Двери паранойи

мы оказались внутри реконструированного древнеегипетского храма. Или дворца. Модерновые штришки вроде того же лифта или утробной музыки, издаваемой излучателями рассеянного звука, лишь придавали видению легкий шизоидный оттенок.

Пылали факелы, дым которых засасывался в вентиляционные отверстия. Повсюду курились благовония. Пахло специфически, как в сгоревшем парфюмерном цехе. Ряды колонн с капителями в виде бутонов лотоса уходили в темноту. В просветах между колоннами виднелись настенные фрески, начисто лишенные привычной перспективы. Сексуально взволнованные павианы, папирусные ладьи, львы с крокодильими головами, распластанные коршуны, просто диски с крыльями и огромная коллекция разновеликих человеческих фигур. Среди последних я узнал старых знакомых, резвившихся в загробных снах: Птицеголового, Собакоголового, Свиноголового. Был еще один, самый большой парень с двойной короной на голове, что делало его слегка похожим в полутьме на крутейшего Микки-Мауса. Даже если здесь применялась технология «биг-боард», размеры изображений впечатляли. Но не верилось, что «Маканда» сменила антураж только ради одноразового развлечения богатых придурков.

Я стал озираться по сторонам. Вдали брели какие-то полуголые личности – то ли намазанные маслом, то ли вспотевшие от долгого бега, – а в руках у них были не то кривые мечи, не то бумеранги. Час от часу не легче… После изучения интерьера я пришел к выводу, что сбежать отсюда трудно, если вообще возможно. Впрочем, хватит уже, набегался.

Настроившись действовать в случае провала как исламский фанатик-фундаменталист, я брел вслед за Зоей по закоулкам храма. Вряд ли она знала дорогу; наверное, руководствовалась знаками на стенах. Эльвира начала подавать звуковые сигналы, свидетельствовавшие о крайнем раздражении. Для начала она пару раз выматерилась себе под нос, а затем наехала конкретно на свою «секретаршу». Поскольку той основательно вбили в голову правило «клиент всегда прав», скандала не получилось. И напрасно. Что-то мне расхотелось участвовать в предстоящем забеге в ширину…

Вскоре мы попали в мрачноватую камеру с тремя глухими стенами – почти пустую, если не считать статуи или мумии, зеленой, как моя тоска, масляного светильника на полу и лежанки из тростника. Мумия выглядела удивительно натуралистично. Я принял бы ее за оригинал, попадись она мне на глаза в каком-нибудь музее.

Эльвира икнула, уставившись на нее. Мумия была лысой; это, да еще плохое освещение, помешало мне сразу узнать в ней Виктора. То, что из него вынули ливер, было отрадно (жаль, не довелось при этом присутствовать); с другой стороны, теперь я понимал еще меньше, чем раньше. Потом я увидел его единоутробного брата, который вошел в камеру скользящим шагом. Или очередной дубль, что не меняло сути дела.

Моя ненависть становилась безадресной, как плевок, размазанный по стеклу. По причине отсутствия волос на голове сытая рожа Виктора казалась довольно зловещей. Костюмчик сидел на нем безукоризненно, а золотая прищепка в виде «анха»