Арена, Кукольный театр и Добро пожаловать в сумасшедший дом!

Там ничего не говорилось об умении обучать покеру представителей иной формы жизни. Однако винить за это Американское метеорологическое общество нельзя. Какие могут быть на Луне формы жизни — даже люди здесь не живут постоянно. Тут вообще нет ничего сколько-нибудь ценного, кроме маленьких обсерваторий вроде этой. Через два года или через двадцать лет, когда будут созданы ракеты, способные долететь до Марса и до Венеры, на Луне, конечно, выстроят базы, но, как и эта, они обеспечат только одно — возможность наблюдать.

Сейчас ты, пожалуй, единственный человек на Луне. Если и есть другие, то они в тысячах миль отсюда, потому что базы строились в кратерах на периферии видимой половины. А этот маленький купол, где ты находишься, размещен чуть ли не в самом центре обращенной к Земле стороны.

Нельзя сказать, что ты многое успел сделать. Во всяком случае, с камерой Огдена поработать так и не удалось. Не твоя, конечно, в этом вина — Чужаки увезли ее, а без камеры как будешь фотографировать?

Тридцать девять дней — почти два месяца, включая время полета и обучения, — а ты не сможешь продемонстрировать ни одного снимка. Однако если ты умрешь, никто не станет тебя в этом винить. Прекрати! Ты не должен умереть — не посмеешь.

Не думай о смерти. Думай о чем угодно. О том, например, как ты оказался здесь. Как капитан «Освободителя» Торкелсен высадил тебя… сколько дней назад? Три? Или тридцать? Больше трех, наверняка больше. Если бы светонепроницаемая сдвигающаяся панель наверху купола была открыта, можно было бы видеть через стекло, день сейчас на Луне или ночь.

Можно было бы видеть Землю, следить за ее вращением. Один оборот — один земной день, и ты знал бы тогда, сколько дней прошло и сколько осталось. Ты видел бы Землю независимо от того, что сейчас на Луне — день или ночь, — потому что Земля прямо над головой. Но тогда терялось бы тепло, потому как только через стекло его уходит больше, чем через стекло плюс изолирующую панель, а на такой риск ты пойти не мог.

Чужаки оставили тебе треть от имевшегося комплекта батарей — ровно столько, чтобы минимально поддерживать твою жизнь. Они полагали, что не дают тебе ни малейшего шанса с помощью неизвестной им химии получить каким-то образом кислород, которого у тебя в обрез.

Конечно, можно открывать панель ненадолго, только чтобы взглянуть наружу, и тут же закрывать ее снова, тогда много тепла не утечет. Но это потребует энергии, и физической, и психической, и увеличит расход кислорода. Нельзя позволить себе шевельнуть хотя бы пальцем без крайней необходимости.

Капитан Торкелсен сказал, качая головой:

— Ну, мистер Тайер — или лучше называть тебя Боб, раз полет окончен и больше нет необходимости соблюдать формальности? — отныне ты сам себе хозяин. Мы вернемся за тобой через тридцать девять дней, час в час. И к этому времени ты вполне созреешь для полета обратно, уж поверь мне.

Торкелсен и представить себе не мог, до какой степени он, Боб, созрел для полета обратно!

Ты тогда усмехнулся и сказал:

— Я кое-что провез контрабандой, капитан. Пинту отличного бурбона — надо же отпраздновать мою высадку на Луну. Как насчет того, чтобы пойти со мной в купол и пропустить по стаканчику?

Капитан покачал головой.

— Сожалею, Боб, но приказ есть приказ. Мы должны взлететь ровно через час с момента приземления. А этого времени тебе едва хватит, чтобы надеть скафандр и добраться до купола. Мы будем следить отсюда, чтобы убедиться, что ты вошел внутрь. Но этого времени уж точно не хватит, чтобы все мы влезли в скафандры, вошли в купол, вернулись, сняли скафандры и успели взлететь в срок. Тебе известно, как много в нашем деле значит точный расчет времени.

Да, ты понимал, как важен в космическом пилотировании точный расчет времени. И, значит, понимал также, что «Освободитель» не прибудет и на пятнадцать минут раньше, чтобы забрать тебя отсюда; но и не опоздает даже на пятнадцать минут. Тридцать девять дней означает тридцать девять дней — не тридцать восемь и не сорок.

Поэтому ты кивнул в знак согласия и понимания, а потом спросил:

— В таком случае, почему бы нам не открыть пинту здесь и не пустить ее по кругу?

Торкелсен засмеялся и сказал:

— В самом деле, почему нет? Никакие правила не запрещают пить на борту — только перевозить спиртное нельзя. Ну, а раз ты уже нарушил этот запрет…

Пинта на пятерых — это по два глотка на брата, и пока ты допивал свою долю, они помогли тебе надеть громоздкий скафандр. После трех дней тесного контакта они уже не были для тебя безымянными космическими бродягами. Они стали Диком, Томми, Эвом и Коротышкой. Однако Дика ты называл по имени только про себя, а вслух по-прежнему капитаном, хотя он теперь и называл тебя Бобом. Почему-то Торкелсену «капитан» подходило лучше. Ну, как бы то ни было, все они замечательные ребята. Хотелось бы знать, увидишь ли ты их снова.

II

Нет, нет, ты не будешь думать о том, что происходит сейчас. Лучше мысленно вернуться в прошлое, хотя бы недалекое, всего на несколько дней назад. Итак, ты входишь в шлюзовую камеру со своим багажом — двумя огромными сумками, которые на Земле и поднять бы не смог, а здесь несешь как пушинку, несмотря на неуклюжий скафандр. Молча машешь на прощание рукой — ты в скафандре и разговаривать с ними не можешь. Они машут тебе в ответ и закрывают дверь шлюзовой камеры. Воздух с шипением выходит — хотя до твоих ушей не долетает ни звука, — и открывается внешняя дверь.

И — вот она, Луна. До твердой скальной поверхности не меньше пяти футов, но никакой лестницы нет. На Луне гравитация пустяковая. Ты сбрасываешь вниз сумки и видишь, как они мягко падают. Это придает тебе мужества спрыгнуть следом. Твое приземление оказывается настолько легким, что от неожиданности ты не удерживаешься на ногах и падаешь, зная, что они не сводят с тебя глаз и наверняка смеются. Но это дружеский смех, и ты ничего не имеешь против.

Ты встаешь, делаешь кораблю «нос», подхватываешь сумки и идешь к куполу, до которого всего сорок ярдов. И радуешься, что тяжелые сумки увеличивают твой вес. Даже вместе с ними ты весишь меньше, чем на Земле, и потому, идя по гладкой скальной поверхности вулканического происхождения, ставишь ноги очень осторожно.

Оказавшись у внешнего шлюза купола — это выступающая часть, похожая на тамбур иглу у эскимосов, — ты открываешь дверь, оборачиваешься, машешь рукой и видишь, как они машут в ответ.

Ты не тратишь времени даром, потому что тебе хочется оказаться внутри, пока они еще здесь. Вдруг дверь шлюза заело — хотя ты твердо знаешь, что такого практически не случается, — или еще что-то пойдет не так. Тогда у тебя будет время снова выбраться наружу и знаком привлечь внимание экипажа корабля. Один из них будет дежурить возле иллюминатора, пока они не взлетят, а до этого еще десять минут.

Ты бросаешь беглый взгляд на купол снаружи. Это полусфера двадцати футов высотой и сорока футов в поперечнике у основания. Она кажется большой, но, освоившись внутри, ты поймешь, что это не так. Шкафы с припасами и гидропонный «огород» занимают чересчур много места, а оставшееся пространство поделено поровну между жилым помещением и мастерской.

Ты входишь в шлюзовую камеру и закрываешь за собой внешнюю дверь. Маленькая лампочка автоматически вспыхивает над рукояткой, которую нужно повернуть, чтобы дверь закрылась герметически. Ты оттягиваешь рычаг, и воздух с шипением начинает поступать в камеру. Ты следишь за показаниями измерительного прибора и, когда давление становится нормальным, открываешь внутреннюю дверь, ведущую в сам купол.

Здесь все готово для тебя. Во время предыдущего полета сюда завезли, установили и тщательно проверили камеру и прочее оборудование, которое может тебе понадобиться. На этот раз корабль привез только тебя и твои личные вещи.

Ты входишь внутрь. И в течение нескольких мгновений испытываешь ощущение, будто сошел с ума.