Конан-воин

Сломавшись пополам и истекая кровью пикт издал ужасный вопль. Это не был крик страха или боли, это пронзительно звучал крик удивления и звериной ярости. Дикий вой множества глоток ответил ему издалека к востоку от поляны. Киммериец пригнулся, как загнанный волк с оскаленными зубами, и смахнул пот с лица. Из-под повязки на его левой руке противно сочилась кровь.

Сдавленно бормоча неразборчивые проклятия, он развернулся и быстро побежал на запад. Он больше не старался скрыть свои следы, однако бежал со всей быстротой своих длинных ног, черпая силы из глубокого, почти неистощимого резервуара своей выдержки и выносливости, что было компенсацией, данной природой за его варварский образ жизни. Некоторое время позади него сохранялась тишина, потом с того места, которое он совсем недавно покинул, раздались резкие, демонические вопли. Итак, его преследователи обнаружили убитых. Впрочем, киммерийцу не хватало дыхания, чтобы проклинать кровь, капающую из вновь открывшейся раны, и оставляющую позади него четко различимый след, который мог бы прочесть и ребенок. Он надеялся, что эти три пикта были последним военным отрядом, который преследовал его на протяжении вот уже сотни миль. И при этом он знал, что эти волки в человеческом образе никогда не оставляют кровавого следа. Теперь снова восстановилась тишина. Это означало, что они бегут за ним, а он не мог остановить кровь, которая выдавала его путь.

Западный ветер бил его по лицу. Он нес с собой просоленную влагу. Это удивило его. Он приближался к морю, значит преследование длится намного дольше, чем он думал.

Однако скоро погоня приблизится к концу. Даже его жизненная сила и способность к выживанию, волчья способность, истощались от непрерывного напряжения. Дыхание с трудом вырывалось из его горла, в боку остро кололо. Ноги его дрожали от усталости, а прихрамывающую ногу при каждом шаге охватывала сильная боль, словно в ее сухожилия вонзали отточенный нож. До сих пор он следовал инстинкту дикаря, который был его учителем; каждый нерв его и каждый его мускул изгибался от напряжения, и каждый его трюк, усилие служил для того, что бы выжить. Однако теперь, в откровенно бедственном положении, им овладел другой инстинкт; он искал такое место, где он, прикрыв свою спину, мог продать собственную жизнь как можно дороже.

Он не покинул тропу и не нырнул в спасительную чащу налево или направо. Он знал, что безнадежно было прятаться от жестоких и умелых преследователей. Он бежал дальше и дальше, а кровь все сочилась; в ушах у него противно стучало, и каждый вздох вызывал боль в пересохшем горле. Позади него раздался дикий вой. Это значило, что пикты уже почти наступают ему на пятки и рассчитывают вскоре схватить беглеца. Как голодные волки, они теперь каждый свой прыжок, каждый рывок вперед сопровождали устрашающими воплями.

Внезапно деревья кончились. Перед ним возвышалась каменная стена, которая отвесно устремлялась вверх. Взгляд налево, затем направо подсказали ему, что здесь имеется только одна скала, которая, как каменная башня, вздымается над лесом. В юности киммериец, подобно козам, карабкался по скалам, лазил по горам у себя на родине. Быть может, будь он в лучшем физическом состоянии, он смог бы преодолеть стену-препятствие, но сейчас у него не было никаких шансов, с его ранениями и при его большой потере крови, проделать это. Он не взберется выше двенадцати или тринадцати футов, прежде чем пикты выбегут из леса и пронзят его своими стрелами. Скала? Может быть, с противоположной стороны она менее крутая и обрывистая. Тропа, ведущая из леса, резко сворачивала направо и направлялась к скале. Он торопливо побежал по едва заметной в траве дорожке и увидел, что она ведет между кромками каменных глыб и расколотыми камнями к широкому карнизу, находящемуся возле вершины базальтовой скалы. Этот уступ был не более худшим местом, чтобы покончить счеты с жизнью, чем какое-либо другое место. Мир перед его глазами заволокло красной пеленой, однако он продолжал ковылять вверх по тропе, а потом опустился на колени и пополз на четвереньках, зажав кинжал между зубами. Он еще не достиг выдающегося вперед выступа, когда около сорока раскрашенных пиктов-дикарей, завывая, словно койоты, хаотично столпились вокруг скалы. Их рев возвысился до дьявольского крещендо, как только они обнаружили его. Они бегали у подножья скалы, выпуская в беглеца стрелу за стрелой. Стрелы угрожающе разрезали воздух вокруг киммерийца, который, невзирая на смертельно опасный посвист, упрямо карабкался вверх. Одна стрела с хрустом вонзилась в его икру. Не останавливаясь, он вырвал ее и отбросил в сторону. На плохо нацеленные стрелы он не обращал внимания. Эти стрелы разбивались, высекая искры, о камни вокруг него. Он яростно перевалился через край базальтового карниза и обернулся. Он сжал в руках кинжал и секиру и, лежа на каменной поверхности выступа, уставился вниз на преследователей, беснующихся на площадке перед утесом. Видны были только его черная грива и горящие глаза. Мощная грудь его быстро вздымалась и опадала, когда он в жадными глотками втягивал в себя воздух, однако потом он вынужден был крепко сцепить зубы, чтобы бороться с неотвратимо подступившей дурнотой.

Над головой просвистело еще несколько стрел. Отряд преследователей понял, что жертва остановилась и затихла. Пикты легко перепрыгивали с камня на камень, маневрируя у подножия скалы. Первым крутой части утеса достиг огромный и сильный воин, орлиные перья которого были окрашены и указывали на то, что это был вожак. Он положил стрелу на тетиву и наполовину натянул ее, Он ненадолго задержался внизу у начала вьющейся вверх крутой тропы. Потом он откинул голову и приоткрыл губы в диком триумфальном крике. Но стрела эта так и не была выпущена. Вождь застыл в неподвижности, как гранитная статуя, и жажда крови в его черных обезумевших глазах сменилась выражением испуганного удивления. С ревом он отпрянул назад и далеко вытянул руки, чтобы остановить своих накатывающихся товарищей. Хотя киммериец на уступе слышал их беспорядочный разговор, но он находился слишком высоко над толпой пиктов, чтобы понять смысл выкрикиваемых вождем торопливых приказов.