скрытой радиопередачи из зала заседания.

Вытянувшийся майор пятью краткими фразами доложил о готовности помещения. Господи, ну и голос! Не доклад, а массированная ядерная атака! Но вот и она миновала, и сенатор с облегчением опустился в кресло и стал думать о Ширли. Он почти видел, как она проходит по залу, плавно огибая кресла, как она трогает пальцем стекло аквариума, как она рассматривает разноцветных рыбешек, чуть склонив голову вперед и к левому плечу. И невозможность появления Ширли здесь заставила сенатора видеть эту картину как можно отчетливей, как можно явственней, причиняя ему неизъяснимую ноющую боль.

«Ширли! Боже мой, Ширли! Девочка моя!»

Собственно, у него не было никакого права и никаких оснований так обращаться к ней. Даже мысленно. Но…

Всю жизнь сенатору не везло с женщинами. Ни в школе, ни в колледже красивые девушки, которые ему нравились, не обращали на него никакого внимания. А между тем нельзя было сказать, чтобы они чурались общества молодых людей. Парни, в общем-то ничем не лучше его, легко знакомились с ними, а сенатору так и остался неизвестен секрет знакомства с нравящейся девушкой. Несколько раз полувшутку-полувсерьез он пытался дознаться у однокашников, как это делается, но полученных рецептов не в состоянии был применить в силу каких-то особенностей характера, которые теперь, может быть, и смог бы назвать, если бы не позабыл подробностей за давностью лет. Но в душе у него так и остался горький след, ощущение ущербности, ограбленности, из-за которых он, пожалуй, и стал профессиональным политиком.

Уже чуть ли не в тридцатилетнем возрасте он убедил себя, что по-настоящему любит, и отчаянным усилием заставил себя сражаться за свою избранницу. Преграды пали неожиданно легко, и сенатор скоропалительно женился. Но жена оказалась женщиной болезненной, рассеянной и нервной и не смогла стать для него соратником, опорой или хотя бы прибежищем покоя. Она любила его, но как-то замкнуто и отдаленно. Еще бы! Целые сезоны она проводила на курортах, куда он не мог за ней последовать, потом увлеклась строительством городского гуманитарного центра по индийскому образцу. У нее был свой круг друзей. Их заботы и хлопоты представлялись сенатору, к тому времени уже занимавшему солидный пост, странной смесью выспренней философии и провинциального меркантилизма. Всех их дел ему, как он считал, хватило бы дня на два, на три, а они посвящали им всю жизнь. Он быстро оставил попытки вмешаться. Пусть все течет, как течет. А два сына и дочь росли, и воспитанием их он тоже не мог заниматься, увлекаемый каждый раз то перспективами, то борьбой, в которой неожиданно обнаружил проницательность, хватку, умение ладить с сильным и побеждать равного. А любовь – видимо, ее и вправду выдумали стихотворцы и беллетристы, от прекраснодушия или корыстолюбия рекламирующие канонические идеалы, благоприобретенные в юности. Как вдруг появилась Ширли!

Она вошла в междугородный автобус, которым сенатору пришлось по случаю воспользоваться в прошлом году. У нее был тот ликующий вид, который делает молодых женщин прекрасными. Рядом с ним было свободное место, но в автобусе было еще несколько свободных мест. Она должна была пройти мимо. Девушки почему-то никогда не садились рядом с ним, он уже к этому привык. А Ширли села рядом, улыбнулась и заговорила. Он ощутил слабость и головокружение. Он узнал ее адрес и телефон и вот уже год жил тем, что когда-нибудь, может быть, завтра, позвонит и приедет. Вот позвонит и приедет, хотя она на тридцать лет моложе его…

Между тем в зале неизъяснимым образом произошла кристаллизация, все оказались рассаженными по рангам и должностям, а на председательском месте у столика воздвигся сухощавый безукоризненный джентльмен в квадратных очках с утолщенными дужками, в которых прячут слуховые аппараты. Конечно, после вступительных слов он передаст председательство ему, сенатору, как наивысшему по должности, но перед этим да позволено ему будет произвести церемонию общего представления.

– Господа! – («Оказывается, он директор Национального бюро научных исследований! Вот как! Видимо, он там недавно. Там же был этот, ну, как его! Такой вкрадчивый сангвиник».) – Господа! Еще раз напоминаю вам о весьма секретном характере нашего совещания и о запрете записи и передачи кому бы то ни было всего, что здесь будет сказано или показано. Я позволю себе не перечислять законоположений, которые будут применены к любому из нас, если по его вине произойдет утечка информации («Говорит, словно диктует официальное письмо!»). Многие из присутствующих, безусловно, знакомы Друг с другом, но позвольте мне все же взаимно представить вас. Тем более что с некоторыми я встречаюсь впервые и буду счастлив таким образом познакомиться. («Джентльмен всегда стремится внести живое содержание в мертвые формы. Ты, по крайней мере, пытаешься это сделать. Для начала неплохо!») Итак. Сенатор Тинноузер, член сенатской комиссии по внутренним делам.

Сенатор неторопливо поднял руку.

– Благодарю вас. Мистер Черриз, член палаты представителей, от комиссии по внутренним делам палаты представителей.

Этого сенатор знал, хотя и отдаленно.

– Мистер Ноу, член палаты представителей.

Сенатор искоса оглядел присутствующих. Откликнулся тот самый человек, которому генерал Фобс открывал таинства игрушечной ихтиологии. («Так вот кого они прислали!») Будучи человеком, искушенным в этих делах, сенатор знал, что никакого мистера Ноу, члена палаты представителей, не существует. Под этим призрачным именем на закрытых совещаниях присутствует тот или иной представитель тайного ведомства. Настолько тайного, что, отсидев в сенате уже три срока, сенатор не знал точного наименования и порядка подчинения этой конторы.

– Генерал Фобс от комитета начальников штабов. («Но этот Ноу, он, похоже, крупный ананас! Фобс разбирается в нашем маскараде получше меня, а уж он не снизошел бы до дружеских бесед с бесчиновным осведомителем!»)

– Генерал Деймз от министерства обороны.

– Профессор Мак-Лорис от университета Грэнд-Рэпидс.

Интуиция обманула сенатора. Профессором Мак-Лорисом оказался не сухонький старичок со скрюченными пальцами, а один из державшихся в стороне молодых людей.

– Мистер Говард Левицки, генеральный директор фирмы «Скотт пэйперс мэнюфэкчурин».

Им и оказался тот самый старичок. («Ну что ж, посмотрим, что вы за птица, мистер Левицки, тем более что в вашем лице мы приветствуем хозяина дома!»)

– Мистер Фамиредоу, магистр, старший научный консультант фирмы «Фьючер Вейк». («Боже! Что за фамилия!») Затянувшаяся процедура отвлекла сенатора от печальных размышлений, и, когда мистер Хьюсон, доктор, директор Национального бюро научных исследований, предложил ему занять председательское место, сенатор был полностью готов к этому.

Обменявшись местами с мистером Хьюсоном, сенатор прежде всего поблагодарил хозяина дома за исключительно любезный прием и предоставление всем присутствующим замечательной возможности посетить эти места в разгар здешнего весеннего сезона.