Пятый всадник (СИ)

– А нельзя ли отложить эту вашу акцию? – спросил я его.

– Олег, когда мы с тобой последний раз разговаривали, ты мне кое-что обещал. Если бы ты выполнил свое обещание, то, возможно, и не нужно было проводить никаких акций.

Услышав эти слова, я густо покраснел. Конечно, он был прав. Своего слова я не сдержал.

– Я пытался. Но в этой стране абсолютно невозможно заниматься такими вещами, – попробовал я оправдаться.

– Конечно. Я верю. Пансион для собак в этой стране организовать намного проще, – с усмешкой ответил Профессор.

Черт! Он все про меня знает! Я сник. Возразить было нечем.

– А Командор? – вдруг вспомнил я вопрос, вертевшийся на языке, – он с Мериновским?

Профессор помрачнел. Ответил не сразу.

– Командор захотел слишком многого. Заболел манией величия и начал корчить из себя властелина планеты. Пришлось от него избавиться. Теперь Мериновский – Командор.

При слове «избавиться» у меня мурашки пробежали по спине. Хотелось надеяться, что это означало не то, о чем я подумал. Уточнять не стал.

А Мериновский знает, что вы живы?

Разумеется, нет. Я им руковожу так же, как руководил Командором.

Поговорили еще минут десять-пятнадцать. Профессор справился о самочувствии Катерины после разморозки. Я, удивившись его осведомленности, сказал, что все в порядке. Спросил его о том, кто привез камеры на Северную Базу. Оказалось, что он.

Значит, он видел замороженную Катерину. Про собак тоже знает. То есть понимает, что я её разморозил.

– Ладно, Олег. Потом еще поговорим. Сейчас езжай домой, занимайся пока собачками. Я скоро к вам приеду и все обсудим, – он протянул мне руку.

Я пожал и собрался уже уходить.

– Да, чуть не забыл, – сказал вдруг Профессор почти вдогонку, широко улыбнувшись, – Катерине привет передавай.

Я кивнул, коротко отсалютовал и вышел из дома. Седой довез меня почти до самой базы Нериновского. Не доезжая метров пятьсот, остановился, видимо, опасаясь, что база может взлететь на воздух.

– Давай, не скучай, – произнес он, протягивая руку, – рад был тебя видеть. Надеюсь, скоро снова увидимся.

Я пожал его ладонь. Рукопожатие было крепким и долгим.

Какое-то время постоял на обочине, потом набрал Сане.

Мой друг находился неподалеку, поэтому подошел быстро. Вопросительно посмотрел на меня. Я молчал, толком не зная, что ему сказать.

– Кто это был? Террористы? – не выдержал он.

Надо было отвечать, но не знал – что. Говорить всю правду не мог. Саня, проживший шесть лет в европейской стране, уже давно превратился в типичного бюргера. Рассказывать ему о судьбах человечества, близости Апокалипсиса и подобных вещах не имело никакого смысла. Он бы просто подумал: «Надо же, с виду вполне адекватный, а оказался психом. Бывает, заработался, наверное». Вслух сказал бы что-нибудь нейтральное, чтобы не обидеть психа. Да мне и самому, честно говоря, совсем не хотелось верить в скорое наступление Конца Света. Как не любит думать о плохом подавляющая часть людей. По принципу «не накликать беду». Это такое общее свойство человеческой психики, и никуда от него не деться. Вот и я – стоило пожить несколько лет в сытости и спокойствии, как мозг начал отторгать все, что, на его взгляд, могло разрушить этот уютный мирок.

– Не совсем. Скорее, они пытаются спасти человечество. В меру своего понимания.

– Спасти человечество? – удивился Саня, – от чего?

И правда – от чего? Что ему сказать?

– От инопланетян, – решил я перевести все в шутку.

– Ты серьезно? – мне показалось, Саня уже был готов поверить во что угодно.

– Нет, конечно, шучу. Ладно, пошли к машине – домой ехать надо.

Когда мы медленно стали проезжать на «Альфе» мимо заезда на дорожку, ведущую к зданию цеха, где Мериновский делал свои бомбы, невольно повернул туда голову, бросив прощальный взгляд. И тут, повинуясь какому-то импульсу, резко нажал на тормоз.

– Ты чего? – спросил мой друг, не ожидавший такого маневра и чуть не ударившийся головой в стекло.

– Проверить кое-что надо, – ответил я и, развернув машину, направил ее в сторону видневшегося заводского корпуса.

Остановился прямо у входа. Чего сейчас шифроваться? Единственная опасность, которая могла подстерегать – то, что не весь кислород еще вытек из ящика. Если вдруг Бармалей решит нажать на соответствующую кнопку, будет большая неприятность.

Причиной моего решения вернуться было желание еще раз внимательно осмотреть все производство. Я хотел получить представление о том, сколько зарядов и какой мощности мог сделать Мериновский.

Первым делом бросился к ящику с кислородом. Увидев, что дымящая струя больше не бьет, а лужа на полу уже высохла, вздохнул с облегчением. В противном случае пришлось бы срочно искать что-то вроде монтировки, чтобы раскурочить стенки.

Дальше стал не спеша прогуливаться по цеху, осматриваясь по сторонам и стараясь ничего не упустить из вида. Чем больше так ходил, тем выше во мне поднималось чувство, похожее на ревность. У Мериновского явно работал выдающийся технолог. Все процессы были организованы очень рационально. Я видел много весьма оригинальных решений. Один только детандер, сделанный из автомобильного турбонагнетателя, чего стоил.

Тут мой взгляд упал на стоящую в самом дальнем углу толстую, сантиметров двадцать, трубу. Я подошел ближе. Несомненно, это была ректификационная колонна. Она не бросалась в глаза так, как та, на которой выделяли дейтерий, потому что поверхность ее была покрыта какой-то темно-серой краской. Приглядевшись, понял, что краска теплоизоляционная. Причем, судя по потекам, ее наносили не слишком умело. Но что она здесь делает? Что на ней чистили? Не бензин же перегоняли? К колонне подходили электрические провода и вакуумная линия. Значит, работали при повышенной температуре и под вакуумом. Судя по отсутствию серьезной теплоизоляции, температура не могла быть слишком высокой – сто, максимум, сто пятьдесят градусов.

Тут мой взгляд упал на большой мусорный бак, доверху забитый какими-то темными стеклянными бутылями литров по пять. Вытащив одну, стал рассматривать этикетку. Черными буквами на белом фоне надпись на этикетке говорила, что в бутыли раньше плескался тетрахлорид титана.

Мне стало дурно. Будто сейчас глотнул этого самого тетрахлорида. Мозг отказывался поверить в то, что они сумели раскрыть мою тайну. Эта колонна и этот тетрахлорид титана могли означать только одно – Мериновский выделял сорок восьмой изотоп. И бомбы они делали из него. Соответственно, их мощность возрастала в десять, а, может, и в сто раз. И вообще, черт их знает, до каких еще ухищрений они могли додуматься за четыре года.

Я не хотел ничего здесь больше видеть. Вышел из цеха и пошел к машине.

– Ладно, нечего нам тут делать, – сказал Сане, сев в «Альфу», – поехали домой, а то ночевать здесь придется.

Во Флоренцию приехали уже глубокой ночью. Подвез своего друга к его дому. Долго смотрел ему вслед. Нелепый, в светлых джинсах, клетчатой рубашке, он вразвалку шел к своему подъезду. Как вообще получилось, что этот человек оказался втянут в эту историю? Работал бы себе со своими магнитами, был бы целее. Меня преследовало нехорошее предчувствие.

Несмотря на поздний час, Катерина не ложилась, ожидая меня. Последний раз я отзвонился, когда проезжали мимо Рима, сказал, чтобы шла спать. Но, как оказалось, не послушала. Видимо, волновалась.

– Ну? Как прошла поездка?– спросила она, обняв меня за шею, едва я показался на пороге.

– Привет тебе от Профессора, – ответил я.

– От какого профессора? – не поняла она.

Хотя в разговорах с ней я часто называл Профессора этим самым прозвищем, она по привычке продолжала называть его Боссом.

– От Босса, Сергея Александровича.

Руки ее вдруг опустились с моих плеч, повиснув, как плети. Глаза расширились от ужаса и испуганно смотрели на меня. Такой реакции совсем не ожидал. Кажется, она подумала, что я побывал на том свете.

– Он жив и передает тебе привет, – поспешил уточнить я, – спрашивал о твоем самочувствии.