Вспомнить всё (сборник)

– Не воспринимай это как реальность, – шепнула Сивилла, но я знал, что образы, представшие передо мной, из будущего.

Гигантский корабль без парусов и весел… Целый лес высоких стройных зданий, между которыми снуют, теснясь, повозки, не похожие ни на что прежде мною виденное. Меня тянуло туда помимо моей воли, пока я не оказался в самой гуще клубящихся форм и очертаний, скрывших святилище и Сивиллу.

– Я вижу это горгоньим глазом, – донесся в последний раз ее голос, – тем самым, который три сестры передавали друг другу, Глазом Судьбы… ты падаешь… – И все затихло.

Я играл в траве с щенком, думая о разбитой бутылке из-под кока-колы – кто мог забросить ее к нам во двор?

– Филип, иди обедать! – позвала бабушка с заднего крыльца. Садилось солнце.

– Иду! – крикнул я, но продолжал играть.

В большой паутине билась пчела, я попытался освободить ее, а она меня укусила.

Потом помню, как просматривал комиксы в «Беркли Дейли-газетт» и прочитал про Брика Бредфорда, который наткнулся на забытую цивилизацию.

– Эй, мам, – позвал я, – погляди-ка сюда, вот здорово! Брик свалился со скалы, а внизу… – и вдруг замолчал, разглядывая с непонятным чувством изображения древних шлемов и оружия.

Бабушка недовольно скривилась.

– Уж больно он к этим комиксам пристрастился, почитал бы что-нибудь серьезное.

Следующее воспоминание уже из школьных времен. Сижу в зале и смотрю, как танцует девушка. Джилл старше меня, в шестом классе. На ней восточный наряд, шарф закрывает нижнюю часть лица, но глаза, умные и добрые, напоминают чьи-то другие, очень знакомые… Позже миссис Редман задала нам сочинение, и я написал о Джилл – как она жила в далекой стране и танцевала там обнаженная выше пояса. Миссис Редман позвонила матери, и я получил нагоняй, хотя не слишком понял, из-за чего. Тогда я многого не понимал. У меня случались воспоминания, не имевшие ничего общего с Беркли, начальной школой в Хиллсайде, моей семьей и домом, где мы жили… Чаще всего мне виделись змеи, не знаю, почему – мудрые змеи, совсем не злые, нашептывающие слова.

Так или иначе, мое сочинение получило высокую оценку самого директора школы мистера Гейнса, хотя лишь после того, как я дописал, что Джилл выше пояса всегда была одета. Я решил стать писателем.

Однажды ночью, уже перед старшими классами, мне приснился странный сон, удивительно реальный по ощущениям. Передо мной возник пришелец из космоса внутри стеклянного шара вроде спутника или чего-то такого, в чем они летают. Существо не могло говорить и лишь пристально вглядывалось в меня своими странными глазами.

Двумя неделями позже мне пришлось писать в сочинении, кем я хочу стать, когда вырасту, я вспомнил свой сон и написал: «ХОЧУ СТАТЬ ПИСАТЕЛЕМ-ФАНТАСТОМ».

Родители просто взбесились, но это лишь помогло, такой уж у меня характер, а тут еще вдобавок моя подружка Изабель Ломакс сказала, что у меня ничего не получится и вообще, фантастика – тупое чтиво для прыщавых юнцов. Я окончательно уверился в том, что научная фантастика – мое настоящее призвание, ведь должен кто-то писать для прыщавых юнцов, не виноваты же они в своих прыщах. Читать книги имеют право не только люди с безупречной кожей, Америка – страна равных возможностей. Так учил нас мистер Гейнс, а он починил мои часы, которые никто не мог починить, и был для меня высшим авторитетом.

В старших классах я учился плохо, потому что с утра до вечера писал фантастику, а учителя кричали, что я коммунист, раз не делаю, что положено.

– Вот как? – отвечал я обычно.

В конце концов меня вызвали к директору, который отчитал меня еще почище, чем до этого дедушка, и пригрозил исключить, если не исправлюсь.

Той ночью мне приснился очередной странный сон. Я ехал с женщиной, но не на машине, а в римской колеснице, и женщина почему-то пела. На следующий день, когда меня вызывали к директору, я написал на доске:

Войдя, он покраснел от злости, потому что преподавал латынь и мог понять, что это значит «где правят деньги».

– Такое мог написать только левый политический активист, – сказал он.

Тогда я написал по-другому:

Оторвавшись от бумаг, он взглянул на меня озадаченно.

– Где ты узнал это латинское слово?

– Не знаю, – ответил я.

Почему-то мне казалось, что во сне я разговариваю на латыни. Возможно, это просто были воспоминания о школьных уроках, где я получал по латыни удивительно хорошие оценки, хотя никогда не готовился.

Следующий памятный сон приснился мне за два дня до того, как тот паршивый псих застрелил президента Кеннеди. Я видел, как это было – будет! – словно наяву, но ярче всего перед глазами стояла фигура моей подружки Изабель, наблюдавшей за происходящим, – во сне у нее был третий глаз.

Родители отвели меня к психологу, потому что, когда президента в самом деле застрелили, я ушел в себя, ни с кем не разговаривал, только сидел и думал. Психолог оказался симпатичной женщиной по имени Кэрол Хаймс. Она не называла меня психом, но посоветовала жить отдельно от родителей и бросить школу, потому что школьная система отгораживает от реальности, не учит справляться с насущными проблемами и мешает заниматься любимым делом – писать фантастику.

Так я и поступил. Работал в магазине: распаковывал и устанавливал новые телевизоры. Каждый из них казался мне огромным глазом, и это не переставало меня беспокоить. Однажды я рассказал Кэрол Хаймс о своих странных снах с инопланетянами и латынью. Там было и многое другое, впрочем, но оно тут же забывалось.

– Сны как явление вообще мало изучены, – сказала мисс Хаймс. Я сидел напротив, пытаясь представить ее в наряде для танца живота, голую выше пояса, и думал о том, что сеанс психотерапии это сильно оживило бы. – Недавно появилась гипотеза, что сны имеют отношение к коллективному подсознанию, которое хранит память тысячелетий. Если так, то во сне можно прикоснуться к прошлому человечества.

В тот момент я представлял себе ее бедра, колышущиеся в танце, но слова мимо ушей, тем не менее, не пропускал. Были в ее глазах какие-то особенные мудрость и доброта – каждый раз почему-то вспоминались те самые змеи.

– Еще мне снятся книги, – припомнил я, – которые лежат передо мной раскрытые. Большие, ценные, чуть ли не святые, как Библия…

– Наверное, из-за твоих планов стать писателем, – вставила мисс Хайнс.

– Нет, книги очень старые, им тысячи лет, – продолжал я, – и они о чем-то нас предупреждают. Еще вижу страшные убийства, много, и как тайная полиция бросает людей в тюрьму за их идеи… А еще – женщину, похожую на вас, которая сидит на высоком каменном троне.

Потом мисс Хаймс переехала в другой штат, и я больше ее не видел. Настроение было скверное, спасал только писательский труд. Один рассказ взяли в журнал научной фантастики – о том, как высокоразвитые пришельцы высадились на Землю и тайно управляют человечеством. Гонорар мне так и не выплатили.

Теперь я стар, мне нечего терять, поэтому расскажу, хоть это и большой риск. Однажды мне заказали небольшой рассказ для другого журнала, дали готовый сюжет и черно-белое фото будущей обложки. Там был изображен римлянин или грек – во всяком случае, одет он был в тогу – с кадуцеем, обвитым двумя змеями, хотя первоначально в древности вместо них были оливковые ветви.

– С чего ты взял, что это называется «кадуцей»? – спросила Изабель.

Теперь мы жили с ней вместе, и она все время заставляла меня больше зарабатывать – ее-то родители были побогаче моих.

– Не знаю, – ответил я, испытывая знакомое странное ощущение, только на этот раз гораздо сильнее.

Голова кружилась, перед глазами вдруг замелькали разноцветные пятна, как на абстрактных картинах Пауля Клее.

– Tempus… дата сегодня какая? – еле выговорил я, обращаясь к Изабель, которая сушила волосы и перелистывала свежий номер «Гарвардского пасквилянта».