Русская фантастика 2010

«Я в шоке. То, что происходит на экране, — чудовищно. Это должны видеть все!»

«Ученые не пришли к единому мнению. Доктор Криер утверждает…»

«Чушь! Этого не может быть. Видеожаба».

— Энгеран, — ласковый голос мягок и настойчив, — вы слышите? Будьте благоразумны. Мы все забудем — и эту сумасшедшую, и незаконное владение оружием. Выступите с заявлением, что вы инсценировали событие в погоне за славой. Пиар у вас уже есть, он останется с вами…

Как кошмар. Надолго. Навсегда.

— …мы поддержим эту версию…

Не загробный вздор.

Артем Белоглазов, Лев Жаков

Да в полымя

Игорь, нахмурясь, вертел маленькую детальку и никак не мог сообразить, куда ее девать. Разобраться без мамы оказалось не под силу: схема была сложной даже для него, пятиклассника.

— Лешка, иди сюда! — позвал младшего брата.

— Чево? — баском отозвался карапуз, сосредоточенно вырывая картонную страницу из книжки. Страница не поддавалась.

— Сюда иди, говорю!

Лешка приблизился вразвалочку.

— Глянь-ка. На картинку смотри, глупый! Видишь такую штуку? — Игорь ткнул пластмассовую фитюльку брату под нос.

Лешка грязными пухлыми ручонками взялся за схему парусника.

— Не-е, — протянул. — Не можу.

— А ты ищи! — Игорь сунул деталь в ладошку брата, а сам занялся приклеиванием мачты. Дело ладилось плохо: мачта не вставлялась в отверстие, клей не попадал куда надо. Под натужное Лешкино сопение Игорь возился с корабликом, забыв обо всем.

— Фу! — заныл вдруг брат. — Фу, кака!

— Не приставай, — пробормотал Игорь. Осторожно поднес измазанную клеем мачту к гнезду в палубе. — Сейчас я ее…

Лешка отошел, волоча за собой схему, зацепил нечаянно сваленные горкой детальки, и они с легким стуком посыпались на пол.

— Ты что делаешь! — рассердился Игорь.

Мачта покосилась в гнезде. Лешка от испуга заревел, попятился к столу.

Игорь отвлекся от кораблика и почувствовал неприятный запах, который уже заметил Лешка. Мальчик потянул носом: пахло дымом. Он побежал в кухню — плита была выключена. Игорь прошелся по квартире, принюхиваясь: нет, нигде ничего не горело. Но дымом тянуло все сильнее.

— Лешка, откуда пахнет? — Мальчик встряхнул зареванного брата. — Чуешь? Дым! Да успокойся ты!

Но Лешка только всхлипнул и рукавом вытер сопли.

— Не, — пробубнил он. — Кака!

Игорь подошел к входной двери. Уходя, мама заперла ее, а замок и снаружи, и изнутри открывался ключом; на всякий случай Игорь подергал ручку. Из щелей и замочной скважины тянулись синие струйки, они расползались в воздухе, таяли, оставляя после себя едкий запах. Игорь приподнялся на цыпочки и заглянул в глазок: на лестничной клетке плавал слоистый туман.

«Горим!» — понял мальчик.

Он бросился в зал и, подтащив к окну табурет, залез на него. Лешка, не понимая, в чем дело, хлопал слезящимися глазами и поворачивался вслед за братом.

— Кака! — твердил он, тыча пальчиком в сторону прихожей.

Игорь подпрыгивал, стараясь достать до верхнего шпингалета, однако дотянуться не мог. Вставать на подоконник было страшно. Мама запрещала: девятый этаж — не шутка, вдруг упадешь! И хотя упасть можно было только на балкон, Игорь боялся.

Лешка забился под стол: он кашлял и, хныча, тер кулачками глаза.

— Хватит! — прикрикнул Игорь. — Успокойся давай, а то маме расскажу, что ты плакал. Балкон вон открою, проветрим комнату — сразу легче станет.

Дрожа от сознания того, что делает нечто запретное, Игорь поставил ногу на узкий подоконник. Вцепился в задвижку, потянул на себя. Та не поддавалась. Поднатужившись, Игорь рванул ее — раз, другой… задвижка тяжело поехала вниз.

Мальчик слез на пол и отодвинул нижний шпингалет.

— Сейчас, Лешка, — ободрил брата. Потянул дверь, но она будто примерзла. Игорь схватился за дверь обеими руками и дернул изо всех сил. Захрустела бумага. Вдоль рам шла широкая желтоватая полоса — щели проклеивали на зиму, и ленту до сих пор не сняли.

Становилось жарко. У потолка стлался дым, на глаза наворачивались слезы, в носу свербело. Лешка плакал под столом, изредка кашляя.

Желтые капли физраствора с мерным стуком падают в трубку, словно тикают. Дура-муха, жужжа, бьется о стекло. За окном шумит улица; в приоткрытую форточку веет прохладой, и по ситцевой занавеске с дыркой в левом углу неторопливо ползают солнечные зайчики.

Там, где игла входит в вену, тепло и чешется. На тумбочке гладкие оранжевые шары — апельсины: пахнут, зверски возбуждая аппетит. Хочется есть — значит, проснулся. Значит, поправляюсь. И вообще — скоро буду здоров как бык, и душой, и телом. Не зря же я здесь, в больнице института психоневрологии.

Скрип двери. Поворачиваю голову и вижу Евгения Ивановича, за плечом доктора маячит Машка. Ну да, ни свет ни заря, а она уже тут — явилась к утреннему обходу. Опять заведет свою песню.

— Ну, как мы сегодня? — Врач прижимает большой палец к моему запястью, глядит участливо. Добрый доктор Айболит, всех излечит, исцелит.

— Да уж не как вчера.

А с позавчера, когда я ложку мимо рта проносил, и вовсе не сравнить. Диагноз привычный: физическое переутомление и угнетение нервных функций. Признаки налицо: потеря координации и внимания, замедление реакций, тошнота, слабость, ну и прочее. Вялость, заторможенность, сбои в моторике. Полный джентльменский набор. Едва ли — тьфу-тьфу и постучать по дереву — не функциональное истощение нервной системы. Но, по обыкновению, быстро иду на поправку. Капельницы, питательные растворы, тонизирующее плюс витамины кого угодно поставят на ноги. Вопрос времени. Меня так в два счета. Полежал недельку — и бодрячок.

— Это хорошо. — Доктор ласков и улыбчив, он задирает мне веко, всматривается. — А теперь покажите язык.

Послушно раскрываю рот. Мельком глянув, Евгений Иванович делает пометку в истории болезни.

— Заходите же, Мария Анатольевна, — обращается к Машке.

Но она, ясное дело, уже без разрешения присела на соседнюю пустую кровать. Глядит сосредоточенно, на худых острых коленях — вместительный пакет. Небось колбасы копченой притащила, сервелат, нет бы нормальную, краковскую. Но Машку разве переспоришь? «Далась тебе эта дрянь! Не бедствуем, чай». А мне, может, нравится.

— Как он, доктор? — спросила жена, кладя пакет на стол и нервно сжимая пальцы, будто у нее мерзли руки. — Сколько еще лежать?

— Ну… — Врач полистал историю. — Скоро на выписку. Думаю, пара дней постельного режима с соблюдением всех назначенных процедур, и можете забирать. Дома — хорошее питание, отдых. На природу съездите, в деревню. Очень способствует.

Он вышел. Машка тут же пересела ко мне на кровать, уставилась выжидательно.

— Что? — спросил я.

— Давай переедем? И доктор советует. Уволишься — и проблем нет. Квартиру продадим, купим домик… огород свой, хозяйство. Приставать никто не будет. Давай?

Жена ткнулась сухими губами в щеку. Я улыбнулся.

— Тоже тебя люблю, — шепнул на ухо. — А переезжать не стану, не уговаривай. — Обнял, забыв о руке с воткнутой капельницей. Игла дернулась, и я скривился от кольнувшей боли.

Машка заметила, бросилась помогать. Нет уж, лучше сам: такую неумеху, как моя жена, еще поискать. Хозяйство ей, домик — за коровой убирать надо; грядки пропалывать, поливать. Разве справится? Это она на словах бойкая.

Руку снова кольнуло: Машка пыталась вправить иголку.

— Погодь! — осадил я. — Аккуратнее, а то мимо пойдет. — Однажды, помню, чуть руку не разнесло. Если б сестра вовремя не заскочила, ходил бы с дулей на локте.

— Олежка, да что ты, давай я!

— Одеяло вон поправь. Иголку сам.

Машка надула губки, скуксилась, но одеяло поправила. От страненно уставилась в окно: подбородок в ладошки уперла, сидит. Обернулась через минуту.