Т. 04 Дорога доблести

Вы спрашиваете, почему это животное и почему я? Я подобрал его на обочине дороги, бездомного, и, забыв о своих собственных муках — слишком тяжких даже для него! — он отдал все оставшиеся силы героической (и бессмысленной) попытке спасти мою «душу», согласно тем канонам, в которых он был взращен. То, что его попытка была изначально глупа и бесполезна, ничего не значит: он трудился изо всех сил ради меня, веря, что я нахожусь в страшной опасности. Теперь, когда ему плохо, я просто обязан отплатить ему тем же.

Мистер Кощей опустил очки на нос и внимательно поглядел поверх оправы на Люцифера.

— Ты не назвал причин, почему я должен вмешаться в действия местной администрации.

— Сэр, разве в нашей гильдии не существует правила, которое требует от Художников доброты в обращении с существами, обладающими свободой воли?

— Нет.

Джерри выглядел совершенно обескураженным.

— Сэр, должно быть, я плохо усвоил то, чему меня учили.

— Да, полагаю, что так. Есть лишь принцип артистизма — а вовсе не закон, — что с творениями, которые обладают свободой воли, следует обращаться соответственно. Но требовать доброты — значит ограничивать ту степень свободы Художника, ради которой свобода воли вкладывается в эти творения. Без возможности возникновения трагических коллизий личности, порожденные нашим актом творения, будут всего лишь големами.

— Сэр, я полагаю, что понял вас. Но не будет ли Председатель так добр и не разъяснит ли, в чем смысл соответствующего обращения с творениями?

— Тут нет ничего сложного, Люцифер. Для творения, которое действует в пределах своих возможностей, правила, которыми ему надлежит руководствоваться, должны быть либо известными заранее, либо такими, которые можно определить методом проб и ошибок, с условием, что ошибки не будут иметь фатальных последствий для личности. Короче, творение должно получить возможность учиться на собственных ошибках и обогащаться опытом.

— Сэр, именно в этом и заключается суть моей жалобы на брата. Взгляните на рукопись, которая лежит перед вами. Яхве положил в ловушку приманку и тем соблазнил это творение принять участие в соревновании, выиграть которое оно просто не могло, а затем объявил игру оконченной и отобрал у него выигранный приз. И хотя это крайний случай, однако он типичен для обращения Яхве со своими творениями. Игры Яхве таковы, что его творения практически никогда не могут выиграть. В течение шести тысяч лет я получаю тех, кто проиграл… и многие из них прибывают в ад в кататоническом состоянии от ужаса — ужаса передо мной, перед вечностью предстоящих мучений и пыток. Они не в состоянии понять, что им лгали. Моим терапевтам крайне трудно переориентировать этих несчастных олухов. А это уже совсем не смешно.

Казалось, мистер Кощей не слушал. Он откинулся на спинку старого деревянного кресла, которое громко скрипнуло, — да, я знаю, что и скрип он извлек из моих воспоминаний, — и снова бросил взгляд на мою рукопись. Он почесал лысину, окаймленную седой порослью, и издал раздраженный звук — полусвист-полугудение. И это тоже было заимствовано из моей памяти о докторе Симмонсе, хотя и представлялось чем-то совершенно реальным.

— А это творение-женщина — та, что служила приманкой, — она тоже обладает свободной волей?

— На мой взгляд — да, мистер Председатель.

(Боже мой, Джерри, неужели же ты не знаешь?)

— Тогда думаю, можно предположить, что это творение не удовлетворится заменой чем-то похожим. — Он снова погудел, а потом присвистнул сквозь зубы, — Стало быть, придется копнуть глубже.

Кабинет мистера Кощея и так показался мне совсем небольшим. Теперь же присутствующих стало больше: еще один ангел, очень похожий на Джерри, но старше и со спесивым выражением лица, столь противоположным заразительной жизнерадостности Джерри; еще какой-то пожилой тип в длинном пальто и широкополой шляпе, с повязкой на одном глазу и с вороном на плече; и еще — кто бы вы думали? — Сэм Крумпакер, жулик из Далласа, будь проклято его нахальство! За спиной Сэма маячили еще три мужика — ребята весьма откормленные и все смутно знакомые мне. Я догадывался, что когда-то имел с ними дело.

И тут я вспомнил. Это у них я выиграл по сотне (или по тысяче долларов) в том совершенно идиотском пари.

Я снова пригляделся к Крумпакеру и разозлился больше, чем когда-либо. Этот тип напялил на себя мое лицо!

Я повернулся к Джерри и громко прошептал:

— Видишь вон того парня? Того, который…

— Заткнись!

— Но…

— Молчи и слушай!

Говорил брат Джерри:

— И кто же тут жалуется?! Или вы хотите, чтоб я проводил такие испытания в образе Христа? Да сам факт, что некоторые из них способны вынести такое, показывает, что тут нет ничего особенного: семь целых и одна десятая процента в последней серии, если не считать големов! Что, разве плохо? Кто бы говорил!

Старикан в черной шляпе сказал:

— Все, что меньше пятидесяти процентов, я считаю провалом.

— И кто поднимает гвалт? Тот, кто проигрывает мне в каждом тысячелетии? Как ты обращаешься со своими творениями, это твое дело, а то, что я делаю со своими — мое!

— Вот потому-то я сюда и явился, — буркнула большая шляпа. — Ты ведь нахально использовал одно из моих.

— И вовсе не я! — Яхве ткнул большим пальцем в сторону человека, разом похожего и на меня, и на Сэма Крумпакера. — Это вон тот! Мой шаббес гой! [245] Грубовато сделано? А чей он парень? Ну? Признавайтесь!

Мистер Кощей постучал по моей рукописи и сказал человеку с моим лицом:

— Локи, сколько раз ты появлялся в этой истории?

— Смотря как считать, сэр. Восемь или девять, если говорить о личных контактах. Или все время, если вы учтете, что я потратил четыре недели, дабы довести до нужной кондиции ту рыженькую училку, что падала на спину и страстно пыхтела при появлении этого жалкого ничтожества.

Джерри положил мне на плечо свою огромную лапу:

— Молчи!

А Локи продолжал:

— А Яхве мне так и не заплатил!

— С чего бы я стал тебе платить? Кто из нас выиграл?

— Ты смухлевал! Я же подловил твоего чемпиона, твоего ханжу-фанатика, который был уже готов треснуть, как спелый орех, но ты взял да вмешался со своим Судным днем. Вон он сидит! Спроси его! Спроси, готов ли он, как и раньше, клясться твоим именем? Или хочет крыть тебя последними словами? Валяй, спрашивай! А потом гони монету! Мне нужно оплатить счета за оружие.

Мистер Кощей спокойно произнес:

— Объявляю эту дискуссию не соответствующей порядку ведения заседания. Данный офис — не место для улаживания споров по заключенным пари. Яхве, принципиальное обвинение в твой адрес заключается, видимо, в том, что ты проявляешь непоследовательность, разрабатывая и применяя правила игры с собственными творениями.

— А мне что, целоваться с ними, что ли? Не разобьешь яйца — не получишь яичницу.

— Речь идет о совершенно конкретном случае. Ты проводил проверку на прочность. Было ли это необходимо с художественной точки зрения — спорно. Однако в конце испытания ты одного забрал на небеса, а вторую бросил, чем наказал обоих.

— Правило одно для всех. Она под него не подходила.

— А разве не ты тот самый Бог, который повелел, чтобы скоту, обмолачивающему зерно, обязательно заматывали морду, дабы не вводить его во искушение?

И тут я обнаружил, что стою на бюро мистера Кощея и гляжу прямо в его неимоверно огромное лицо. Думаю, это Джерри поставил меня туда. Мистер Кощей спросил:

— Это твоя?

Я взглянул туда, куда он указывал взглядом. И мне показалось, что я теряю сознание. Марга!

Маргрета, холодная и мертвая, заключенная в глыбу прозрачного льда в форме гроба. Глыба занимала большую часть бюро и уже начинала подтаивать, роняя капли прямо на поверхность бюро.

Я хотел броситься к ней, но не смог даже пальцем пошевелить.

— Думаю, свой ответ я получил, — продолжал мистер Кощей. — Один, какова судьба этой?