Выше головы! (CИ)

Такое не забывают. Первый Глава — специфическая должность, по сути, конец карьеры, потому что баллотироваться после неё не рекомендуется. И это записано в профессиональном кодексе. После такого поста уходят в отставку — насовсем покидают Администрацию. И конечно, далеко не каждому предлагают этот пост. Человек должен быть проверенным, уважаемым и при этом согласным поставить «точку» на этом этапе своей жизни.

Заведомо временный Глава должен быть в ярости, что другой временщик посмел нарушить правила!

— Сколько ему лет? — наконец, спросил я.

— Сто двенадцать, — ответ Ниул — и переключил на профиль Штейнберга.

Но он не смог промолчать, и огласил вслух то, что казалось ему важным:

— Родился в 79-м. До автономных станций, обрати внимание. Тогда ещё никто не знал, что мы выберемся из Солнечной Системы. А он выбрался. И очень много сделал. Буквально по всем пунктам прошёлся — и выборным Главой был, и назначенным. А потом перевёлся в Профэксперты.

— Вы работали вместе? — вырвалось у меня.

— Нет, — ответил Ниул, и усмехнулся. — Рядом, но не вместе. Он много болел. Облучение, рак, ну и… Последние лет десять вообще не выходил из палаты. На нём что только не перепробовали…

«Чего же он ждал?» — подумал я, потом посчитал годы и догадался. Штейнберг ждал юбилея: полвека станции. Официальные торжества начнутся в следующем году: пятьдесят лет «Тильде-1», но день рождения — первого марта 192 года.

— Он написал заявку, — добавил Ниул. — И её выполнят, конечно. В предновогоднюю ночь.

— Понятно, — кивнул я — на эту ночь часто назначают выполнение процедуры

. — Родных нет?

— Никого нет. Только коллеги. Его навещают, но близких нет, так что он будет один, — Ниул откинулся на спинку кресла и задумчиво посмотрел в потолок. — Он вообще давно решил… Вот что ждёт каждого из нас, если не уйти раньше! Понимаешь?

— Брось! — фыркнул я.

— А что? Я со своими не общался уже лет пять, ещё до «Кальвиса» разошлись… Так что у меня будет то же самое: коллеги и одиночество.

— И ты тоже собираешься шантажировать кандидатов?

— Нет! — хмыкнул он. — Вот этого точно не будет!

— А как насчёт врачей? — осторожно поинтересовался я. — Всё-таки сто двенадцать лет. И лечение. Могло как-нибудь… — я сделал неопределённые движения пальцами в районе виска.

— Врачи говорят: с этой стороны он абсолютно здоров. До головного мозга метастазы не дошли. Он в здравом рассудке.

Мы снова помолчали. Я ожидал, что против Ниула будет начата кампания — а уж он-то прекрасно знал своих недругов! Уже на первых дебатах затронули эту тему, и он не удивлялся нападкам: знал, на что идёт. Но такой поворот…

Как повлиять на человека, которому до смерти осталось пятнадцать дней?! И который давно уже не волнуется насчёт своей репутации и вообще будущего. При этом его не просто слышат — к нему прислушиваются. И если он категорически против…

«Если он захотел помешать Ниулу, его ничто не остановит!» — я понял это со всей очевидностью. А потом покраснел и сжал челюсти, чтобы сдержать предательскую улыбку: «Если Ниул снимется, я смогу… с Зере… есть шанс!»

— А когда это пришло? — спросил я, сдавшись, расслабившись и полностью успокоившись.

— Сегодня утром.

— Кто-нибудь ещё знает?

— Его терапевт… В общих чертах.

— И что он говорит?

— Она, — уточнил временный Глава. — Она сочувствует. Я же объяснил: нет никаких показаний, чтобы объявить его невменяемым! Он определённо в своём уме.

— Вот как… А другие? Ну, другие Квартеры?..

Он побарабанил пальцами по столешнице.

— Я думал об этом.

— И?

— Рэй, ты, правда, здоров? — временный Глава нахмурился. — Шантаж — это не угроза перейти черту. Это состоявшийся переход. Вся Администрация извещена, что возникла опасность нарушения ФИЛДа и что профессиональная информация, доступная ограниченному кругу, может стать известной всем гражданам. Что делается в таком случае?

Я растерялся, потому что совсем не подумал об этом.

— Эээ… Ну… Статья… Я не помню номера, но меры принимаются в зависимости от ФИЛДа и статуса нарушителя. И для человека, который подал заявку и получил одобрение, вводится полная изоляция! — я вскочил на ноги от возбуждения. — Ниул, но он должен был знать это! Он должен был знать, что его изолируют после такого… При том, что он сам… Он должен был знать, чем всё кончится!

— Угу, — временный Глава пригладил волосы знакомым жестом и прищурился, как будто пытался разглядеть что-то в моём облике. — Знал, конечно. Он сорок лет проработал в Администрации и столько же — экспертом. Кому-кому, а ему объяснять, что будет, не надо…

— Подожди, — упав обратно в кресло, я прижал ладони к вискам. — Что-то я запутался… Другие… Остальные… Они знают про то, что есть угроза нарушить ФИЛД?

— Конечно, знают! Такие вещи в секрете не хранят.

— Но не знают про шантаж?

— А зачем им знать? Есть угроза — этого достаточно.

— А кто ещё знает про шантаж?

— Я же тебе сказал: его терапевт. Я, конечно. И теперь ты.

— Почему — я?

Кажется, это был первый правильный вопрос, потому что на лице Ниула расцвела ироничная улыбка.

— Потому что с тобой поговорить он согласен. А вот со мной — нет. Хотя я очень хочу узнать, почему он поставил мне такие условия, при том, что прекрасно понимал последствия! Что происходит в его голове — я не знаю. Но может быть, выяснишь ты.

Я зажмурился — так противно было осознавать свою недогадливость!

— Прости, что-то я совсем сегодня… не ловлю…

— Не извиняйся! — усмехнулся он. — У меня самого были увлекательные минуты между тем, как я получил эту весточку, и тем, как сообразил, что она значит на самом деле. Это очень личное послание…

— А почему так? Если ему есть, что сказать — можно просто сказать!

Он развёл руками:

— Откуда мне знать?

— Ну, ты же можешь догадываться!

— Я предпочитаю спросить прямо. Ещё бы он согласился отвечать…

— О чём же его спрашивать?

— Как раз об этом: почему он так сильно против моего участия в выборах? Настолько, что предпочёл пожертвовать своими последними днями, организовать себе изоляцию и особый режим — только чтобы донести до меня эту мысль? Может быть, я его обидел? Или принял решение, которое он считает неправильным? И потому не хочет видеть меня не месте Главы? Порасспрашивай! Ему немного осталось, а нам ещё здесь жить. И его мнение для меня важно. Вот это передай: важно. Из-за его опыта, из-за всего остального. Пусть не думает, что его уже нет. Он здесь, и я его услышал.

День III: Смерть

У каждого человека (но не у меня — одно из отличий, которые я осознал лишь со временем) ещё в детстве появляется много самых разных близких людей. И трудно как-то ранжировать их, потому что у каждого своя жизнь и особенные обстоятельства. Но одно верно: этих близких немало.

Для совсем малышей это, конечно, в первую очередь родители. Настоящие родители — те, кто были рядом первые пять лет жизни и вблизи — следующие десять. Потом эта связь ослабевает, даже может сузиться до коротких сообщений раз в пару лет, но родители остаются с человеком на всю жизнь.

Конечно же, есть братья и сёстры: от них тоже никуда не денешься, но тут как повезёт. Можно держаться вместе, как Бидди и Анда, а можно просто «поддерживать связь», как Ганеша Зотов и его младшая сестра Ханна, которая всё ещё жила с родителями. Впрочем, были и семьи с одним ребёнком — большая редкость, и потому они всегда получали больше внимания.

Ещё могли быть дяди и тёти, а также двоюродные братья и сёстры, если тёти и дяди стали родителями. И поскольку семьи предпочитали селиться рядом, кузены и кузины могли стать ближе, чем близнецы.

Ну, и конечно, воспитатели, учителя и врачи — специалисты, помогающие семье и поддерживающие ребёнка с первых дней. А также соседи по блоку, приятели по кружку, товарищи по спортивной команде. Биологические родители, если они захотели познакомиться с ребёнком. Партнёры мамы и папы, тёть и дядь — традиционные друзья семьи. И конечно, вовлечённые, типа одного администратора, который незаметно стал совсем своим…