Искушение

было одним из самых дальних и самых искаженных отражений в зеркале, – была рождественская елка в доме со сверчком – теплый дом, полный родных, дом защищал от всего, потому что в мире не было ничего, кроме дома. Кроме огня свечей был тогда и свет лампы, почему-то зеленый, так запомнилось. Такого оттенка он не встречал никогда больше, хотя иногда вспоминал. Он вспомнил один из своих последних огней. Это был костер в лесу. Тот лес был в двухстах километрах к югу и в полугоде прошедшей жизни. У костра сидел парень лет четырнадцати – один из случайных людей, которых можно встретить путешествуя. Парень имел лицо старика, он слишком много пил. Так много, что Юлиан Мюри удивился. Два дня до того парень чуть было не умер от перепоя. Юлиан Мюри купил в аптеке какой-то рвотной гадости, и парень остался жить. Это происшествие сблизило их на несколько дней. Парень рассказывал странные вещи. Юлиан Мюри полагал, что он знает жизнь, но тогда усомнился в своем знании.

– Да, мы живем очень просто, – говорил тогда парень, – очень просто, больше ничего не надо. Мы воруем лошадей в селах.

У него был короткий плетеный хлыст с деревянной ручкой. Время от времени он прижимал хлыст к щеке. Костер горел мягко и уютно; темнота то приближалась, то отступала, но оставалась такой же плотной и по-осеннему молчаливой.

– А что люди? – спросил Юлиан Мюри.

– Да что люди – стреляют. В том году убили одного. Тогда зима была, и они его загнали на реку. Лед стал проваливаться и он не пошел дальше. Тут его и пристрелили. А потом бросили в прорубь. Они думали, что мы испугаемся.

– Он был твоим другом? – спросил Юлиан Мюри.

– Не-а. У меня друзей нет. У него тоже не было. Зато жизнь веселая.

– А дорого дают за лошадь?

– За какую как. Но мы дорого не берем. Нам ни к чему это. Что делать с деньгами?

– А с вещами?

– А что делать с вещами? Потом, если надо, можно украсть, – парень неожиданно рассмеялся. Его лицо напоминало высохшую кожаную маску. Когда он смеялся, лицо морщилось, будто кожа была очень тонкой.

– Ну а за сколько продашь лошадь? – спросил Юлиан Мюри.

– Тебе даром отдам. Украду и отдам, хочешь?

– Мне лошадь не нужна. Но – спасибо.

– Вообще мы берем ведро водки, – стал вспоминать парень. – Продавать – это опаснее, чем воровать. Как-то мне ногу прострелили. – Он завернул штанину и показал шрам. Юлиан Мюри ничего не увидел, но поверил на слово. – Ведро водки – это лучше всего. Без водки куда ж денешься?

– И всегда только водкой берете?

– Всегда, но не обязательно. У меня сейчас кобыла есть, плохая, много не дадут. Я за нее ведро малины попрошу. Так малины хочется, а собирать лень. Давно уже малины не ел. Завтра возьму ведро малины. Тебя тоже угощу.

– Странная у тебя жизнь, – сказал Юлиан Мюри, – если разобраться, очень странная.

– Зато интересная. А если разобраться, то у всех жизнь странная. У тебя что ли нет?

– У меня – да.

– Вот, – сказал парень, – у всех она такая. Живи, пока живется, а потом помирай. Какая разница?

На