Хроники Кадуола

«Меня тоже возмущает такое обращение, — добавил Шард, — хотя я стараюсь сдерживаться. Бессильная ярость ничему не поможет».

«Принимая во внимание все «за» и «против», — заключил Глоуэн, — лучше всего было бы, если бы вы рассказали нам то, что знаете».

Каткар упрямо молчал. Глоуэн попробовал разговорить его: «Вы были активистом партии ЖМО в Строме. Как вы познакомились с Симонеттой Клатток — или с мадам Зигони — как бы она себя не называла?»

«В этом нет никакой тайны, — полным достоинства тоном ответил Каткар. — Нашу партию беспокоят условия, сложившиеся в Йиптоне; мы хотим, чтобы Кадуол пробудился от тысячелетнего сна и шагал в ногу с современностью».

«Понятно. И поэтому вы поехали в Йиптон?»

«Само собой. Я хотел убедиться в происходящем собственными глазами».

«Вы поехали в одиночку?»

Каткар снова начал раздражаться: «Какая разница, с кем я туда поехал?»

«Назовите ваших спутников — в противном случае мы не сможем понять, имеет ли это какое-то значение».

«Я поехал с делегацией из Стромы».

«Кто еще входил в состав этой делегации?»

«Несколько членов партии ЖМО».

«В том числе смотрительница Клайти Вержанс?»

Каткар долго молчал — секунд десять, после чего приподнял руки в жесте неохотного подчинения судьбе: «Если хотите знать — да!»

«И Джулиан?»

«Разумеется, — презрительно хмыкнув, кивнул Каткар. — Джулиан полон энергии и настойчив. Некоторые даже называют его нахалом, хотя я предпочел бы не прибегать к такому выражению».

«Мы умеем держать язык за зубами и не станем передавать ваше мнение Джулиану Бохосту, — усмехнулся Шард. — Так что же случилось в Йиптоне?»

«Вы должны понять, что, хотя необходимость прогрессивного развития единодушно и единогласно признается всеми сторонниками партии ЖМО, по вопросу о том, в каком именно направлении должно осуществляться это развитие, существуют несколько принципиально отличающихся мнений. Смотрительница Вержанс придерживается одного мнения, а я — другого, в связи с чем наши совещания не всегда носят гармоничный характер».

«Чем отличаются ваши взгляды?» — спросил Глоуэн.

«Главным образом тем, чему следует уделять основное внимание. Я выступаю за формирование хорошо продуманной структуры руководства нового Кадуола и тщательно разработал соответствующую систему. Боюсь, что Клайти Вержанс несколько непрактична и представляет себе новое общество как некое сборище счастливых крестьян, рассматривающих тяжелый труд как священный долг и каждый вечер празднующих окончание рабочего дня с песнями, плясками и звоном бубнов на центральной площади идиллического поселка. Каждый будет сказателем или музыкантом, каждый приобщится к радости творчества, изготовляя чудесные поделки. Как будет управляться эта новая община? Смотрительница Вержанс придерживается принципа, согласно которому каждый, кому не лень, стар и млад, мужчины и женщины, болваны и мудрецы, смогут на равных правах обсуждать общественные вопросы на сходках и с радостными возгласами одобрения принимать наилучшие решения, ни у кого не вызывающие никаких возражений. Короче говоря, Клайти Вержанс выступает за самую примитивную и бесформенную демократию в чистом виде».

«Как насчет аборигенов, местной фауны? Что будет с ними?» — поинтересовался Глоуэн.

«Дикие животные? — беззаботно отмахнулся Каткар. — Они мало интересуют госпожу Вержанс. Им придется приспосабливаться к новому мировому порядку. Самых неприятных и опасных тварей выгонят куда-нибудь подальше или уничтожат».

«Но вы придерживаетесь другой точки зрения?»

«Совершенно верно! Я призываю к созданию централизованной структуры, уполномоченной формулировать политику и выносить постановления».

«Таким образом, вы и смотрительница Вержанс решили до поры до времени забыть о ваших разногласиях и вместе отправились в Йиптон?»

Каткар поджал губы, скорчив язвительную гримасу — не то усмехаясь, не то оскалившись: «Увеселительную поездку в Йиптон предложил не я. Не знаю, кому первому пришла в голову эта идея — подозреваю, что Джулиану. Он вечно плетет всякие интриги, и чем больше запутывается их клубок, тем больше он чувствует себя в своей тарелке. Именно он советовался с неким Намуром во время своего визита на станцию Араминта, а затем поделился мыслями с Клайти Вержанс. Так или иначе, поездку запланировали. Когда я понял, куда дует ветер, я настоял на том, чтобы меня включили в состав делегации, чтобы моя точка зрения не осталась без внимания.

Мы полетели в Йиптон. Я ничего не знал о Симонетте и о том положении, которое она занимает. Я полагал, что мы будем совещаться с Титусом Помпо, но к своему величайшему изумлению обнаружил, что интересы йипов представляет Симонетта! Ни Джулиан, ни Клайти Вержанс не выразили никакого удивления по этому поводу — можно не сомневаться в том, что Намур заранее предупредил их о том, чего следует ожидать. Меня же оставили в полном неведении. Естественно, я был возмущен таким нарушением дипломатического этикета и без обиняков выразил свое недовольство при первой возможности.

В любом случае, Намур провел нас в помещение с бамбуковой циновкой на полу, со стенами из расщепленного бамбука и с резным деревянным потолком прекрасной, тонкой работы, явно привезенным контрабандой с континента. Нам пришлось ждать пятнадцать минут, прежде чем Симонетта соблаговолила показаться — невнимательность, вызвавшая у смотрительницы Вержанс, насколько я заметил, очередной приступ раздражения.

Как я уже сказал, когда до общения с нами снизошла Симонетта, я был неприятно поражен. Я ожидал увидеть Титуса Помпо — серьезного, справедливого, полного достоинства правителя. Вместо него в помещение зашла крупная, нескладная женщина, мускулатурой не уступающая смотрительнице Вержанс. Должен заметить, что Симонетта выглядит очень странно. Она собирает волосы тяжелой копной на голове, наподобие бухты старого каната. Кожа ее по консистенции напоминает белый воск, а глаза блестят, как янтарные четки. В ней чувствуется необузданное своеволие, сразу вызывающее опасения. Совершенно очевидно, что ее раздирают всевозможные страсти, и что она сдерживает их лишь настолько, насколько этого требуют обстоятельства. Как правило, она говорит резко и властно, но по желанию может придавать своему голосу почти певучую мягкость. Судя по всему, она руководствуется инстинктивной или подсознательной интуицией, а не теоретическими умозаключениями — в этом отношении она представляет собой полную противоположность смотрительнице Вержанс. В ходе совещания ни Симонетта, ни Клайти Вержанс не проявляли никакого дружелюбия, пытаясь лишь придерживаться самых основных правил цивилизованного поведения. Это, однако, не имело значения — мы приехали в Йиптон не для того, чтобы обмениваться любезностями, а для того, чтобы определить, каким образом мы могли бы наилучшим образом координировать усилия, направленные на достижение общей цели.

Я рассматривал себя как одного из виднейших членов делегации и начал говорить, чтобы упорядоченно, связно и недвусмысленно сформулировать свое истолкование принципов партии ЖМО — у Симонетты не должно было остаться никаких иллюзий по поводу нашей позиции. Смотрительница Вержанс, тем не менее, проявила самую вульгарную и беспардонную грубость, прерывая мои замечания и перекрикивая меня, когда я стал возражать, указывая на то, что изложение манифеста ЖМО входило в мои полномочия. Расшумевшись, как скандальная истеричка, Клайти Вержанс позволила себе произносить очевидные нелепости, называя Симонетту «товарищем по оружию» и «непоколебимой защитницей истины и добродетели». И снова я попытался вернуться к надлежащему обсуждению актуальных вопросов, но Симонетта приказала мне «заткнуться», что, с моей точки зрения, было вопиющим оскорблением. Вместо того, чтобы осудить такое из ряда вон выходящее поведение, смотрительница Вержанс согласилась с Симонеттой, добавив несколько оскорбительных замечаний от себя лично: «Замечательно! — воскликнула она. — Если Каткар перестанет блеять хотя бы на несколько минут, мы сможем наконец заняться нашими делами». Или что-то в этом роде.