Миракулум 2 (СИ)

Я смотрела на него в меру дозволенного, интуитивно чувствуя, что Витта ненавистно ударит меня, допусти моему взгляду быть более пристальным. На его одежде была дорожная пыль, из-под воротника выглядывал краешек черного змеиного кольца, и руки совсем огрубели, - сплошь покрылись трещинками, шрамами, и продолговатыми тонкими ожогами.

- Тебя преследуют? - Уточнил у лекаря Аверс.

- Да.

Оружейник смолчал, но я готова была поклясться, чем угодно, я знаю, о чем он подумал. О том, что такие спутники опасны. И дело было в страхе за Витту.

- Нам придется пробираться в Лигго через одного человека. Его строгие поборы не так дорого нам станут, как обыск у главных ворот. - Сказал Сомм.

- Я сделаю грамоту. Обыскивать никто нас не станет.

А вот о чем он подумал после моих слов, я догадаться не могла. На мой немой вопрос "Кто же теперь мы, Аверс?", сам Аверс не отвечал. Ни по его глазам, ни по чему бы то ни было, я не могла понять, - он рад, что мы встретились? Ему все равно теперь? Он растерян? Его тяготит мое присутствие? Он дожидается того момента, когда мы сможем поговорить без посторонних?

Непроницаемая стена хладнокровия.

Сомм устал за время такого отдыха больше, чем устал бы от дня скачки. Это он мне успел сказать, когда мы в конюшне отошли к своим лошадям. Потом огляделся.

Аверс проверял подпругу лошади Витты, она сердито суетилась вокруг, злясь оттого, что и сейчас не может обойтись без его опеки.

- Видела бы ты себя со стороны... пепельное лицо, ни капли жизни, каменное "я сделаю грамоту"! - Он снова посмотрел, не слышат ли они, и продолжил: - Если ты искала с ним встречи, то приди в себя и дай это понять.

- Кидаться ему на шею?

- Мне не важно, какой способ ты выберешь.

- Ну а если... в новой жизни, с вернувшейся Виттой, ему не нужна никакая Крыса...

Лекарь вздохнул.

- Витта не такая глупая девочка, как можно подумать на первый взгляд. В конце концов, она сможет свыкнуться с мыслью...

- Я говорю тебе не о ней!

- Иди и спроси его. Сама. Сейчас.

- В твоих советах не нуждаюсь!

Хлопнув Варта по холке, я вскочила в седло прямо здесь, и выехала на двор верхом.

- Едем! Не будем больше терять драгоценное время!

Скачка. Ветер выдувает мне парусами рукава, полощет выпавшие из заплетенных жгутом волос короткие прядки, и загоняет слезы обратно.

Никогда не заплачу, никогда больше, ни за что. Пепельное лицо, ни капли жизни... плевать! Теперь у меня даже пути нет. Я приехала. Я вернулась. И это не значит, что все вернулось вместе со мной.

Когда меня привезли в родовой замок к первосвященнику Лаату, его едва не хватил удар. Он был счастлив, как может быть был счастлив опекун, долго искавший пропавшее дитя. И я, как ни страдала от вынужденной разлуки с оружейником, не могла не испытать радости от возвращения, но не к Лаату, а к наставнику. Сказав Лаату, что, только недавно обретя потерянную память, за долгие пять лет я многое пережила и многое испытала. Я сказала ему о том, что благодарна ему за его заботу и любовь, но есть та жизнь, которая определила мою судьбу, и она там. С Аверсом. И имя мне теперь - Рыс. От Сорс ничего не осталось, как бы я ни любила дом, в котором провела детство, и как бы я ни ценила его, человека, который меня приютил и воспитал.

Я была покорна и послушна. Учтива и ласкова. Я пыталась добром и пониманием добиться того, чтобы он отпустил меня с миром, и мне не пришлось бы бежать опять. Сан первосвященника, да и отцовские чувства, диктовали единственно возможное решение Лаата: милостью богов и милосердием сердца простить глупую выходку дочери Сорс, и благословить самостоятельный путь женщины Крысы. Но он увидел знак на шее!

Никакие боги, никакое упование на отцовскую любовь, не спасли меня от тех пыток, которые Лаат мне назначил. Подвалы храма кандалы, огонь, извечный вопрос: как ты могла, Сорс, не умереть, а пустить в свою душу великое зло?! Первосвященник Лаат чередовал свои молитвы, с моими истязаниями в храме огня... скоро ли ко мне возвратится хоть капля жизни, когда всю ее почти выжгли!?

Больше на тайную дорогу мы не сворачивали. Сомм не упоминал о возможной погоне за ним. Да и по главному тракту нашим лошадям скакать было удобнее, чем по зарослям и порой непроходимым тропам. Холмистую местность сменила равнина с рекой, сильно ушедшей влево, и очередной ее изгиб однажды совсем пропал из виду. Так прошел весь день, вместе с небольшим привалом, до ночевки у разведенного костра, достаточно далеко от обочины, чтобы быть незаметными.

Оцепенения с себя я стряхнуть не могла, даже на попытки лекаря спросить меня о любом пустяке, я отвечала односложными фразами, и он злился. Витта хмуро молчала. Соммнианс старался насколько мог, и в итоге разговаривали только мужчины, - о нынешних оружейных мастерских, о лекарских бедах, а один раз Сомм нечаянно обронил фразу о "проклятых захватчиках", извинительно покосившись на меня.

А на меня набросилось сразу столько воспоминаний... не страшных, не неприятных, а тех, других, - когда только мы с оружейником сидели за зимним костром. Я совсем другой тогда была, без прошлого и без будущего. Тогда мне было гораздо легче, чем сейчас...

- У меня есть одна цель поездки, но сейчас мне бы не хотелось о ней говорить, - продолжал свой начатый разговор Сомм, - я изъездил почти все Побережье ранней весной. Заехал в маленький городок, не очень далеко отсюда, остановился там на несколько дней. Лошадь продал, а то она у меня была редкой масти, очень приметная. И довелось мне в одну ночь идти до своего ночлега пешком...

Лекарь, оказывается, рассказывал историю нашей случайной встречи.

- Я тут же понял, что это засада. Кинулся на всадника первым, стащил с седла...

Рассказывая, он ничего не приукрашивал: ни драку, ни свое удивление.

- Рыс обмолвилась, что уже давно не была на нашем Берегу. Но так и не рассказала мне, как жила там, у себя на родине. Может, сейчас расскажешь?

- Это не интересно.

- Это тебе так кажется, что не интересно. - Сомм настаивал. Не для себя. - Добрый первосвященник, поди, с тебя глаз не спускал?

Ему хотелось, чтобы я озвучила при Аверсе то, что говорила. Он хочет, чтобы и я оправдалась в том, почему не возвращалась на этот Берег.

- Если вам так будет спокойнее, я ни о чем не доносила, ни о чем не рассказывала, и больше ничем не способствовала завоеванию Берега.

- Ты можешь сказать нам все, что угодно, никто все равно не проверит... - вдруг ехидно заметила Витта.

Сама не знаю, что тянуло меня за язык. Неужели я себе враг? Куда меня несет?

- Да, нам так спокойнее. - Это Витта поставила точку.

- Помолчи.

Аверс сказал это дочери так веско, что на несколько мгновений замолчал даже лекарь, но после предпринял последнюю попытку:

- А вернулась-то зачем, если тебе было там так хорошо?

- Посмотреть... не убила ли вас война.

- Не убила, как видишь. Что дальше? - Зло произнес лекарь.

Я не ответила Сомму, ушла в сторону от костра, молча, прихватив с собой вещи для ночлега.

Не сказать, что наши последующие дни пути были лучше. Порой нас настигал в дороге дождь, и не всегда попадались харчевни и постоялые дворы. Наша четверка представляла собой сборище мрачных спутников.

Однако я спасала свое сердце от безумной лихорадки с помощью посторонних мыслей. Например, на одной из наших стоянок, я неожиданно вспомнила о том, чего забывать никогда нельзя, - мне тоже было когда-то семнадцать лет... этой разницы прежде не чувствовалось. А теперь, когда я держалась в стороне лишь наблюдая, я заметила, - все вьется вокруг Витты. Аверс старался ненавязчиво, но все равно неусыпно следить за тем, - не устала ли его дочь, не замерзла ли, не проголодалась ли. Соммнианс делал все тоже самое, только по причинам далеко неотеческим, и прикрываясь лекарской заботой о ближнем.

Я улыбнулась про себя. Соммнианс не переставал на меня злится, и мне совсем не с кем стало разговаривать. А Витта, наоборот, часто была увлечена беседой с лекарем, отчего закрадывалось подозрение, что свою тщеславную болезнь Миракулум она променяет на его голубые глаза. Каждый раз, когда мы ехали рысцой или шагом, наша цепочка растягивалась: впереди я, следом, на приличном расстоянии, чтоб не было слышно предмета разговора, вровень ехали Сомм и Витта, и на такой же почтительной дистанции замыкал процессию оружейник. Странно, но Аверс не обращал на это никакого внимания. Обычно отцы более предусмотрительны и подозрительны в этом вопросе.