Сказки Долгой Земли (авторский сборник)

Залману снилась комната: четыре стены, пол, потолок, все это условное, из сгустившегося тумана. Он понимал, что видит сон, и не удивлялся. Возле окна появился человек со скрещенными на груди руками. Волосы его казались то темными, то более светлыми, и это еще можно было списать на игру лунного сияния, но лицо тоже непрерывно менялось. То оно было завораживающе красивым, то, через секунду, его черты теряли твердость, становились неправильными и невыразительными. Залман некоторое время наблюдал за этими метаморфозами и наконец не выдержал:

– Выбери что-нибудь одно – или то, или другое.

Жидкие тусклые волосы рассыпались по плечам. Мелкие остренькие черты Лидии Никес.

– Наверное, это суетность, но мне жаль той внешности, которая была у меня в прошлый раз.

– Брось. Это не главное.

– Да, но все равно жаль. Кстати, Сандра стала взрослой.

– И давненько уже! – подтвердил Залман.

– Мне показалось, что при нашей встрече она меня подсознательно узнала. Как ты думаешь, это возможно?

– Не знаю. Я-то узнал тебя сразу, когда увидел около вокзала в Танхале. После того… как это случилось, прошло двести с лишним лет, где тебя столько времени носило?

– Нигде не носило. Все там же. Он меня не отпускал. Мои останки сожгли на погребальном костре, символическую горстку пепла похоронили, но его тоска, его мысли обо мне – все это меня держало, неволя еще хуже, чем при жизни. Восемнадцать лет назад мне удалось вырваться, в один из тех моментов, когда ему было не до меня. Берта Никес как раз рожала, прямо в супермаркете, в подсобке, и я туда влетела, как в отходящий от остановки автобус. Выбирать было некогда. Наверное, это правда, что он никого кроме меня не любил. На первый взгляд, романтично, а на второй – неправильно, получается что-то вроде помешательства на одном человеке.

– Ага, это верно. У нас мало времени, давай оставим в покое представителей мирового зла. Ты сможешь найти то, что спрятал… спрятала?

– Вряд ли… – на призрачном лице Лидии проступило выражение досады. – Их там целые россыпи. Если бы можно было найти, давно бы уже нашли без нас.

– Эта штука не светится, хотя бы чуть-чуть? – спросил Залман со слабой надеждой.

– Нет. Светиться начинает, только если пошла реакция.

– Должен же быть какой-то способ его отличить!

– Это будет третья проблема, – голос Лидии звучал задумчиво, как в те времена, когда она была другим человеком и выглядела по-другому. – Во-первых, сначала нужно туда попасть, во-вторых – сам знаешь…

– Знаю, – Залман помрачнел. – Как только я открою глаза, я сразу перестану что-либо соображать. Это тянется уже много лет, и, похоже, нет никакого лекарства, кроме смерти, но умирать пока не хочется. Главное, я до сих пор не понял, что это такое и когда оно меня накрыло. Если бы я мог освободиться…

Он не успел договорить, ткань сновидения с треском разорвалась.

Лежа в покачивающемся гамаке на темной веранде, Залман ошеломленно сознавал, что во сне опять о чем-то беседовал с Лидией Никес. Эхо собственных фраз еще звучало у него в голове – лишенный смысла набор слов (хотя во сне сказанное имело какой-то вполне определенный смысл, исчезнувший в момент пробуждения), и слова эти распадались на звуки, рассеивались в холодном ночном пространстве. Несколько секунд – и ничего не осталось.

Он не сам проснулся, что-то его разбудило. Наверное, облачное стадо уползло дальше на север, потому что разбитая стена, застекленная толстыми рифлеными шестигранниками, слабо поблескивала, облитая лунным светом. В дырах и трещинах свистел ветер, расшатанный домишко скрипел, под полом кто-то возился, за перегородкой храпели. Это все близкие звуки, неопасные.

Долгий далекий визг, замирающий на нестерпимо высокой ноте. Так визжат не от страха. Так визжат те, кто вселяет страх.

Залман выбрался из гамака. Хотя было холодно, его тело покрылось липким потом. Он подумал об оружии. У него нет оружия. Зато во дворе стоит машина. «Если не можешь дать им отпор – убегай. Только не теряй головы и не позволяй страху пригвоздить тебя к месту». Кто это говорил? Какой-то старый человек, очень большой, с охотничьим ножом на поясе, Залман смотрел на него снизу вверх. Картинка мелькнула и пропала.

Торопливо зашнуровав ботинки, он отворил висевшую на одной петле дверь в соседнее помещение. Спертый воздух, громкое дыхание спящих, храп. В темноте кажется, что стоишь на пороге необъятной залы.

– Вставайте! Надо уезжать отсюда, надо ехать сейчас!

Спящие застонали, завозились, потом кто-то включил фонарик, и зала мгновенно съежилась до размеров комнатушки, где еле-еле помещались четыре подвешенных в ряд гамака и бесформенный шкаф, источенный древоедами до такой степени, что он больше походил на чудовищно разросшийся древесный гриб, чем на предмет мебели.

– Вставайте! – повторил Залман.

– Чего? – сипло спросил Ругве. – Чего посреди ночи? Охренел?

Вдали взвыла сирена.

– Это у береговой охраны, – обеими руками держа у подбородка одеяло, нервно заметила Руфина.

– Там визжали, – объяснил Залман. – Плохо, когда так визжат. Вот, слышите?

На этот раз – целый хор, переплетающийся с низким воем сирены.

– Это боевой визг кесу! – авторитетно заявил отпрыск Ругве и Руфины, гордый тем, что оказался сообразительнее взрослых. – Нам в школе включали запись прослушать.

Почему они, все четверо, до сих пор сидят в гамаках, вместо того чтобы бежать к машине?

– Идемте!

– Ночью тут все равно не проедешь, – буркнул Ругве. – Береговая стычка. Там две бетонных стены с орудиями. Зря мы налоги платим, чтобы нас охраняли?

– Визжали не за стенами. Ближе.

– Почем ты взял? У тебя, что ли, измерительный прибор под черепушкой?

Залман растерялся, не зная, как передать свои ощущения, и тут загрохотал армейский набат, перекрывая все остальные звуки. Это означало: «Спасайся, кто может!», а почему – Залман, как назло, не мог припомнить.

– Прорыв! – побелев, ахнула Руфира. – Спаси нас, Господи!

Наконец-то они засуетились и полезли из гамаков.

– Две стены понастроили, а получается сплошная срань! – цедил Ругве, нашаривая что-то в потемках на полу. – Где мои штаны?!

– Па, главное – пистолет! – крикнул его сын, приплясывая от нетерпения. – Ты же ополченец запаса, где твой пистолет?

Выражение лица у него было испуганное, возбужденное и восторженное.

Ханелина с Руфиной охали и натыкались друг на друга, пытаясь собрать какие-то пожитки.

Залман выскочил во двор и завел машину. Фары включать не стал, чтобы снизу не заметили раньше времени, что на горе кто-то есть.

На стенах по-прежнему сияли прожектора, в их свете метались маленькие фигурки. Болото напоминало кипящую кашу, охваченную мертвенно-голубым мерцанием. Временами оно вскипало особенно яростно, и тогда из него что-то выплескивалось – на одном и том же участке, там как будто плети гигантского ползучего растения перехлестнулись через стену, а потом через вторую стену, и эти побеги шевелились, тянулись, хватали людей, которые, подбегая, что-то бросали и тут же отскакивали назад. Зрение у Залмана было достаточно острым, а полная луна и разгулявшееся люминесцирующее болото позволяли рассмотреть, что происходит. О прорывах из Гиблой зоны регулярно писали в газетах и говорили. Вот, значит, как это выглядит…

Из домика вывалилось остальное общество, и Залман сел за руль.

– Пусти меня! – Ругве взмахнул пистолетом. – Ты псих, твою мать, а я водитель трамвая!

Будто бы подчинившись, Залман вылез наружу, внезапным движением перехватил правую руку Ругве, отобрал пистолет и сунул в карман. Хорошо, теперь он вооружен и сможет защитить себя и этих людей.

– Садитесь скорее, – попросил он, снова занимая водительское место. – Поедем.

Ругве не сдался, попытался вытащить его из машины. Он был грузный и сильный, но неуклюжий. Оттолкнув его, Залман захлопнул дверцу, тогда он обежал автомобиль и забрался с другой стороны. Остальные уже устроились на заднем сиденье, так что Залман сразу же включил фары и рванул с места.