Теплица (сборник)

На верхний ярус ее доставил безостановочный лифт. Из-за опущенных жалюзи зал был полон глубокой тени. В углу на койках-этажерках покоились три спящие фигуры. Строй и забыла, что астрономы ведут активный образ жизни по ночам.

Когда она заглянула в обсерваторию, к ней приблизился гомо сапиенс мужского пола — годами долог, власьями тож, — забрал поднос и, улыбаясь, мягко промолвил:

— А ведь мы раньше не встречались.

Пока он источал приветливость, Строй подметила в его ярко-голубых глазах бледную и нездоровую отрешенность. Ей показалось, что на нее смотрит крайне необычная личность.

— А я здесь раньше и не была. Не осмеливалась вам мешать. Меня зовут Строй.

— Понимаю-понимаю. Елена Строянская.

— Извините, что порции такие маленькие. Знаете, почти все подъели… Придется, видно, переходить на ужатый рацион, пока не прибудет очередной беспилотник.

— Не суть важно. — Он кашлянул и потряс длинными седыми локонами — слегка, чисто для эффекта. — Философия гласит, что плоть менее существенна, нежели нам мнится. Ваш покорный слуга, безусловно, нуждается в переходе к сей перцепционной парадигме… пусть и не вполне убежден в ее валидности.

— Гм… А можно спросить, над чем вы тут работаете? Изучаете Немезиду, сестринскую звезду нашего Солнца?

— Это уже не в моде.

— А как насчет поиска новых объектов вроде Немезиды?

Хмыкнув, ученый ответил:

— Новых… Да у них возраст — будь здоров. В Коране, правда, не упоминаются. Или в Библии. Вот уж действительно, «…да будут светила на тверди небесной…». — Он неодобрительно покачал головой. — Что поделаешь, всем нужно во что-то верить. Так что чем древнее, тем лучше.

— В старину об этом и понятия не имели, — заметила Строй тоном, который намекал на полнейшее совпадение их взглядов.

Прищурившись, ученый внимательно взглянул ей в лицо.

— Даже не могу сказать, кого я больше презираю: тех, кто понятия не имеет, или тех, кто отказывается такое понятие приобрести.

Она спохватилась:

— Да-да, я про этих, про последних.

— В таком случае благодарю за помощь в решении сей дилеммы, — ответил он с легкой иронией. — Ну а что до Немезиды, то у нас здесь просто нет достаточно мощного телескопа.

— Жаль, что в совете директоров на Земле маловато астрономов.

— Есть вероятность, что они могли бы оказаться нашими конкурентами, — возразил ученый, косясь на поднос с обедом. — Наверное, всему виной боги… или зарплаты. Пусть наш главный телескоп и достался в подарок от НАСА, его разрешения не хватает, чтобы разглядеть Немезиду с Фарсиды. Так что я по необходимости увлечен Эридой… Этот поднос — одно из моих утешений. — Он наставительно покачал пальцем. — Но мы отнюдь не погрязли в праздности. Соединенные Университеты погоняют нас железной рукой… Однако я совсем забыл правила хорошего тона. Итак, сударыня, моя фамилия Фихт. Здравствуйте. Wie geht? [14]На родине, в Германии, я был профессором; на Фарсиде мы отказались от титулов — и правильно сделали. Я родился в герцогстве Вюрцбургском, младшим из двух сыновей. Отношения с братом всегда оставляли желать лучшего. Отец был очень состоятельным адвокатом и нами не занимался. Мама скончалась от венерического заболевания, когда я был совсем крохой, и это сформировало мой характер. Или, вернее, деформировало… — Он вновь откашлялся, прочищая глотку. — А как у вас прошло детство? Была ли эта пора забавной или в чем-то трагической?

Голубые глаза так и впились в нее. «Съест, чего доброго», — подумала Строй. Испытывая изрядную неловкость, она ответила:

— Я выросла в славном провинциальном городке Хампден-Феррерс, что в Уилтшире, сэр. Точнее сказать, он был славным, пока у нас не открыли хлебобулочный комбинат. Туда нанимали сплошь гастарбайтеров, и вот когда начались проблемы… Ну, дальше понятно.

С раздражением, если не сказать презрением, Фихт заметил:

— Полагаю, у вас имелись родители?

— Мои родители, а также отчим были довольно зажиточными. Они иммигрировали из Баварии. Отправили меня учиться в Кибл-колледж. Это в Оксфорде, сэр.

— Отчего же они иммигрировали? Уж не по сексуальным ли причинам?

Словно не услышав вопроса, Строй продолжала:

— Пока я училась, на родителей однажды ночью напали, а дом сожгли дотла. Отец погиб, и мама сразу же вышла замуж.

Тут она сама удивилась, отчего столь многое рассказывает этому человеку.

Фихт без видимого интереса отнесся к семейной истории и поменял тему:

— Ах, значит, вам привили любовь к культуре? Оксфорд понравился?

— Да, кажется. В особенности меня увлекли картины Холмана Ханта. Впоследствии я написала о нем книгу.

— Нет-нет, я именно про культуру. Вы уж извините, но этот Хант выеденного яйца не стоит. Дух — если можно так выразиться — дух человека, факел… где он у него? Единство всех наук, разъединение человечества. Чем выделяется наше аномальное бытие на фоне неорганического мира?

— По-моему, это уж слишком претенциозно… В общем, я хотела сказать, что в жизни Холмана Ханта можно найти борьбу… ну… чтобы быть самим собой и творить. Творить изо всех сил…

Фихт отвернулся. Из-под туники выпирали костлявые лопатки.

Вновь откашлялся. Обернулся.

— Меня влечет ваша юность и задор, и вот почему так хочется произвести впечатление. Мои искренние извинения, барышня. Вы интересовались давеча, чем мы тут занимаемся. Пойдемте, я покажу.

Он направился к одному из телескопов. Строй последовала за ним.

Смотреть, как выяснилось, надо было не в окуляр, а на экран, куда выводилось изображение.

Светилось нечто бурое, испещренное какими-то оспинами, порой идеально круглыми, а по большей части неправильной формы. В целом, словно глобус с работающей внутри лампочкой. Его голая поверхность была чем-то заляпана.

— Это, дорогая моя, и есть объект две тысячи три УБ триста тринадцать. Жемчужина небес.

О своей жизни Фихт говорил бесстрастным тоном, зато сейчас его голос дрожал от наплыва чувств. Доселе невозмутимое выражение лица сменилось на невольную улыбку удовольствия.

— Видите? Чудесное незнаемое. Непознаваемое.

Он кашлянул.

Следуя безотчетному порыву, Строй обняла его рукой поддержки и сочувствия, ощутила как он слегка вздрогнул, хотя во всем прочем и виду не подал.

— УБ триста тринадцать… Эрида, некогда известная как Зена. Вы слышали о ней?

— Если не ошибаюсь, ее орбита лежит в поясе Койпера?

Он выпрямился и, описав рукой круг, промолвил:

— Вам, безусловно, известно, что вся наша незначительная Солнечная система погружена в так называемое облако Оорта, где содержатся миллиарды небесных тел, комет и прочего рассеянного материала. Большинству людей и невдомек, что такое облако вообще существует. Прямо скажем, им на него наплевать. Потому их жизненная психология извращена, а картина мира неполна.

Последняя сентенция показалась Строй слишком туманной, хотя насмехаться над ней она не стала, понимая, что на свете есть множество вещей, смысл которых ей недоступен.

— Возможно, наши жизни слишком незначительны и суетны, чтобы… — Фихт выставил ладонь, словно ожидал рукопожатия. — Я ощущаю ваш ум, Строй. И конечно же, скромность. О, как бы желал я, чтобы мы стали ближе и я смог по-отечески учить вас. — И добавил: — Но всегда приходится отказывать себе… — он помолчал, глядя в сторону, — в любых человеческих контактах…

Строй ощутила неискренность в словах Фихта и приписала это повышенной, хотя и тщательно скрываемой половой возбудимости. Отшагнула в сторону от него и — возможно — от собственной неопределенности. Внутренний голос сказал ей, что она не в восторге от Фихта.

— Я бы посоветовала вам побольше уделить внимания физкультуре. Если хотите, можем прогуляться вокруг башни.

— За весь прошлый год я ни разу не покинул это помещение. Должно быть, здесь меня все устраивает.

Вероятно, он уловил снисходительность в ее голосе.