Рифтеры (Сборник)

Да нет, отнюдь не забыли и прекрасно понимали, что делают. В этом Лабин был уверен.

«Да здравствует Патруль Энтропии. Сила, способная закрывать города и страны, способная спасти миллион жизней тут, убить миллион там, способная удерживать целый мир на плаву или же порвать его в клочья за одну ночь...»

Он обернулся к Кларк:

– Твой фан‑клуб сбросил оковы угнетения. Они теперь не рабы. Они освободились от Трипа Вины, от совести в любых ее проявлениях.

Он воздел руку в темноте, произнес горький тост:

– Мои поздравления, доктор Джовелланос. Всего несколько тысяч человек держат руки на кнопках, способных парализовать весь мир, и теперь ты превратила этих людей в клинических социопатов.

– Поверь, – парировала Элис. – Ты едва ли заметишь разницу.

Дежарден, однако, заметил:

– Твою же мать. Меня бы здесь даже не было. В смысле я просто собрался и ушел. Я послал все к чертям, мне было наплевать, что весь мир трещит по швам, я прибежал сюда... ради одного человека. Потому что захотел этого.

– Мы, психи, тем и известны, что плохо себя контро­лируем, – отозвалась Кларк, подходя к Ахиллу. – Кен, как развязать эти путы?

Лабин сердито уставился ей в спину. «Она что, ни­чего не поняла?»

– Да ладно тебе, Кен. Ситуация под контролем. Пока что никто из нас никуда не пойдет, а все правила, по которым мы прежде играли, вылетели в трубу, по‑моему. Может, для разнообразия нам теперь поработать сообща?

Лабин колебался. Ее слова не пробудили в нем даже намека на тревогу. Никакого стремления действовать, никакой бесплотный дух не овладел его двигательными нервами. В порядке эксперимента Кен вошел в гостиную и деполяризировал путы. Те скользнули на пол передер­жанными в воде спагетти.

Для ровного счета он вытащил из кармана осветительную палочку и стукнул ею по стулу: выпотрошенную комнату озарило сияние. У Дежардена резко сократились зрачки, он заморгал и осторожно потрогал синяк на скуле.

– А вообще, совесть переоценивают, – разлился по комнате голос Джовелланос.

– Угомонись, Элис, – сказал Дежарден, растирая запястья.

– Я серьезно. Подумай: у некоторых ее нет, и они всегда используют тех, у кого она есть. В основе своей совесть иррациональна.

– Какая же ты дрянь.

– Социопатия не делает тебя убийцей. Но если сложится подходящая ситуация, ты сможешь им стать, и никто тебя не удержит. Эй, Кайфолом, думай об этом как о своего рода освобождении.

Тот лишь фыркнул.

– Да ладно тебе, Кайф. Я права. Ты ведь знаешь, что я могу быть права, и это никак нельзя сбрасывать со счетов.

– Я знаю одно: вся надежда сейчас на то, что до конца света меня просто уволят. Если, конечно, минут через десять не убьют.

– А знаешь, – отозвалась Джовелланос. – С этим я смогу помочь.

Дежарден ничего не ответил.

– Что такое, Кайфолом? Почему ты не пошлешь меня куда подальше?

– Продолжай.

И она продолжила. Лабин вытащил наушник из уха, встал; от осветительной палочки через всю комнату протянулась его огромная зловещая тень. Лени сидела у дальней стены, прислонившись к ней спиной; силуэт Лабина поглотил ее целиком.

«Я мог бы убить ее за секунду», – подумал он и уди­вился, насколько абсурдной показалась ему эта мысль.

Когда Кен подошел ближе, Кларк подняла на него взгляд и тихо сказала:

– Я ненавижу это место.

– Я знаю. – Он прислонился к стене и опустился рядом.

– Это не мой дом, – продолжила она. – Есть только одно место, которое было моим домом.

На глубине трех тысяч метров в Тихом океане. Прекрасная темная вселенная, полная чудовищ и чудес, которой больше нет.

– А что это такое вообще – дом?

Это был голос Ахилла. Лабин оглянулся на него.

– Элис тут пошарила по всяким каналам, можно ска­зать, политическим, я на такие обычно и внимания не обращал. – Дежарден постучал пальцем по виску. – Она нашла кое‑какие интересные новости о морских перевозках, и они поднимают интересный вопрос: что же такое дом? Там, где твое сердце или где живут твои родители?

Лабин посмотрел на Лени. Та взглянула в ответ. Оба промолчали.

– А, ну и ладно. Ответ в общем‑то неважен, – сказал Дежарден. – Похоже, вы так и так вернетесь.

НИША

Срединно‑Атлантический хребет – дерьмовое место, чтобы растить детей, подумалось Патриции Роуэн.

Конечно, они с самого начала не купались в возможностях и по сути выбирали из трех вариантов: построить убежище на суше и довериться обычным технологиям карантина; сбежать на орбиту или укрыться за тем самым холодным, тяжелым барьером, который оберегал Землю четыре миллиарда лет, пока Н'АмПацифик не пробил дырку в мировом презервативе.

Они проанализировали каждую альтернативу со всех точек зрения. Вариант с космической базой был самым затратным и оказался бы наиболее уязвимым, случись кому‑нибудь на Земле возжелать мести: орбитальные станции – довольно приметная мишень, а среди тех, кто остался внизу, уж точно нашлись бы не слишком милостивые личности, которые с удовольствием отправили бы вслед корпам парочку ядерных зарядов. А если бы тех­нологии наземного карантина справлялись с задачей, то все они вообще не очутились бы в такой ситуации; этот вариант, наверное, обсуждался только из‑за бюрократической страсти к коллекционированию всех возможных вариантов. Либо кто‑то просто мрачно пошутил.

Существовал и четвертый вариант – корпы могли остаться и встретить Бетагемот вместе с остальным миром. В конце концов, им сделали все необходимые модификации. На суше им бы не грозил тот... распад, который ждал всех остальных. Никаких выпавших волос и отслаивающихся ногтей, сочащихся гноем нарывов и конечностей, разваливающихся в суставах. Ни слепоты, ни язв. Ни эпилептических конвульсий, когда истлеет изоляция на нервной системе. Ни внутренних органов, превратившихся в кашу. Ни тысяч болезней, вызванных условно‑патогенными микроорганизмами, названия которых обычно писали в графе «предварительная причина смерти». Они могли остаться и посмотреть, как умирает человечество, а когда погибнет биосфера, синтезировать себе пищу из неорганики.

Впрочем, эта альтернатива всерьез не обсуждалась.

«Мы бежим не от Бетагемота. Мы спасаемся от собственных граждан».

Все на «Атлантиде» знали об этом, хотя и не гово­рили. Они видели разгневанные толпы из окон своих пентхаусов, видели, как по экспоненте времени растет количество бунтов. Бетагемот вкупе с мемом Кларк – достаточно серьезная угроза, убедительная ролевая модель, и внезапно с каждым новым днем революция стала подбираться все ближе.

«Нам повезло, что мы вовремя убрались», – подумала Роуэн.

Да, убрались и теперь оказались здесь. Несколько сотен корпов, вспомогательный персонал, семьи и избранные прихлебатели термитами закопались на трех­километровой глубине в запутанной системе титаново‑фуллереновых сфер, в безопасности от внешнего мира. Их видели только те, кто обладал самыми зоркими тех­нологическими глазами и самыми мощными средства­ми разведки. Риск вполне допустимый: большинство из таких уже спустились сюда.

На «Атлантиде» были довольно высокие потолки, два спортзала, шесть оранжерей и садов, предусмотрительно рассредоточенных по комплексу на случай потери из‑за маловероятного локального взрыва. Резервуары для ацефальных органклонов с удлиненными теломерами. Три электростанции, подпитывающиеся от небольшого геотермального источника, – гарантированно незараженного Бетагемотом, разумеется, – находились на вполне безопасном расстоянии в 1200 метров от «Атлантиды», на другой стороне грады, прикрывающей комплекс. И где‑ то там, на этом отвесном базальтовом склоне, образо­валась настоящая свалка из еще не собранных частей станции. Там лежали библиотеки, игровые площадки, общественные центры, их отложили про запас, на будущее, чуть менее скованное скоростями, продиктованными трусостью и малодушием. Пока же Роуэн слышала, как жители «Атлантиды» постоянно жалуются на тесноту.