Здравствуй, Галактика! [Сборник]

Потом у дверей появился второй двойник, третий, четвертый. Они бегали, толкаясь и словно не замечая друг друга, кричали что-то истошными голосами, доносившимися в рубку через систему трансляции.

А потом они стали исчезать. По одному. Но едва опустел зал перед входом в рубку, как в нем появилась… Ариа. Медлительная после сна, она остановилась перед дверью, томно провела рукой по глазам, словно хотела стереть какую-то невидимую завесу…

ЛжеАриа?! Этого мне только недоставало… А может, она настоящая, проснувшаяся?.. Я уже готов был сказать «Зине», чтобы открыла дверь, но вдруг увидел такое, от чего мое измученное сознание и вовсе помутилось. Откуда-то появился двойник, медленно подошел к Арие, и она, вздохнув, поразительно покорно положила голову ему на грудь.

И тут, не выдержав, я грохнул кулаком по розовому пластику…

Очнулся в полной тишине. Экраны внешнего обзора чернели космической пустотой. Перекрестие на штурманском экране указывало, что мы на какой-то периферии Галактики. Это была удача: в пределах своей звездной системы мы могли скакать в пространстве сколько угодно.

— Друг, — спросил я, — что это было?

— Параллакс времени и пространства, — как ни в чем не бывало ответил знакомый голос.

Параллакс… Я, кажется, и сам начинал понимать, что к чему. Это не параллакс, не просто угловое смещение, а целое кольцо пространства — времени. Живя в мире, где все имеет начало и конец, мы невольно отсекаем себя от безвременности, ставим ее за грань разумного. А ведь все в мире материально. Беспространственность и безвременность — это ведь не что иное, как вечность и бесконечность. Дети определенных природных условий, существующих на нашей периферии Галактики, мы невольно фетишизируем эти условия, принимая привычное за абсолютное. И даже роботов своих наделяем нашими слабостями. Сделать иначе значило бы освободить их от нашей власти над ними… А в центральной части Галактики другие время и пространство. Гравитационные или иные аномалии тому виной, только здесь все свито в спирали, может, и в клубки. Путешествовать по кольцам времени?!.

А может, кольца пространства — времени не аномалия, а закономерность и для нашей солнечной системы? Просто у периферийной звезды долог путь по кольцу и с точки зрения человеческой жизни бесконечен? Бесконечен на окраине Галактики, но не в ее центре…

Я многое понял в этот миг просветления, не понял только одного: почему «кольца пространства — времени» лишь у людей сталкивают прошлое с настоящим, настоящее с будущим? Почему не повторяются роботы? Ведь я так и не видел двойника моей «Зины»?..

На пульте один за другим вспыхивали зеленые огоньки: роботы, обслуживающие отсеки, докладывали, что переход через подпространство прошел нормально. Ненормальной была только моя изнуряюще-тяжелая усталость. Впрочем, и ей было объяснение: прыгать через тысячи парсеков, даже не надев шлема, не приняв никаких мер личной предосторожности, это даром не проходило.

Я откинулся на мягкий подголовник кресла, включил запись памяти и стал вспоминать все, что было со мной за время одиночного дежурства. Я сидел и боролся с тяжестью, тянувшей в сон. Мне надо было просидеть четыре часа. Всего четыре часа! Но казалось, что у меня не хватит сил выдержать эту пытку нудно и медленно тянувшимися секундами.

А потом я почему-то поднял голову. И увидел Ариу. Она остановилась перед дверью, томно провела рукой по глазам, словно стирая какую-то невидимую завесу. Я кинулся к двери, но «Зина» оказалась проворнее меня, распахнула прозрачные створки и отступила быстро, словно отшатнулась.

— Ариа! — сказал я, подходя к ней. — Сокровище мое… Торжество многократное сновидений и звезд…

Она вздохнула прерывисто, словно плача, и обессиленно положила голову мне на грудь.

СИМБИОЗ

Официально аппарат назывался так: «Виброгравитрон конструкции инженера Брянова». Но все на звездолете именовали его ласково — «вибрик». Новый аппарат, сконструированный Бряновым, уже во время этой межзвездной экспедиции все чаще использовался вместо старого доброго ракетного планетохода. Слишком велики были преимущества: надежная возможность зависать в точке, полная безопасность. Но, пожалуй, самое главное преимущество было в том, что при посадке и взлете не выжигалась местность. Виброполе, вызывающее в атмосфере ультразвуковую волну, правда, распугивало всех аборигенов, разумных и неразумных, но никому и ничему не приносило вреда…

И на этот раз решено было воспользоваться «вибриком». Огромный межзвездный корабль завис на дальней орбите, делая один оборот в сутки и все время оставаясь над тем районом планеты, который предстояло исследовать, а «вибрик», словно по тросу космического лифта, пошел от него вертикально вниз.

Чужую неведомую планету окутывала ночная мгла. На ночной посадке настоял сам Брянов, утверждая, что это безопаснее. Микробиолог Устьянцев не возражал. И только третий член экипажа — Нина Сулико сказала, что ей жалко обитателей планеты, которых виброгравитрон наверняка поднимет от сна. Нина была психологом по профессии, она попала в этот исследовательский рейс по настоянию своих коллег-психологов: у нее недавно умерла дочь, крохотная Сонечка, и Нину нужно было выбить из шока, в котором она пребывала.

Чернота подступала к самым иллюминаторам, плотная, непроницаемая, какая бывает только в глубоком космосе, вдали от звезд. На инфраэкране плыли бесформенные пятна, и трудно было разобрать, где что.

Когда виброгравитрон завис в трехстах метрах от поверхности, был включен свет. Чужая планета топорщилась пиками высоких сталагмитов, от каждого из которых во все стороны отходили острые отростки. Переплетаясь, они создавали подобие жесткой паутины, напоминавшей сплошной коралл. Это был лес, живой, растущий, и, как показывали анализаторы, полный жизни.

Они отыскали большую поляну и опустились еще на двести метров, осматривая место посадки. На поляне росла высокая трава, упругая, колышущаяся, и из нее, из этой травы, выпархивали напуганные виброгравитацией то ли птицы, то ли огромные мотыльки.

Брянов дождался, когда поляна опустела, и мягко посадил аппарат на все восемь тонких далеко выдвинутых ног. Свет был выключен, и космолетчики приникли к иллюминаторам. За иллюминаторами была непроглядная неподвижная ночь, и до рассвета оставалось восемь часов.

— Всем спать, — сказал Брянов. — День тут длинный, работы предстоит много.

Они зашторили иллюминаторы, включили электросон, откинули спинки кресел. Но так и не уснули: волновала встреча с чужой планетой, первая встреча за много лет, пока звездолет пересекал безмерные пространства космоса. Звездолет — родной дом тысяч людей, откуда в этот момент следили за «вибриком» сотни глаз и еще больше приборов.

Нине показалось, что она все-таки заснула, потому что, открыв глаза, увидела Брянова стоявшим у выходного люка в легком скафандре.

— Давление меньше двух атмосфер, — виноватым тоном сказал Брянов, — состав атмосферы почти как на Земле. Все анализаторы опасности на нулях.

— Командиру не годится нарушать инструкцию, — подал голос Устьянцев.

— Ничего я не нарушаю. — Брянов ответил без раздражения, скорее весело, даже игриво. — Во-первых, в некоторых случаях командиру разрешается покидать корабль по его усмотрению. А во-вторых, командир ты, поскольку я оставляю тебя за себя.

— Тогда я тебе не разрешаю.

— Э-э, погоди. Командиром ты станешь, когда я выйду.

— Тогда, как только ты выйдешь, я прикажу тебе вернуться.

— Э-э, погоди, — растерялся Брянов от такой несокрушимой формальности. — Ты лучше последи за роботом-охранником, чтобы он не отвлекался на пустяки.

Кессонная дверь плотоядно чмокнула, пропустив Брянова. Послышалось шипение — уравнивалось атмосферное давление. Затем беззвучно опустилась часть обшивки, открыв у самых ног овальный люк. Со звоном выпорхнул складной трап, слабо подсвеченный, упал в траву возле одной из восьми опор.