Сказки Долгой Земли (авторский сборник)

Компания, таким образом, обеспечила меня недвижимостью и в то же время лишила доступа к денежной части наследства, так что я был очень заинтересован в работе и в хорошей зарплате. Психолог долго объяснял мне, зачем людям нужна работа и что такое зарплата, но я и без него все это знал – из книг.

Я знал больше, чем от меня ожидали. Вначале я этого не показывал, потому что был почти парализован шквалом новых впечатлений, а потом решил не вылезать без необходимости с почерпнутыми из книжек знаниями, тем более что свои мысли я выражал неумело и коряво, и надо было обладать порядочным запасом терпения, чтобы беседовать со мной на отвлеченные темы.

Учеником следопыта я числился в течение года – именно числился, потому что мои наставники во время рейсов пили не просыхая, и всю работу я выполнял самостоятельно. Заодно помогал водителям и механикам, и учился у них, те ничего не имели против. Когда мне исполнилось двадцать, я самостоятельно подписал постоянный контракт, уже как квалифицированный следопыт.

Я всегда беру в рейс какие-нибудь книги, не пью и не участвую в азартных играх, но поскольку я следопыт и вдобавок „дикарь“, большинство согласилось с тем, что я имею право на странности. На насмешки я не обращаю внимания, у меня просто не выработалось привычки так или иначе на них реагировать, а драться со мной, после нескольких прецедентов, желающих нет. Говорят, что дерусь я „как лесной кот, которого кто-то обучил искусству рукопашного боя“ (не „кто-то“, а Хэтэсси, предводительница воинов-кесу!), кроме того, за драки в рейсе Трансматериковая зачинщиков штрафует. Кому охота и физически пострадать, и без премии остаться?

Мой первый отпуск прошел бурно, об этом стоит рассказать. Случилось это вскоре после того, как я самостоятельно подписал контракт. До тех пор я постоянно был в рейсах, а в промежутках между ними жил в гостинице компании, в двух шагах от Лазурной библиотеки (знаешь, та, что на улице Ясного Неба). Мой дом в Картофельном переулке все это время стоял заброшенный, и вот я наконец-то в него вселился.

Дом мне понравился – большой, двухэтажный, деревянный, он чем-то напоминает Лес, правда? Такое впечатление, что он живет, как Лес, сам по себе и не особенно нуждается в присутствии людей.

В первый вечер, бродя по запущенным смежным комнатам на втором этаже, я не сразу нашел выход к лестнице. И подумал: хорош следопыт – в Лесу не плутаю, а у себя дома заблудился! Я решил снять план обоих этажей, достал из чемодана блокнот и карандаш. Лампочки были вкручены не во всех комнатах, поэтому я носил с собой настольную лампу с желтыми лилиями на абажуре и включал ее то в одну розетку, то в другую.

На середине этого занятия меня прервал громкий стук в дверь (звонок не работал). Это пришла Доротея – ты ее видела, она живет в кирпичном особняке с высоким крыльцом в самом начале нашего переулка.

Она сказала, что заметила свет в окнах и решила узнать, не появились ли хозяева. Где мои родители? А, мне уже двадцать лет, я работник Трансматериковой компании и полноправный домовладелец? Тогда я должен поставить свою подпись под коллективным письмом в полицию от домовладельцев Картофельного переулка и нескольких соседних улиц. Речь идет о банде, терроризирующей окрестности. Если я заметил мусор у себя во дворе и непотребные надписи на заборе – это они. Но тут творятся дела и похуже. Они отнимают деньги у детей, обижают девушек, несколько раз избивали мужчин, которые пытались их приструнить, но не насмерть, а полиция приезжает на вызов, только если кому-нибудь проломят голову. Однажды случилось убийство: нашли труп человека с соседний улицы, который за день до этого выгнал их из своего двора, угрожая пистолетом. Он пролежал до утра, и все списали на несчастный случай – поскользнулся, ударился затылком – но его жена говорит, что на теле было три ножевых раны, а полиции неохота возиться. Это уже четырнадцатое письмо за два года.

– Вы думаете, оно поможет? – спросил я.

– Надо же хоть что-нибудь делать, – вздохнула Доротея, зябко запахнув свою побитую молью рыжую шубу. – Над нами издеваются, это невозможно терпеть!

– Значит, надо от них избавиться. Сколько их?

– Да человек десять… Может, даже пятнадцать!

Всего-то? Ее сбила с толку моя усмешка, и она сухо спросила:

– Вы подпишете коллективное письмо в полицию?

– Хорошо, подпишу. Но это, наверное, бесполезно, лучше я сам с ними разберусь.

– Господи! – она всплеснула руками и выронила листок, которым передо мной размахивала. – И думать не смейте! С вами же что-нибудь нехорошее случится!

– Ничего не случится. Я работаю в Тринсматериковой, я следопыт. Если я кого-то убью, компания эту историю замнет.

Когда я подписал постоянный контракт, меня вызвал господин Бурхард, один из заместителей директора по персоналу, и напутствовал следующим образом:

– Залман, главное – не пей. Молодец, что до сих пор не запил! По улицам ходи в форме, чтобы видно было, кто идет. Нашу форму все знают. В городе всякое бывает, не давай себя в обиду. Компании нужны живые работники, а не мертвые жертвы криминала. Если в порядке самообороны подстрелишь кого-нибудь или зарежешь, не паникуй, Трансмать тебя прикроет, это входит в запланированные расходы на персонал. Только смотри, не зарывайся, а то будешь работать у нас не за деньги, как сейчас, а за кусок хлеба. Понял?

– Нет, – честно признался я.

– Соображай, что делаешь. В Танхале жизнь как в Лесу, и если ты бандита на улице убьешь, кому-нибудь из-за своей девчонки фингал поставишь, у себя дома вору поломаешь руки-ноги – наши адвокаты мигом все уладят, и тебе слова никто не скажет. А вот если ты поколотишь по пьянке господина министра или вломишься во дворец и отымеешь нашу Зимнюю госпожу в ее собственной спальне, тогда Трансмать все равно тебя выручит, потому что ты, сукин стервец, ей нужен, но зарплату – во получишь! – он сложил свои толстые волосатые пальцы в кукиш и повертел им у меня перед носом. – Весь твой заработок уйдет на покрытие накладных расходов, и будешь батрачить на компанию, как каторжник, а вместо отпуска тебя будут держать под арестом, чтоб еще чего не накуролесил. Но я тебя не пугаю, только предупреждаю: думай головой, не наглей и не зарывайся. В Танхале полно всякой уголовной сволочи, а полиция бьет баклуши, и за самооборону тебя наказывать никто не станет. Главное, не пей!

Вспомнив слова Бурхарда, я решил, что ничем не рискую.

– Миленький мальчик, да они же вас убьют! – всполошилась Доротея. – Это не люди, они хуже зверей. Я понимаю, что вы возмущены, любой порядочный человек возмутится, но мы-то что можем сделать? У меня четверо детей, и я постоянно боюсь, как бы с ними чего не случилось. Надо заставить полицию работать, чтобы приняли меры. Все мы, домовладельцы, платим налоги, вот и потребуем… Подпишите письмо, хорошо?

Она близоруко щурилась, высматривая в полумраке холла свою улетевшую петицию. Я поднял листок, поставил свою подпись, вернул ей и попросил:

– Пожалуйста, скажите всем, кто здесь живет, чтобы не вмешивались и не вызывали полицию, если увидят, что я дерусь с бандитами. Это мне помешает, я привык охотиться в одиночку.

– Выбросьте это из головы! Господи, вы насмотрелись фильмов про благородных героев, но кино – это романтика, а жизнь – это жизнь. В жизни героев убивают. Дайте мне слово, что вы не станете с ними связываться!

Наконец она ушла. Немного выждав, я оделся и отправился выслеживать этих людей-крикунов, о которых она рассказывала.

Закоулки у нас темные, а фонари горят хорошо, если через один – ты сама видела. Дома в два-три этажа, можно забраться на любую крышу и оттуда наблюдать, что творится внизу, да еще вокруг пристройки, заборы, кустарник – есть, где прятаться.

В первые вечера я только следил за ними, чтобы узнать, где они живут. В Лесу тоже, если охотишься на какого-то зверя, вначале стоит выяснить, где его нора. И только убедившись, что смогу любого из них найти, когда они не будут этого ожидать, я перешел в наступление.