Академия и Земля (Основание и Земля)

– Мне нужна только ты, Блисс.

– Это потому, что ты ничего об этом не знаешь. Но ты сможешь узнать.

Тревайз во время этого диалога не спускал сосредоточенного нетерпеливого взгляда с обзорного экрана. Облачное покрывало приближалось, и спустя мгновение все поле зрения окутал густой серый туман.

«Микроволновый диапазон», – мысленно скомандовал он, и компьютер немедленно переключился на распознавание отраженных сигналов радара. Облака вскоре исчезли, и на экране появилась поверхность Компореллона, окрашенная в разные цвета. Границы между областями с различной поверхностью слегка расплывались и подрагивали.

– Так и будет? – с некоторым разочарованием спросила Блисс.

– Да, пока не опустимся ниже облаков. А потом снова увидим все при солнечном свете.

И стоило ему только это сказать, как засияло солнце и нормальная видимость восстановилась.

– Понятно, – сказала Блисс, глядя на экран. Потом, повернувшись к Тревайзу, продолжила: – Зато непонятно другое. Почему для таможенника с орбитальной станции было так важно, обманывает ли Пел свою жену?

– А я сказал тому парню, Кендрею, что, если он отправит тебя назад, этот слух долетит до Терминуса и, естественно, до жены Пелората. Пелорат вследствие этого может попасть в пикантное положение. Я не уточнял, какого сорта неприятности его ожидали, но я старался, чтобы прозвучало так, словно дело его будет совсем худо. Есть такая штука – мужское братство, – ухмыльнулся Тревайз, – и один мужчина никогда не выдаст другого. Даже поможет, если нужно. Все очень просто! В другой раз они запросто могут поменяться ролями. Есть у меня подозрение, – сказал он с напускной серьезностью, – что подобное братство существует и у женщин, но, не будучи женщиной, я никогда не смогу в этом убедиться наверняка.

Лицо Блисс стало похоже на хорошенькую грозовую тучку.

– Это что, шутка? – обеспокоенно спросила она.

– Нет. Я серьезен, как никогда, – ответил Тревайз. – Я не утверждаю, что Кендрей разрешил нам посадку на Компореллон только ради того, чтобы спасти Дженова от гнева супруги. Мужская солидарность могла просто стать последней каплей в чаше моих аргументов.

– Но это же ужасно! – воскликнула Блисс. – Законы, именно законы помогают сплочению общества и связывают его воедино. Неужели это так легко и просто – пренебречь законами из-за таких пустяков?

– Ну, – протянул Тревайз, мгновенно перейдя к обороне, – некоторые из этих законов сами по себе пустяшны. Кое-какие планеты жутко ревниво относятся к посещениям своих секторов даже во времена мира и коммерческого процветания, какое сейчас царит благодаря Академии. Компореллон по каким-то причинам выделяется из общей массы. Внутренняя политика – дело темное. С какой же стати мы должны из-за этого страдать?

– Ты увиливаешь от ответа. Если мы будем повиноваться только тем законам, которые считаем справедливыми и разумными, то законов не останется совсем, потому что нет закона, который хотя бы кто-нибудь не счел несправедливым. И если только пожелаем, то всегда сумеем найти причины не исполнять те или иные законы. А там недалеко до анархии и катастрофы, даже для самого ловкого проныры, не пережить катаклизма беззакония.

– Общество так легко не рушится, – сказал Тревайз. – Ты говоришь как Гея, а Гея, вероятно, не может понять тонкости сообщества свободных индивидуумов. Законы, установленные справедливо и разумно, могут без труда выжить и сохраниться при любой погоде, но могут оставаться в силе и по инерции. Раз так, нарушать эти законы даже полезно – в знак признания того, что они стали больше не нужны или даже вредны.

– Тогда даже вор и убийца может утверждать, что он действует на пользу общества.

– Ты кидаешься в крайность. В суперорганизме Геи законы принимаются по всеобщему согласию, и никому не приходит в голову их нарушать. Можно сказать, что Гея живет как растение. В свободном сообществе присутствует элемент беспорядка, но это цена, которую приходится платить за способность создавать что-то новое и меняться. В целом, это разумная цена.

Блисс заметно повысила голос:

– Ты абсолютно неправ, если думаешь, что Гея живет как растение. Наши поступки, критерии, взгляды постоянно находятся под контролем. Гея развивается, переживая и думая, и, следовательно, меняется при необходимости.

– Если даже все обстоит именно так, как ты говоришь, ваши самоконтроль и развитие наверняка слабы, потому что на Гее нет ничего, кроме Геи. У нас же, даже когда почти все согласны, обязательно отыщется несколько упрямцев, и порой именно они оказываются правы. Если же они достаточно умны, энергичны и правы, они могут в конце концов победить и стать героями в будущем – подобно Гэри Селдону, который, создав психоисторию, противопоставил свою идею воззрениям всей Галактической Империи и победил.

– Он был победителем только до последнего времени, Тревайз, – возразила Блисс. – Вторая Империя, задуманная им, не родится. Вместо нее родится Галаксия.

– Родится ли? – мрачно буркнул Тревайз.

– Это твое решение, и, как бы ты ни спорил со мной о преимуществах изолятов, об их свободе становиться глупцами и преступниками, что-то, скрытое в тайниках твоего сознания, заставило тебя выбрать Гею.

– Сейчас в тайниках моего сознания, – еще более мрачно сказал Тревайз, – весьма приземленные соображения. Для начала – вот это, – кивнув в сторону экрана, на котором огромный город раскинулся до горизонта, добавил он.

Посреди кварталов приземистых строений, окруженные коричневыми полями, покрытыми легким туманом, торчали отдельные небоскребы.

Пелорат покачал головой.

– Как жаль. Я к тому, как трудно вас примирить, но вы втянули и меня в свой спор.

– Не переживай, Дженов, – сказал Тревайз. – Можешь возобновить попытки, когда мы уберемся отсюда. Я клянусь держать рот на замке, если ты постараешься убедить Блисс заняться тем же самым.

«Далекая звезда» послала микроволновый луч, запрашивая разрешение на посадку в космопорте.

Кендрей, вернувшись на орбитальную станцию, угрюмо наблюдал, как мимо проплывает «Далекая звезда». Он явно не был доволен собой.

Он садился ужинать, когда один из его напарников, тощий парень с широко поставленными глазами, жидкими светлыми волосами и белесыми бровями, вошел и уселся рядом.

– Что стряслось, Кен?

Кендрей скривился.

– Этот корабль, Гейтис, ну, который только что пролетел, – гравилет.

– Ты про тот странный, с нулевой радиоактивностью?

– Он и не мог быть радиоактивен. Он не нуждается в топливе. Гравилет, говорю же.

Гейтис кивнул.

– Это о нем нас предупреждали, верно?

– Верно.

– И он достался тебе. Счастливчик ты.

– Не сказал бы. У них на борту была женщина без документов, а я не сообщил о ней.

– Что? Заткнись. Я ничего не слышал. Ни слова больше. Хоть ты мне друг, но я не собираюсь задним числом становиться твоим соучастником.

– А я и не боюсь. Бояться-то особо нечего. Я должен был пропустить корабль на Компореллон. Им нужен был этот гравилет – или любой гравилет. Ты это знаешь.

– Верно, но ты мог бы, по крайней мере, сообщить о женщине.

– Не хотелось. Она незамужем. Ее просто подобрали для… для… ну, ты понимаешь.

– Сколько мужчин на борту?

– Двое.

– И они просто прихватили ее для… для этого? Они, должно быть, с Терминуса.

– Так и есть.

– Чего они только там, на Терминусе, не выделывают.

– Это точно. Что хотят.

– Мерзость какая. И они взяли ее с собой?

– Один из них женат и не хотел, чтобы его жена узнала про все такое… Если бы я сообщил о женщине на борту, его жене все стало бы известно.

– Но ведь эта дамочка не вернется на Терминус?

– Конечно, но его-то жена может узнать.

– Стоило ли тогда проявлять мужскую солидарность?

– Может, и не стоило, но отвечать-то не мне.

– Да тебя в порошок сотрут за то, что ты не сообщил о ней. Забота об этом развратнике – не извинение.