Звенит, поет

С улицы доносилось тарахтение мотоцикла. Прыгающий луч высветил автобус. Мотоцикл остановился. Я бросил окурок и вышел в вестибюль.

В углу толпилась молодежь. Я подошел поближе. Куно Корелли, прищурив один глаз и держа в зубах трубку, рисовал дружеский шарж на толстого парня, сидевшего напротив с видом фотографирующегося для паспорта.

— А, Кааро? Ну как? — заметил меня Корелли.

— Трудимся?

— Угм… — кивнул Корелли. Трубка его погасла. Неподалеку три или четыре сомневающиеся девушки сравнивали только что созданные шаржи с оригиналами. Они скрывали друг от друга разочарование.

Кто-то тронул меня за рукав. Я не решался пошевелиться.

— Слушай, Неэм, ты эти штучки брось и от масс не отрывайся? — многозначительно сказала Марина. — Тебе хотят задать вопрос. Ты обязан утолять жажду знаний. Ясно? — И другим, уже человеческим тоном: — Девушка очень просила. Она не решается подойти. Вот там, видишь?

В самом темном углу вестибюля сидела незнакомая девушка. Марина подвела меня к ней.

— Не так страшен черт, как его малюют, верно? — с улыбкой сказала Марина и отошла. Я тупо посмотрел ей вслед. Почему это она так сказала?

— Я очень прошу извинить меня… очень, — прошептала девушка. Я заметил, что волосы у нее длинные, темно-каштановые. От нее исходил приятный легкий аромат. Наверное, это волосы так пахли. Вид у нее был опрятный, целомудренный и немного испуганный. Она продолжала:

— …Но вы говорили так интересно… И я хотела вам что-то…

Меня снова тронули за рукав. Я не решался пошевелиться.

— Не угодно ли, ты что, считаешь, что тебя обязательно надо разыскивать! — спросила Фатьма. Ее неповторимый голос звучал довольно сердито. Я невольно съежился и даже не сразу заметил, что она перешла на «ты».

— Извините, — буркнул я ей.

— Идем. Мне надо тебе кое-что сказать, — продолжала разъяренная Фатьма.

— Извините, — сказал я незнакомой девушке. — Меня вызывают… за сцену. Небольшое совещание. Совсем забыл. Виноват.

Фатьма подхватила меня под руку и потащила прочь. Корел-ли рисовал уже новую модель. Толстый парень стоял поодаль и разглядывал свой портрет. Вид у него был несчастный.

— Я думала, ты все-таки мужчина, — сказала Фатьма.

— Фатьма! — воскликнул я.

— А ты, оказывается, немного чокнутый, — продолжала Фатьма уже мягче.

— Фатьма, — вздохнул я»

Фатьма на мгновение крепко прижалась к моему боку.

— Знаешь, ты рассказывал им просто мирово, — заметила она.

— Выходи за меня замуж, — сказал я. Фатьма дотронулась щекой до моего плеча.

— Посмотрим, посмотрим, — промурлыкала она.

Кто-то прошел мимо и внимательно посмотрел на меня. Всего одно мгновение видел я его лицо, но почти не сомневался — это был…

— Ты знаешь этого человека, Фатьма? — быстро спросил я.

— Какого человека?

— Того, что посмотрел на нас.

— А-а?.. В черной кожаной куртке? Ты чудак, ну откуда я могу знать какого-то провинциала.

— Ты говоришь, в кожаной куртке?..

Тут на дворе затрещал мотоцикл, Я уже собирался выбежать на улицу и схватить круглолицего типа за шиворот.

— Что с тобой?

— Да нет, ничего…

— Понятно, ты устал. Вот что, пошли потанцуем. Сассияан будет сейчас играть польки и вальсы, они у тебя неплохо получаются.

Из зала донеслись звуки аккордеона. Мы отправились танцевать. Вскоре я забыл про таинственного мотоциклиста.

2

Около часу ночи все стали усаживаться в автобус. Пришли Эне, Виктория и Хелла, пришли обе Айме и Реэт. Из-за угла появились Оскар и Куно, они наполнили холодный, пахнущий влажными окнами и металлическими поручнями салон беспечной болтовней и легким запахом коньяка.

Подошел Сассияан с аккордеоном, озабоченно заглянул в автобус, осторожно поставил инструмент на переднее сиденье, затем влез и что-то шепнул Корелли.

— Разумеется, — сказал Куно. Очень скоро и от Сассияана пошел деликатный горьковатый дух,

— Кааро пришел? — тихо спросил Сассияан у Корелли. Куно раскуривал трубку и что-то ответил ему, не шевеля губами. Сассияан фыркнул.

Пришли Марина, начальник лагеря, две девушки и двое энергичных молодых людей из районного комитета.

— Ну, двинулись? — спросил Сассияан. — Девушки все на месте? Маленькая Айме… Реэт., Кажется, здесь? Так все собрались или нет? Сходил бы кто-нибудь посмотрел, где Кааро. Да, и Пацанки тож. е нет. Ай-яй-яй! Как это я сразу не заметил! Чуяло мое сердце, что-то неладно» Не слышно ее трескотни. Ай-яй-яй — ну, ясное дело.

— Пускай пешком, идут, где их сейчас найдешь, — предложила одна из девушек.

— Что ж делать-то? — нервничал Сассияан.

— Отправляться, — буркнул Оскар. ~— Яак, заводи свою музыку.

Шофер запустил мотор и выключил свет. В автобусе стало темно. На улице, перед освещенными дверями Дома культуры, топталась молодежь. Парочки и группы сворачивали на лесную дорогу. Двери затворились, мотор взревел, чихнул, потом ровно застрекотал, и автобус тронулся с места.

— О, судьба, судьба, первое действие, вторая картина, — пропел Корелли и пожаловался: — Меня сегодня окончательно оттеснили на задний план. Пока вы музицировали, я, сидя напротив мужского туалета, нарисовал сорок четыре портрета, а между тем душа моя, душа моя томилась о своем подлинном призвании! — Он вытащил из кармана губную гармонику и прошелся по ней сверху вниз и снизу вверх.

Автобус разворачивался во дворе Дома культуры, Корелли объявил:

— Бетховен! — и даже сыграл несколько тактов из Пятой симфонии. — Каково? — тут же осведомился он, ожидая похвалы.

— Та-та-та-таа! — грозно прогудел Оскар.

— Ах-ах-ах-хаа! — пропищали девушки, кажется, Эне и первая Айме.

Корелли продолжал, плохо ли, хорошо ли — как получалось. К двум женским голосам присоединился третий, четвертый, пятый.

Автобус вывернул на дорогу, фары осветили узкий проселок с блестящими лужами, темные деревья, туннелем смыкавшиеся вверху. На губной гармонике, в сопровождении сопрано и альтов, благодушно звучала мрачная симфония судьбы. Свет окон Дома культуры уже отражался в задних стеклах автобуса.

— Ах ты гос-с-споди боже мой, ну не угодно ли! — вдруг воскликнула Фатьма. — Стойте! Яак, слышишь, затормози!

Пение и музыка стихли, все как по команде оглянулись] назад, я раздвинул висевшие на плечиках платья. Фатьма вскочила с сиденья.

— Мои туфли! — взволнованно крикнула она. — О господи, забыла мешочек с туфлями!

Я молча встал. Пригнувшись, чтобы не стукнуться о потолок, осторожно, стараясь не наступить на чьи-нибудь ноги, я пробрался к передней двери.

— Ох, Пацанка, Пацанка! — проворчал в темноте Сассияан.

— Фатьма! Так ты все время здесь была? А? Ты — о-о! Ну и ну! Фу ты черт! — Конечно, это был Корелли.

— Дьявол, а не девка, — прохрипел Оскар.

Именно в этот момент я вдруг заметил, что общего было между этими тремя людьми. Все они были без голоса.

— Ох уж эта Фатьма! Ох уж эта Пацанка! — насмешливо переговаривались подружки. — На это она мастерица!

Я выскочил под дождь. Выпрямился и побежал к Дому культуры, ощущая на своем загривке около шестнадцати пар глаз.

— Там, где мы сидели, возле скамейки! — зазвенел вдогонку неповторимый голос Фатьмы. Что ни говори, а с таким голосом не пропадешь, не потеряешься. Ох, Фатьма!

Минуты через две я вернулся, бережно держа мешочек Л туфлями. Бодро пробрался к заднему сиденью. Сел и изумился: в] уголке возле окошка Фатьмы не было.

— Положи там, — донесся откуда-то спереди ее голос.

«Так-так-так», — подумал я.

Под звуки губной гармоники Куно и мурлыканье девушек! мы подъехали к лагерю. За это время я сумел мужественно преодолеть недолгую, но острую сердечную боль.

Мы вышли из автобуса.

На поляне, вокруг яркого костра, бродили, стояли и пританцовывали юноши и девушки. Я глубоко вдохнул влажную ночную свежесть. Выводя трели, взвизгивая и хихикая, певицы разбрелись среди деревьев. Один голос перекрывал все остальные — ох, Фатьма!