Честь королевы

– Знаешь, для круглоглазого [3] у этого молодого человека весьма симпатичная попка, – заметила доктор Алисон Чоу Харрингтон. – Тебе бы стоило за ним побегать по мостику, дорогая.

– Мама! – Хонор подавила не приличествующее дочери желание придушить свою родительницу и быстро огляделась по сторонам. Похоже, никто ничего не слышал. Впервые в жизни она обрадовалась шуму чужих голосов.

– Ну же, Хонор, – доктор Харрингтон взглянула на нее с опасным блеском в миндалевидных глазах, так напоминавших собственные глаза Хонор, – я просто сказала…

– Я знаю, что ты сказала, но этот «молодой человек» – мой старший помощник!

– Разумеется, – спокойно отозвалась ее мать. – В том-то вся прелесть. И он вполне хорош собой, разве нет? Наверняка он от поклонниц палкой отбивается… – она вздохнула, – если вообще отбивается, – добавила она задумчиво. – Ты посмотри на его глаза! Он похож на Нимица в брачный сезон!

Хонор чуть не хватил удар, а Нимиц с упреком взглянул на доктора Харрингтон. Он вовсе не возражал против обсуждения его сексуальных подвигов, но кот был эмпатом и прекрасно знал, что мать его хозяйки просто обожает ее дразнить.

– Коммандер Веницелос не древесный кот, и я вовсе не собираюсь гоняться за ним с дубинкой, – решительно объявила Хонор.

– Да, дорогая, я знаю. У тебя вообще проблемы с мышлением, когда дело касается мужчин.

– Мама!..

– Я и не думаю тебя критиковать, Хонор, – в глазах Алисон Харрингтон сиял дьявольский огонек, однако за ласковым поддразниванием чувствовалась серьезность, – но капитану флота в твоем ранге пора бы избавиться от глупых предрассудков.

– Нет у меня никаких предрассудков, – сказала Хонор, стараясь сохранить достоинство.

– Как скажешь, дорогая. Но в таком случае этот молодой человек просто зря у тебя пропадает, не важно, старший помощник он или нет.

– Мама, если ты родом с распущенного и нецивилизованного Беовульфа, это еще не повод строить глазки моему старшему помощнику! И вообще, что папа подумает?

– Что я подумаю о чем? – поинтересовался коммандер медицинской службы в отставке Альфред Харрингтон.

– А, вот ты где!

Хонор и отец были одного роста и возвышались над крошечной Алисон, так что дочери пришлось жестом указать вниз.

– Мама опять облизывается на моего помощника, – пожаловалась она.

– Не переживай, – ответил отец. – Поглазеть твоя мать любит, но повода гулять у нее нет.

– Да ты еще хуже, чем она!

– Мяу, – сказала Алисон, и Хонор не сдержала улыбки.

Сколько она себя помнила, ее мать обожала шокировать консервативное общество Мантикоры. Она считала все королевство до невозможности ханжеским, и ее ядовитые замечания на этот счет просто сводили с ума некоторых дам из общества. Ее красота и тот факт, что она обожала своего мужа и всегда безупречно себя вела, только усугубляли ситуацию.

Конечно, если бы она хотела следовать порядкам родного мира, то в любой момент могла бы собрать гарем из преданных поклонников. Она была миниатюрна – едва две трети роста собственной дочери, – и в ее венах текла почти чистая восточная кровь со Старой Земли. Резкие черты лица, из-за которых Хонор всегда чувствовала себя простоватой и недоделанной, у ее матери были смягчены до экзотической красоты, а пролонг, процесс продления жизни, заморозил ее биологический возраст на тридцати стандартных годах. Она и сама как древесная кошка, подумала Хонор, – хрупкая, но сильная, изящная и очаровательная. В ней отчасти чувствовался хищник, и то, что она была одним из самых блестящих генетических хирургов королевства, усиливало производимое ею впечатление.

Хонор прекрасно знала, что мать по-настоящему беспокоило отсутствие у ее единственной дочери хоть какой-то личной жизни. Иногда это и саму Хонор беспокоило, но не так уж много у нее было возможностей. Капитан корабля не мог крутить шашни с членом команды, даже если хотел, а Хонор вовсе не была уверена, что она этого хочет. Сексуального опыта у нее не было практически никакого, если не считать очень неприятного эпизода во время учебы в Академии и одного подросткового увлечения, которое заглохло от тоски. Хонор просто ни разу не попадался мужчина, с которым ей хотелось бы каких-то интимных отношений. Точно так же ее не интересовали женщины. Просто ее внимания никто особо не привлекал, и это было совсем не так уж плохо. Устраняло возможные профессиональные проблемы. Да и вряд ли здоровая кобыла вроде нее могла у кого-то вызвать интерес.

Последнее обстоятельство ее слегка беспокоило. Нет, если честно, оно сильно ее беспокоило, и иногда шуточки матери казались Хонор совсем не смешными. Но сейчас все было в порядке, и она удивила и себя, и мать, обняв ее за плечи непривычным жестом; прежде она так на людях не поступала.

– Хочешь меня задобрить, чтобы я хорошо себя вела? – усмехнулась доктор Харрингтон, но Хонор покачала головой.

– Мама, я никогда не ставлю себе невыполнимых задач.

– Один-ноль в твою пользу, – отметил ее отец, потом протянул руку жене. – Пойдем, Алисон. Хонор надо обходить гостей, а ты можешь для разнообразия пойти помучить кого-нибудь еще.

– У вас, у флотских, вечно шило в… одном месте, – ответила Алисон, глянув на дочь с лукавой скромностью, и Хонор проводила взглядом скрывшихся в толпе родителей.

Она не так часто с ними виделась, как ей бы хотелось, и именно поэтому она очень обрадовалась, когда «Бесстрашный» послали ремонтироваться на «Вулкан», а не на «Гефест». «Вулкан» находился на орбите Сфинкса, родной планеты Хонор, на десять световых минут отстоящей от столичной планеты Мантикоры. Этот факт позволял Хонор то и дело наведываться домой и до отвала наедаться кулинарными творениями отца.

Но Альфред Харрингтон был прав, напомнив ей про обязанности хозяйки. Хонор расправила плечи и погрузилась в гущу празднеств.

Наблюдая за тем, как капитан Харрингтон уверенно обращается с гостями, Зеленый адмирал [4] Рауль Курвуазье улыбнулся с отеческой гордостью и припомнил долговязую девочку-гардемарина, которую он встретил шестнадцать мантикорских и больше двадцати семи земных лет назад, – сплошные колени, локти и острые угловатые черты лица. Да, это было нечто, усмехнулся он при воспоминании. Абсолютно преданная своему делу, Хонор была застенчива до бессловесности, но не желала этого показывать. Она смертельно боялась математики и при этом была одним из самых блестящих интуитивных тактиков и кораблеводителей, которых он только встречал. И чуть ли не самым большим поводом для нервотрепки. Столько таланта и возможностей, но она едва не вылетела из Академии, пока Курвуазье не убедил ее использовать интуицию на экзаменах по математике. Зато едва она поймала волну, ее уже нельзя было остановить…

Курвуазье был холост и бездетен. Он знал, что вкладывал большую часть себя в студентов Академии отчасти для компенсации, но мало кто из них заставлял его гордиться так, как Хонор. Многие офицеры просто носили форму, а Хонор ею жила. И ей это шло.

Он наблюдал за тем, как она болтает с мужем командира станции «Вулкан», и дивился: куда подевался неуклюжий гардемарин? Курвуазье знал, что она до сих пор не любит приемы и считает себя гадким утенком, но никогда этого не показывает. А когда-нибудь, решил он, Хонор откроет глаза и заметит, что утенок стал лебедем. У пролонга, особенно у его поздних, более эффективных версий, был один недостаток: он растягивал непривлекательные стадии физического развития. А Хонор, признался себе адмирал, девочкой была простовата – по крайней мере, на первый взгляд. У нее всегда были кошачьи рефлексы родной планеты, сила тяжести на которой составляла 1,35 g, но в изяществе ее осанки чувствовалось нечто большее, чем просто привычка к высокой силе тяжести. Даже в гардемарине-первокурснице элегантность движений привлекала второй взгляд тех, кто с первого поспешно решал, что разглядывать здесь нечего. А лицо у Хонор было из тех, что с возрастом только улучшаются. Но даже сейчас она не замечала, что слишком резкие углы смягчились, подчеркивая индивидуальность, что унаследованные от матери огромные глаза придали ее треугольному лицу интригующе-экзотический вид. Впрочем, это было и неудивительно – слишком долго сглаживались углы при пролонге, и хорошенькой ей никогда не быть – разве что красивой… как только она это заметит.