Сверхновая американская фантастика, 1996 № 05-06

Утка слегка повернула голову, и клюв приоткрылся. Было слышно едва различимое тиканье механизмов, позолоченные лапки сделали один неуверенный шажок, затем — другой.

— С твоего позволения, — сказал Генри извиняющимся тоном.

— Брат мой, я так тебе сочувствую, — отозвался Жерар, но голос его все же звучал несколько отстраненно, казалось, проза жизни омрачает воспоминания о графине. Он вернулся к столу, нащупал на шее уточки защелку и нажал ее. — По-моему, хвост медленно двигается, — объявил он. — Сегодня вечером мне несколько раз почудилось, что он не поспевал за лапками.

Еще с минуту голова и шея подвигались, а затем вся верхняя конструкция откинулась на петлях. Сверкающая голова утки со стеклянными глазами свисала в сторону, словно ее срубили топором.

— Извини, Жерар, это все по моей вине. Я сделал все возможное, но, видишь ли, это слишком трудная работа. Больше штифтов, чем в органе, причем каждая деталька смастерена подобно самым дорогим карманным часам. Создать прекрасную и вместе с тем живую вещицу — слишком сложная задача.

Вергалан энергично кивнул.

— Что говорить, лишь самому Богу можно в этом довериться. — Он глянул на свое отражение в зеркале и, по-видимому, остался доволен, повторив движение головы с особенной важностью. — Бог достиг совершенства, создавая графиню Де Буи. Что за чудесные глаза, Генри! Подобны глубоким колодцам, губительным для мужчин. Если бы ты ее видел!

— Я бы желал увидеть. — Позолоченная птица вновь слегка вздрогнула, и в проеме горла появилась крошечная человеческая головка, по величине чуть крупнее костяшки большого пальца Жерара Вергалана. Сходство черт было весьма заметно. «Мне никак не удается, не нарушив артикуляционного аппарата, приспособить смотровое окошечко», — произнесла крохотная головка. Волосы прилипли ко лбу маленькими завитками. Впрочем, трудно достичь всего сразу.

— Как бы то ни было, — снисходительно отозвался Жерар, — ты был неповторим. Мне нечего было и надеяться на подобный успех без твоей помощи.

Крошечная фигурка теперь возникла вся целиком, облаченная во фланелевое серое одеяние, промокшее от пота. С минуту человечек сидел на верху механизма, затем стал спускаться по спинке утки, нащупывая ногами выступы позолоченных перышек, чтобы спрыгнуть на стол.

— Значит, потрудились на славу, — поеживаясь, Генри засеменил к тазику с горячей водой.

— Да, но пока еще рано расслабляться, — Жерар с любовью смотрел на брата, пока тот стаскивал с себя одежду и забирался в тазик. — Нет-нет, не волнуйся. Насладись сейчас ванной, ты заслужил это. И все же нам следует поработать над парой новых трюков, скажем, если она принимает пищу с одного конца, то ведь можно и чтобы из другого… Да, может и стоит. Эти люди тупы как пробки, необходимо объединить мои наиболее удачные идеи с твоими уникальными способностями — вещи, конечно, неразделимые, — чтобы хоть как-то заинтересовать их. Притом у старого Гино обширные связи, и если мы сыграем верно, то скоро покажем нашу прекрасную уточку самому королю!

Генри погрузился в воду, чтобы намочить волосы, затем вынырнул, брызгаясь и вытирая воду с лица.

— Королю? — изумился он.

Жерар улыбнулся, полез в карман и вытащил зубную щетку. Генри встал на ноги и взял ее, хоть щетка и была слишком велика для него. Вода выплескивалась из кувшина на стол, пока Генри скреб себе спину. Несколько капель упало поблизости от уточки. Жерар стер их рукавом.

— Да, мой маленький брат, именно королю! Мама всегда говорила, что с таким-то умом и приятной внешностью я пойду далеко. Но мне кажется, что в жизни необходимо нечто более существенное, нежели умение очаровывать. Если человеку незнатному вдруг вздумается произвести фурор, причем не для души, то он обязан знаться с сильными мира сего, уметь удивить их. — Кивком он указал на стол. — Вот, например, наша чудная золотая уточка. Люди жаждут сенсаций…

Генри вылез из тазика и взял протянутый платок. Его маленькое тельце исчезло в складках материи.

— Жерар, — буквально выдохнул он, — ты всегда был умен.

НАУКОСОФИЯ

Предлагаем вашему вниманию мысли Айзека Азимова о науке и ученых, оформленные его вдовой в 400-е эссе для «F&SF», которое там так и не успело появиться при жизни писателя. Мысли и выдержки из переписки представляют набросок той целостной картины мира, которую Азимов хотел составить для себя и показать другим. Увы, столкновение понятий не всегда приводило к их логическому синтезу. На наш взгляд, удачнее это случалось в образной сфере его художественного творчества. Некоторая резкость автора, иногда им самим вскоре осуждаемая, позволяла только оттолкнуться от крайности в обратную сторону. И продолжать поиск…

Айзек написал 399 научных эссе для журнала «F&SF», но был слишком болен, чтобы написать четырехсотое. Это очень беспокоило его, поэтому, так как мне уже пришлось однажды приложить руку к одной из его научных колонок, я предложила, чтобы мы написали 400-ое эссе вместе, отразив все его мысли о науке и ее популяризации. К несчастью, оно так никогда и не было завершено.

Более двух лет прошло уже со дня смерти Айзека. И, так как я все еще хочу завершить круглый счет 400-ым эссе, я наконец собрала его из наших бесед и писем, добавив выдержку из его недавно опубликованной автобиографии.

Мои комментарии отмечены квадратными скобками.

«Эссе» не отшлифовано, так же, как и письма, послужившие его основой. Как-то очень давно он писал мне об этом: «Мои мысли к тебе, словно эскизы, наброски мысли, совершенно непричесанные, такие, какими они легли на бумагу; и я доверяю тебе пробраться сквозь некоторую невнятицу и понять истинный смысл. На самом деле, это прекрасно — иметь возможность оставить это тебе с полным расположением и доверием».

И теперь я передаю это читателям Айзека с полным расположением и доверием.

[Дженет, 1994. Сегодня экономическое положение заставляет правительства и учреждения урезать расходы на научные исследования, которые могут рассчитывать на финансирование, только если обещают практический и экономический эффект. Ученым мешает все возрастающее количество антинаучных предрассудков, растущее с уменьшением количества литературы и ее распространяемостью. Люди хотят слышать удобные им ответы и обещания, а не правду. Карл Саган недавно выразил эту проблему в следующих словах: «Мы живем в обществе, остро зависящем от науки и техники, но вместе с тем очень немногие знают что-либо об этих науке и технике».

Айзек полностью соглашался в этом с Карлом и большую часть своей жизни пытался помочь людям понять науку.]

[Из речи в день присуждения ученой степени.]

Наука, несмотря на все ее ошибки, принесла образование и искусство большему числу людей — в процентном отношении — чем любой другой источник знаний в донаучные времена. В этом отношении именно наука сделала человека человеком. И, если мы собираемся решать вопросы, которые породила наука, мы сможем сделать это только с ее помощью.

[1966, рассказывая мне, что он написал в письме к Карлу Сагану.]