Знаки Зодиака (сборник)

Но это — потом, а сейчас заглянуть за край исполинской каменной чаши, на дне которой — озерко с мертвоглазым стражем.

Сергей давно уже не карабкался, а полз, ужом извиваясь в нагромождении тупых глыб Седловина была уже в двух шагах, а за ней неминуемый спуск, и там либо совершенно незнакомый мир, либо такая же колония пленников со всех уголков Вселенной Доползти Заглянуть Черт побери, зачем он выбросил пустой грейпфрут — надо было бы написать записку пинфинам, которые, боязливо поджав человеческие ручки, поджидают его внизу. Но возможность упущена. И потом, знают ли они земную азбуку?

Надо доползти и надо вернуться.

Эти два последних шага он полз уже с закрытыми глазами. Пальцы нащупали впереди изломанную кромку, едва прикрытую мхом, — тонкую, не толще черепицы. Он вцепился в нее, попытался шатнуть — нет, прочно.

Подтянулся. Перевел дыхание и только тогда позволил себе открыть, наконец, глаза.

Сначала Тарумов ничего не увидел — сгустившийся туман приобрел размеры чаинок, которые мельтешили, толклись в воздухе, странным образом не задевая лица Он помахал перед собою рукой — словно разгонял комаров. Получилось это почти бессознательно. Но «чаинки» разлетелись, и на какой-то миг перед ним открылся сказочный весенний мир, на который Сергей смотрел с высоты птичьего полета.

Этот миг был так краток, что он успел только воспринять свежее многоцветье не то огней, не то просто ярких и нежных красок, разбросанных по солнечной юной зелени, которая не имела ничего общего с угрюмым подколодным мхом, устилавшим их долину. Еще его поразило изящество почти невесомых арок и змеящихся виадуков — причудливая паутинка рукотворности, наброшенная на этот живой мир ненавязчиво и органично: и как бы подтверждение этому априорно возникшему ощущению жизни там, в дымчатой глубине, Сергей вдруг уловил стремительное движение, и ему показалось, что вдоль поверхности виадука легко и непринужденно, как только может это сделать властелин этого мира, скользит гибкое и прекрасное змееподобное существо…

В тот же миг плотная, роящаяся завеса сомкнулась перед Сергеем, и теперь он уже чувствовал, как она отталкивает его от края каменной стены, а затылок уже невыносимо жгло, словно тот взгляд с верхушки озерной каланчи приобрел убойную силу смертоносного теплового луча… Внутри тела — в голове и в груди — что-то вспыхнуло, и, захлебываясь бездымным жаром, Сергей в последний момент почувствовал, как тугой ком сконцентрировавшегося зеленого тумана толкает его вниз, обратно, гонит по склону, подталкивая на уступах, уводя от расщелин…

…Пучок влажной травы осторожно касался его лица, и сразу становилось легче, словно с кожи смывали налипшую тину.

Сергей приоткрыл один глаз — так и есть, над ним хлопотал давешний пинфин. Выпуклые прозрачные веки, опущенные на глаза, придавали ему профессорский вид.

— Привет пинфинским мудрецам, — сказал Тарумов, подставляя рот под тонкую струйку воды, которую пинфин выжимал из краснокожего грейпфрута. — Ты и не представляешь себе, как я рад, что я живой…

Пинфин захлопал веками, и пришлось перевести. В общих чертах.

Справа и слева что-то зашелестело, заскользило в траве Тарумов вздрогнул, припоминая сказочное видение, открывшееся ему с высоты края каменной чаши, приподнялся — нет, просто полюгалы шли к озеру на водопой. А может, купаться.

Тарумов с сомнением оглядел себя с ног до головы — весь комбинезон был покрыт тошнотворной зеленоватой ряской, словно Сергей побывал в стоячей лесной канаве.

«Не окунуться ли и нам?» — предложил он.

Пинфин радостно закивал и замахал ручками, вызывая из пещеры свою подругу. До озера, хоть дорога и шла книзу, добирались долго — Сергей пока еще не научился беспрепятственно двигаться в этой сухопутной тине, да и последствия путешествия сказывались — если бы не тонизирующая вода, просто не было бы сил. Он шел и раздумывал, стоит ли говорить пинфинам о результатах своей разведки. Подумав, решил стоит. Тот, предыдущий, ничего не сказал, может, никуда и не успел добраться, но если бы успел и передал кому-то, сейчас Тарумову было бы много легче.

Все еще, раздумывая. Сергей разделся до трусов, отполоскал в тепловатой воде комбинезон, поплавал, если это можно так назвать десять саженок туда, десять обратно. Дальше забираться он не рискнул еще опять шарахнут тепловым лучом в воде не очень-то отдышишься. А пинфины, похоже, плавать и вовсе не умеют пристроились на бережку, пинфиниха своему благоверному спинку моет — набирает воды в горсточку и трет черную кротовую шкурку между лопаток.

«Вот что, друзья мои, — он присел перед ними на плоский камень скрестив по-турецки ноги, и попросил внимания; впрочем пинфины всегда взирали на него с преувеличенным вниманием и почтением, — я поднялся на самую высокую гору. И заглянул дальше. Так вот дальше — обрыв, дороги нет. Отвесный обрыв, примерно… — он посмотрел на неподвижную озерную каланчу, возле которой беззаботно плескались полюгалы. Примерно десять вот таких колонн. А может, и больше. Это вы должны запомнить, если со мной что-то случится. — Пинфины протестующе замахали ручками, зашевелили губами — говорили между собой, а может быть, и Сергею в минуту волнения совершенно забыв, что он не может их слышать. — Без паники, друзья, без паники. Со мной уже… случалось. Поэтому запомните: наверх, через зеленые горы над пещерами, дороги нет. Бежать надо каким-то другим путем».

Они недоуменно уставились на него — бежать?

«Да, другим. Вы еще туда поднялись бы, а вот эти, которые дышат всем телом, словно мыльные пузыри переменного объема…»

Последнего пинфины не поняли, их занимало совершенно другое зачем бежать? Они трясли ручками — каждым пальчиком в отдельности, и Сергею совсем не к месту подумалось, что с такими гибкими и чуткими пальцами из них вышли бы первоклассные музыканты.

Пинфины не смели, не хотели, не желали даже думать о бегстве. Здесь они сыты, здоровы…

Тарумов махнул рукой.

«Постерегите вещички, — показал он им. — А я прогуляюсь в сторону этой насыпи, — он глянул на верхушку пестроклетчатого минарета, добавляя про себя: если мне это позволят. — Кстати, из вас никто не боится вот этой штуки?»

«Нет. Она же не живая».

«Ах, как же вы наивны, братцы вы мои плюшевые. Не живая! И я туда же — чего я там боялся, когда обнаружил, что меня обобрали и ободрали? Лап?»

Не того боялся. Самое страшное — не руки, не лапы. Манипуляторы.

Он кромкой воды подошел к насыпи. Крутенько, да и метров пять-шесть, но поверхность под проклятой вездесущей тиной явно неровная — значит, можно забраться. Но отложим.

Решетка тяжелых ворот была покрыта коротеньким буроватым мхом, осыпавшимся под пальцами. Забавно, первое исключение. А что там сзади?

Да то же самое, только… Далеко, не разглядеть. Изумрудная дымка скрадывает очертания, но там, на горизонте, — строения весьма причудливых очертаний. Даже, можно сказать, настораживающих. Они сливаются в один массив, но это явно отдельные башни, напоминающие…

Нет, показалось. И туман сгустился — проступают лишь неясные контуры, пирамида какая-то. Может быть, храмовый комплекс. А может, все-таки…

Он простоял еще минут пятнадцать, всматриваясь в густеющую на глазах дымку. Нет, надо вернуться к озеру и дожидаться погоды. Похоже, что перед ним опускают занавес, как только он начинает проявлять слишком пристальное внимание к тому, что лежит за пределами отведенной им лужи с прилегающими угодьями.

Но башню он осмотрит.

Тяжелая дверь — не то камень, не то строительный пластик подалась на удивление легко. Тарумов боком проскользнул внутрь башни-туры, ошеломленно огляделся.

Машинный зал. Вернее, распределительный. Трубопроводы баранки штурвалов, двулапые рубильники, глазастые выпуклые индикаторы, у которых по окружностям бегают разноцветные точечки. Поверхность стен разделена на несколько секторов, каждый окрашен в свои цвет. Пожалуй, самый нейтральный цвет здесь сиреневый. На этом секторе два рубильника, два штурвала, пять индикаторных плафонов, но светятся только четыре. Что-то вроде реостата.