Аз победиши или Между землёй и небом - война

Главный итог, тем не менее, сегодняш... пардон, уже прошедшего... дня: я наконец-то понял, куда мне пойти, и как туда пройти. И в этом - моя Цель, мое Решение. Теперь я знаю, где я нужен. Раньше я туда через щели в стене подглядывал, теперь уйду за стену. Уйду, я решил. Уйду, чтобы не вернуться... Маму и отца жаль, но ничего не могу поделать, надеюсь, когда-нибудь они поймут и простят... Это очень важно, когда у человека есть хотя бы одно-единственное место в сонмище миров и времен, в котором, он знает, его присутствие действительно необходимо, позарез, блин, да. И неважно, что _т_в_о_е_ место вполне может расположиться в причудливых, самых неожиданных, весях и градах, и неважно, что жертвовать необходимо многим, чтобы достичь своего места: приходится выбирать в надежде, что жертвы не напрасны. Но если ни единого такого места не осталось для тебя, и нет во всем мироздании той комнатки, где необходимо твое присутствие, где нужен ты, конкретный _т_ы_, никто иной взамен, - тогда пиши на лбу своем черным траурным фломастером: "ПРОПАЛ". Заказывай белые тапочки и смиренно ложись в ящик шестигранный, червячки ждут не дождутся. Хотя... Быть может, я слишком упрощаю? Посему - закругляюсь. Я не знаю еще: может быть, на этом письме мой эпистолярножанровый поток сознания вовсе не почиет в бозе. Если что, жди писем. Как только найду _т_а_м_ "почту", черкну пару слов. Я думаю, ты-то будешь ждать весточку невзирая ни на что. А сейчас ухожу... Когда вернусь, закончу сию неожидаемо и некстати начатую эпистолу. (Я не задолбал тебя этим словечком?) О'кей? Впрочем, вру. Какое там - "вернусь". Зачем?.. Но мыслишка вертится, бередит душу. Мыслишка о возможном возвращении. Еще не уйдя, думаю о возврате. Зря, наверное. Как бы эта прилипчивая привычка к родному миру не помешала уйти! Да не дай Бог Мой!! Я знаю, _т_о_т_ мир мне родней. Пускай и родился я в этом... Бр-р. Запутался опять. Настроение такое. Корневое... Это пройдет, думаю. Такие дела.

Перед уходом хочу тебе вкратце, буквально пару-тройку слов сказать о трагедии. И потом о... как бы это попроще... "мимолетных встречах" и "тех, кто рядом".

Это трагедия, когда человек в родном мире не находит своего места. Это очень больно, знаешь - ощущать себя инородной тканью, отторгаемой организмом. Но я не кусок протоплазмы, я это самое, мыслящее, разумное существо, черт бы меня забрал со всеми потрохами... Вот и забирает, ха. Достучался. Стучащемуся - да откроется. Я не кусок протоплазмы, и потому я - эмигрирую. Спокон веку в поисках лучшей доли человеки покидали Родину... Кто за морем-окияном счастье шукал, кто за горами, а я - за стеной. (Кстати, вопрос интересный: ТОЛЬКО ЛИ Я???) До вчерашнего дня, пока пребывал в подозрении, что "картинки" иных миров, подсмотренные мною лишь плод моих фантазий, который пытался сорвать, сковать "авоськой" слов, уложить в корзину страниц, попытаться всучить потенциальному потребителю (читателю то есть), - до вчерашнего дня я искал не там, где следовало. Я писал, потому что в этом видел единственный выход: миры распирали душу, настойчиво требовали свободы, и ничего более умного, чем выплескивание их на бумажные страницы с помощью такого убогого инструмента, как слова, я не изобрел... Зачем люди пишут, спрашивается? зачем рисуют, музыку сочиняют, кино снимают, скульптуры ваяют, домики из спичек складывают, самодельные автомобильчики в сараях клепают... Помнишь, ты меня спросил: зачем ты пишешь? Тогда я сказал тебе, что сам не знаю. Это правда, я не знал, хотя в одном был уверен твердо: каким-нибудь "вторым" Достоевским я быть не желаю, только Первым Самим Собой. Я не боялся пользоваться избитыми штампами и заезженными сюжетными ходами, образами и приемами, это да. Но! Строители используют кирпичи. Одинаковые, в принципе. Ты можешь сказать, что дворцы и однотипные "спальные" ульи построены из одинакового материала? Вот. А это так... Я не знал, зачем пишу, но искал свой стиль, пусть убогий и странный, многословный и водянистый, но свой... А теперь к тому же - знаю, зачем. Оказалось, вовсе не оттого, чтобы заработать кучу нала или там почувствовать себя умнее окружающих, двух слов связать не способных, в отличие от меня, мастера связывать слова... Я писал, потому что "спускал пар". Дьявольская (Божественная Моя) печать заклеймила меня я смотрел в щелки стены, разделяющей миры. Другие, я знаю, пишут по иным причинам. По каким, хотел тебе рассказать, но... уже не успею. Когда-нибудь расскажу, если свидимся, дай Мой Бог. Или напишу, если почту разыщу, чтоб отправить весточку. Лови меня на слове. Ты знаешь, я ненавижу невозвращенные долги. Так что о тех, кто рядом, и мимолетных встречах тоже потом. Если буду испытывать потребность говорить о тех, кто остается в этом мире...

Здесь, пожалуй, лишь тебя я могу еще назвать близким по духу существом, поэтому я написал тебе, чтоб ты в курсе был, если что. И чтобы не подумал, что съехал с катушек, если вдруг получишь когда-нибудь "письмо мертвого человека". А пожелать тебе на прощание хочу одно:

ДОБРОЙ РЕАЛЬНОСТИ!

Надеюсь, ты понял, _ч_т_о_ я вкладываю в смысл этих слов. Себе я, пожалуй, с иронией могу пожелать лишь ДОБРОЙ ФАНТАСТИКИ.

Ну, покедова. Доброй тебе реальности еще раз. Жму манипулятор. Держи нос по ветру и никогда не иди на компромиссы с совестью. Парадоксальный совет, скажешь? Вовсе нет. Отнюдь. Но живущим ЗДЕСЬ его смысл не дано уловить... Я старался так ЗДЕСЬ поступать, и прослыл ненормальным, не от мира сего...

Прощай. "До свидания" не говорю, боясь сглазить.

С дружеской любовью всегда твой...

P.S. А знаешь, если бы та "гиена" не была настолько пьяной и не так воняла потом и мочой, я бы ей отдался, наверное... Плоть требует своего, и весьма настырно... Ведь я тоже - всего лишь... душонка, отягощенная трупом..."

22. В ПЛЕНУ У НОНОК

...Вилли не затоптали у лифта. Как он врубился гораздо позже, вовсе не случайно и неспроста. Он был нужен им...

Очухался четырнадцатилетный Вилли Квайл нескоро. За окном мерцали по-прежнему блестки звезд, и Вилли почему-то показалось, что эта ночь следующая. Хотя он мог и заблуждаться. Лежал он на мягкой постели, перебинтованный с головы до ног, кажется; попробовал встать и обнаружил, что за ноги привязан, а руки его примотаны бинтами к бокам. - Ух, кошачьи отродья, - прокомментировал Вилли свое плачевное положение, - ну ничего, я вам еще кишки помотаю, твари патлатые...

Далеко не у всех нонок были длинные прически, большинство их стриглись накоротко. Но такими словами всегда ругался Фредди, и Вилли подхватил у старшего брата полюбившееся определение. Фредди был почти вдвое старше Вилли, и авторитет его для младшего брата сомнению не подлежал. Даже в большей степени, чем папашин. Папаша был мужиком старой закалки и в некоторые вещи "не въезжал". Собак не ел, например. Кошек, крыс, змей - всегда пожалуйста, а псов не мог... Все время вспоминал какого-то "Арчи", который якобы в первые годы ноночьего нашествия спасал ему жизнь, и ради которого он, папаша, даже пристукнул какую-то бабу, которая чуть было не стала мамашей возможным Фреду и Вилли. Папашка вообще много чего болтал о прошлых годах, но по большей части сыновья не могли понять, о чем это он там. Однажды, после того как безуспешно пытался часа два растолковать отпрыскам, что оно такое - "ночной клуб", - он плюнул и поклялся, что больше ни слова не скажет, о том, какая жизня была ДО нонок. Клятву сдержал.

Фредди, подумал Вилли, лежа связанный на кровати, я хлюпиком не буду, слышишь?! Я от них сбегу и за тебя, за папашку отомщу, понял?! Ты только там в земле не переворачивайся, договорились? Они меня врасплох сцапали, их было пять рыл на меня одного, задавили массой... Но я исправлюсь, братец, вот как есть обещаю, не сходя с места! Тебе стыдно за Вилли не будет...

И он принялся исправляться не сходя с места. Сойти с места при всем желании тотчас же вряд ли ему бы удалось.

Тужился, тужился Вилли, сопел и хрипел, стиснув зубы. Но бинты порвать мочи не хватило. Зато адскую боль в грудь и голову накликал. Полежав смирно чуток, боясь вздохнуть, Вилли превозмог приступ и засучил ногами, пробуя на крепость путы. Постель, превращенная в узилище, находилась в небольшой, пятнадцать на пятнадцать примерно, комнате, кроме двери, окна и самой постели, в помещении этом не имелось ничего, даже осветительного прибора никакого. Все это пленник разглядел, когда боль на некоторое время утихла, сжалась в два комочка, один под черепом ворочался, стукаясь о кость, а второй в груди копошился, словно крыса, угодившая в мышеловку.