Год выкупа

Совершенно внезапно налетает ветер. Воздух мягко толкает меня. Сверху падает тень. Запрокидываю голову.

Не может быть!

Надо мной огромный мотоцикл, только детали, все до одной, не мотоциклетные, и колес нет, и никакой опоры, а он знай себе висит в десяти футах над землей. И ни звука. На переднем сиденье человек, держится за… руль. Я его вижу с потрясающей четкостью. Время будто замерло, каждая секунда норовит растянуться в вечность. Меня охватывает даже не страх — ужас; с семнадцати лет такого не испытывала. С того дня, когда катила вдоль обрыва по Биг-Суру, и была гроза, и машину занесло.

Я попятилась от висящей диковины. Но галлюцинация не прекращалась. Не исчезал незнакомец — ростом примерно пять футов девять дюймов, поджарый, но широкоплечий, загорелый, рябой, горбоносый, бородатый, усатый, черноволосый и косматый. Только усы носили следы ухода, хоть и были разлохмачены. Его наряд нисколько не соответствовал такому транспортному средству. Сапоги с короткими и широкими голенищами, мешковатые коричневые чулки, короткие штаны с пуфами, свободная рубаха с длинным рукавом — наверное, изначально шафранового цвета, но изгвазданная до невозможности. А еще стальная кираса, шлем, красная накидка, шпага в ножнах на левом бедре.

И тут он закричал, как будто нас разделяла сотня миль:

— Донна Ванда Тамберлийская — это вы?

Почему-то этот оглушительный зов мне помог — не будь его, я бы сама заорала в ужасе. Что бы ни означала эта чертовщина, я выдержу! Вовсе не обязательно впадать в истерику. Может, я сплю и вижу дурной сон? Нет, вряд ли. Слишком уж сильно солнце печет спину, скалы дышат жаром, и можно сосчитать все колючки вон на том кактусе. Розыгрыш, каскадерный трюк, психологический эксперимент? Все это даже менее вероятно, чем то, что я вижу… Этот тип обратился ко мне на испанском, причем на кастильском диалекте, но вот акцент совершенно не знаком.

— Вы кто? — наконец исторгла я из себя. — И что вам нужно?

Незнакомец размыкает челюсти. Зубы у него плохие, в голосе поровну гнева и отчаяния:

— Живо отвечайте! Я должен найти Ванду Тамберлийскую. Ее дяде Эстебану грозит ужасная опасность.

— Ванда — это я, — неосторожно выбалтывают мои губы.

Под лающий хохот наездника машина пикирует в мою сторону. Бежать?!

Бородач настигает, мгновение летит рядом, свешивается и правой рукой обвивает мою талию. Эти мускулы сделаны из титановой стали! Отрываюсь от земли. Курс самообороны! Зря, что ли, я его прошла?! Бью растопыренными пальцами в глаза. Похититель слишком ловок, моя рука отброшена. Какая-то манипуляция с панелью управления… И вдруг мы уже совсем в другом месте.

3 июня 1533 года

(по юлианскому календарю)

В тот день очередной караван доставил в Каксамалку долю сокровищ — перуанцы желали выкупить своего повелителя. Их издалека заметил Луис Ильдефонсо Кастелар-и-Морено, когда за городской чертой проводил учения своей конницы. Солнце уже низко висело над западными холмами — настало время войску возвращаться. По долине протянулись тени, блестела река, закатные лучи золотили пар над царскими купальнями, построенными над горячими ключами. С юга по дороге гуськом плелись ламы и носильщики; пройдя много лиг с тяжким грузом, они были изнурены до крайности. На полях туземцы разгибали спины, бросали торопливый взгляд на вереницу и возвращались к работе. Кто бы ни правил этими людьми, они подчинялись беспрекословно — покорность была у них в крови.

— Примите командование, — бросил лейтенанту Кастелар и дал жеребцу шпоры.

Сразу за околицей он натянул повод и застыл в ожидании каравана.

Какое-то движение слева привлекло его взгляд. Из проема между двумя глинобитными постройками с белеными стенами и тростниковыми крышами вышел человек. Он был долговяз; если бы Кастелар спешился, то оказался бы ниже его на три с лишним дюйма. Окружающие тонзуру волосы были такого же пыльно-коричневого цвета, как и ряса францисканского монаха, но возраст почти не сказался на светлокожем, с тонкими чертами, без следов оспы лице. Даже все зубы у этого человека были на месте.

В последний раз эти двое виделись несколько недель назад, и немало событий случилось за минувшее время, но Кастелар мигом опознал фрая Эстебана Танаквила. Он и сам был узнан.

— Приветствую вас, святой отец.

— Да хранит вас Всевышний, — последовал отклик.

Монах остановился у стремени всадника. Их миновал караван с сокровищами. Город встретил его восторженными возгласами. Позволил себе выразить радость и Кастелар:

— Красота! Правда же, великолепное зрелище?

Не получив ответа, он опустил взгляд на монаха. У того на лице застыла мученическая гримаса.

— В чем дело? — удивился всадник.

Тяжко вздохнув, Танаквил произнес:

— Не могу не испытывать жалости к этим несчастным. Они изнурены, у них сбиты в кровь ноги. Разве не печальное зрелище? Также не могу не думать о том, что сюда они доставили накопленные их предками за многие века богатства, — и о том, каким образом эти сокровища были отняты у них.

Кастелар напрягся в седле.

— Неужто вы считаете, что наш командир не прав?

«Сказать, что это человек со странностями, — ничего не сказать», — подумал он.

Странным было уже то, что Танаквил принадлежал к францисканскому ордену. В отряде почти все монахи были доминиканцами. Загадка, как сюда попал фрай Эстебан и почему ему доверяет Франсиско Писарро. Хотя последнее можно объяснить ученостью и деликатным манерами, ведь то и другое здесь редкость.

— Ну что вы, конечно же нет, — ответил брат Эстебан. — И все же… — Он не закончил фразу.

Кастелар поморщился. Он догадывался — или считал, что догадывается, — какие мысли бродят под этой бритой макушкой. Положа руку на сердце, дон Луис и сам не считал вполне законным содеянное отрядом Писарро в последний год. Великий инка Атауальпа встретил испанцев мирно, позволил им расположиться на отдых в Каксамалке, благосклонно принял их приглашение и явился в город для продолжения переговоров. Рабы доставили носилки со своим повелителем прямо в западню. Под пулями и клинками конкистадоров полегла его свита — сотни воинов, — а сам он оказался в плену. За освобождение царя инков испанцы потребовали одну комнату наполнить золотом, а другую дважды наполнить серебром. Вняв мольбе Атауальпы, его подданные теперь собирали ценности по всей стране и сносили их в Каксамалку.

— На то Божья воля! — процедил Кастелар. — Мы принесли сим язычникам веру Христову. С их вождем обращаются достойно — надеюсь, вы не будете спорить? Ему оставлены жены и слуги, и он не может пожаловаться на дурной уход. Что же до выкупа… — Всадник прокашлялся. — Что же до выкупа, то святой Яго, как и полагается хорошему покровителю, щедро вознаграждает свои войска.

Фрай Эстебан поднял голову и криво улыбнулся всаднику, словно хотел сказать, что проповеди — негожее для солдата дело. Вместо этого он пожал плечами и проговорил:

— Сегодня вечером я погляжу, что это за вознаграждение.

— Ну да, — кивнул Кастелар, радуясь возможности покончить с этим спором.

Сам он учился в школе святого ордена, был изгнан из-за связи с девицей, пошел воевать с французами и в конце концов последовал за Писарро в Новый Свет, уповая на то, что ему, младшему сыну разорившегося эстремадурского идальго, улыбнется судьба. Несмотря на все пережитое, он сохранил уважение к клиру.

Дон Луис пожал плечами и спросил с нарочитым равнодушием:

— Говорят, вы осматриваете каждую партию ценностей, прежде чем она отправляется на склад.

— Кто-то ведь должен это делать… И лучше, если это будет человек, видящий в золоте и серебре не просто металлы, а произведения искусства. Мне удалось в этом убедить нашего военачальника и его капеллана. И при императорском дворе, и в Церкви есть ученые, они будут рады каждой спасенной крупице культуры.

— Гм… — затеребил бороду Кастелар. — Но почему вы этим занимаетесь по ночам?