Центр роста

Глава одиннадцатая, в которой бледнеет Ахилл

Трапезная вздохнула мучительным вздохом. От грез очнулся даже Пирогов, который теперь перетаптывался, сумрачно смотрел сквозь шерсть и что-то, казалось, порывался сказать. Свеча, стоявшая ближе других к Трикстеру, встрепенулась и погасла; поплыл дымок, мешаясь с невидимой и тоже отлетающей душой.

- Не приближайтесь! - рявкнул О’Шипки.

- Но ему надо распутать бант, он задохнется, - пролепетала Анита.

- Нет. Он уже задохнулся. Отойдите в сторону, вы мне застите свет.

- Зачем вам свет, вы же нюхаете, - заметил Ахилл.

- Как же мне не нюхать, если пахнет миндалем, - О’Шипки уже поднимался с коленей, отряхиваясь.

- Пропустите меня, - приказала Мамми и выступила вперед. - Мне знаком этот запах.

- Откуда, позвольте спросить? - пробормотал Шаттен, с опаской отодвигаясь.

Тем временем Мамми присела на корточки, принюхалась и встала, оправляя юбку.

- Мистер прав, - согласилась она. - Ошибиться трудно.

О’Шипки расправил на ладони носовой платок и взял им за ножку недавний фужер.

- Вы можете понюхать и здесь, если угодно. Все тот же Аромат, - в последнем, намеренно подчеркнутом слове, таился смертельный яд.

- Я не понимаю, - каркнул Ядрошников, который до сих пор безмолвствовал и постепенно приходил в себя после сильного потрясения. - Он что же, мертв?

О’Шипки отвесил ему поклон:

- С вашего позволения. Не возникает ли у вас желания пересмотреть ваши взгляды насчет метафорической природы кровавых дел?

И он победно умолк, потому что длинная фраза лишила его кислородных резервов.

В ту же секунду Цалокупин запрокинул голову и закатил глаза, падая в обморок, что оказалось серьезным испытанием для его брата. Анита, отвлекшись от созерцания трупа, поспешно подставила им стул. Перепуганный Холокусов взялся делать Цалокупину искусственное дыхание, дыша рот в рот.

- Подложите салфетку, - шепотом подсказала Мамми. - Мало ли, вдруг у него зараза какая.

Растревоженный Пирогов кряхтел, не находя в себе силы выступить с заявлением.

- Утешься, брат, - Ахилл приобнял его за полотняные плечи. - Ты видел лики смерти, ты знаешь. Гони от себя печаль, мы еще разыграем не один эндшпиль.

И тот, бесконечно доверяя своему вечному противнику и столь же неизменному партнеру, притих и вернулся к партии.

О’Шипки пристально посмотрел на Ахилла.

- Что это у вас в руке?

Тот уставился на свой стакан:

- Если не ошибаюсь, джин. А в чем дело?

О’Шипки не успел ответить, вмешался Шаттен:

- Дамы и господа, я предлагаю немедленно удалиться из этого скорбного зала. Давайте оставим здесь все, как есть, и ничего не будем трогать до прибытия полиции.

- Полиция! - нервно воскликнул Ядрошников, багровея. - Она не прибудет, мистер Шаттен! Вы, кажется, забыли, что мы оказались заложниками стихии.

- Не век же нам быть заложниками, - ответил Шаттен с неожиданным хладнокровием. - Рано или поздно сообщение восстановится, и силы правопорядка доберутся до острова.

- Мистер Шаттен тоже прав, - подала голос Мамми, имевшая вид еще более строгий, чем обычно. - Это наш долг. Нам нельзя прикасаться ни к телу, ни к рюмке - ни к чему.

- Дорогая Мамми, - раздраженно запыхтел директор. - Помощи может не быть ни завтра, ни через неделю, ни даже через месяц. Вы не знаете здешних штормов. Что вы под этим разумеете: «не прикасаться к телу»? Уж к телу-то нам хочешь, не хочешь, а придется прикоснуться! Вы представляете, во что превратится мистер Трикстер через месяц, если останется здесь? И где нам кушать? Нет, его обязательно надо положить в специальный холодильник.

Почти все присутствующие содрогнулись, узнав о существовании специального холодильника. Директор между тем полез себе в одежду и вынул пузырек с каким-то снадобьем.

- Цалокупин! Как вы себя чувствуете?

- Я Холокусов, - поправил его Холокусов, обнимавший обмякшего брата. - Ему очень плохо, господин директор. Он в шоке.

- Возьмите вот это, и пусть он вдохнет.

- Минуточку, - О’Шипки отреагировал молниеносно и выхватил у Ядрошникова пузырек. - Позвольте полюбопытствовать, что в нем?

- В нем? Нашатырный спирт, - опешил директор, не понимая. Но тут же начал понимать и сразу побагровел еще сильнее: - Вы… вы намекаете… вы позволили себе предположить…

- Господин директор, поверьте, что у меня нет другого выхода, я должен быть начеку, - объяснил О’Шипки, стараясь быть предельно любезным. - Это не самоубийство. Старина Трикстер был не из тех, кто стал бы сводить счеты с жизнью таким вот образом.

И он дернул ногой, метя в труп.

- Правильно, - серьезно согласилась Анита. - Я не буду распутывать бант. Пусть распутывает полиция.

- Если я правильно вас понял, О’Шипки, - заметил Ахилл, - вы считаете… Аромат, дружище, постой, не лезь сюда, наступишь… Вы твердо уверены, что смерть мистера Трикстера имеет насильственную природу.

- Загубили, - слабо прошептал со стула Цалокупин, очнувшийся без участия нашатыря.

- Именно так, - поклонился О’Шипки. - И, кто бы это ни совершил, он смог бы сделать неплохую карьеру в нашем Агентстве. Он не только организовал Неприятность, но и сумел сообщить ей некоторую пикантность, донельзя запутав дело. Господин Ахилл, я повторяю свой вопрос: что вы держите в руке?

- Я же ответил, что джин, - Ахилл заносчиво нахмурился.

- Меня пока что не интересует содержимое. Во что налит этот джин?

- В стакан, как видите, - озабоченно констатировал Ахилл, понемногу начиная соображать. - Но это не мой стакан, я взял со стола первый попавшийся. Здесь, знаете, не принято церемониться…

- Верно, - О’Шипки сочувственно кивнул. - Вы взяли стакан Трикстера, потому что это Трикстер пил из стакана. А вы из чего изволили выпивать?

- Из фужера, - Ахилл побледнел, моментально забыв о своей хрестоматийной пяте, которую расписывал в качестве единственного уязвимого места.

О’Шипки, ничего не говоря, помахал перед собранием остатком фужера.

- Из этого следует, - снимая очки, деловито продолжила Мамми, - что…

- Что мишенью убийцы был вовсе не Трикстер, - закончил О’Шипки. - Метили в вас, Ахилл. Вам придется напрячь свою память и вспомнить, кому из присутствующих вы успели насолить своими былинными подвигами.

- Господа, уйдемте же отсюда! - взмолился Шаттен.

- Я… я… - Ахилл тем временем заклацал зубами. - Великие боги, я… ничего такого… разве что на ногу наступил, госпоже Аните… как нарочно, больным ботинком… То есть больной ногой, которая у меня в ортопедической обуви… и все, больше ни-ни, ни единого подвига…

- Успокойтесь, Ахилл, - раздраженно сказал Ядрошников, тщетно порываясь застегнуть уютный клубный пиджак, который с некоторых пор сделался ему мал, и на который он, питая слабость к нарядам, сменил утренний охотничий костюм. - Мистеру О’Шипки мерещится, будто он действует по заданию Скотланд-Ярда, тогда как на деле ему привычнее устраивать катастрофы, нежели расследовать их причины. Их и не приходится расследовать. Не слушайте его.

Но было поздно. Ахилл сорвал свою бобровую шапку и вытер с лица испарину.

- Не суйтесь, сударь, - прошипел он, уподобляясь прародителям своего кафтана. - Это мой фужер! Мой! Я посмотрел бы на вас, когда б несчастный Трикстер хлебнул из вашей посуды…

- Мррр, - Аромат, обретший прежнее спокойствие, мельком взглянул на тело, подсунул Ахиллу шахматы и начал тыкать в пешку, показывая, что только что сделал ход.

Ахилл ударил по его руке, и шахматы рассыпались по каменным плитам. Белый ферзь укрылся в устье рта бездыханного Трикстера, а черная ладья очутилась в миндальной лужице. Вокруг была пена, но пена не морского, а совсем другого, человеческого происхождения. Она подсыхала на полу, как мыльные хлопья на щеках окаменевшего тролля, который начал бриться, но не закончил, застигнутый восходом солнца.

Пирогов горестно заскулил и упал на колени. Его борода приняла участие в аллегории, обернувшись помазком; Пирогов мел ею пол, собирая разбитое войско.