Мир Приключений 1965 г. №11

Тут меня так хлестнула следующая мысль, что я вскочил на ноги и зашагал по комнате. А не может ли фото деки и вторая копия табличек очутиться за рубежом? Разве мы не знаем подобных же случаев? Сумели же вывезти из нашей страны в Англию все скрипки знаменитого мастера Ивана Батова, кроме двух. Так и сейчас за границей фото и копия превратятся в сверхприбыль какого-нибудь предпринимателя!

Черт подери! До тех пор пока я не буду окончательно убежден, что фото и копия остались у нас, я не имею права сидеть сложа руки…

13. ПЕРВЫЕ УЛИКИ

Я разыскал в старой записной книжке номер служебного телефона моего товарища по университету С.Л., который работал на таможне. Созвонившись с ним, я в указанный им час получил пропуск и поднялся по лестнице на тот этаж, где помещался его кабинет.

Я не видел С.Л. лет семь. До этого случайно встретился с ним на стадионе в Лужниках во время футбольного состязания, но тогда мы даже не успели поговорить. С.Л. все так же был похож на Чехова, и недаром в университете его прозвали Антоном Павловичем и советовали ему писать короткие рассказы или, если ничего не выйдет, перейти на медицинский факультет, а после этого снова взяться за перо. Смотря на меня умными глазами сквозь стекла пенсне (говорили, он носит их, чтоб оправдать свое прозвище!), С. Л. внимательно выслушал мой рассказ о тех поисках, которыми мне пришлось заняться. Потом, поглаживая свою бородку, он согласился со мной, что могут снять вторую копию с деки и чертежей. Так как он не имел никакого представления о толщинках верхней и нижней дек, я вынул из кармана “Книгу о скрипке” А.Лемана, развернул приложенные к ней карты и показал, что примерно представляют из себя нижняя дека и таблички. После этого прочитал в книге замечание автора: “Достаточно снять с деки две — три лишние стружки, как резко изменится характер звука скрипки”.

Подивившись, каким, по его выражению, “чертовски скрупулезным трудом” создается скрипка, мой товарищ заявил, что такие чертежи можно отлично сфотографировать и отпечатать не одну, а несколько копий. После этого он посмотрел мое редакционное удостоверение, спросил, что я хочу от них, таможенников. Я объяснил, что нельзя ли еще лучше осматривать багаж уезжающих за границу иностранцев.

— Если бы ты точно знал, — ответил “Антон Павлович”, — кто повезет с собой фото и копию, мы могли бы организовать более тщательный досмотр.

— А не могут фото нижней деки и копия табличек уплыть за границу?

— Обычно мы выпускаем только с тем багажом, который разрешает закон. Вот посмотри, — предложил он, выдвигая большой ящик своего стола, — на какие хитрости, а вернее, на какие мошенничества идут некоторые путешественники из-за рубежа!

Я встал, заглянул в ящик и ахнул: там были всевозможные сломанные, разрезанные, выпотрошенные вещи. Как известно, некоторые иностранцы занимаются контрабандой и стараются вывезти золотые слитки, монеты царской чеканки, платину, опий, корень женьшень, черный перец, сухие грибы и много других веще”.

Все эти предметы прячут в самые невинные вещи: в игрушки, елочные свечи, футбольные мячи, в коробки и банки с сохраненной фабричной упаковкой из-под консервов, кремов, лекарств; в вырезанные гнезда в страницах книги, мундштуки папирос, чемоданы и жестянки с двойным дном, внутрь дутых пуговиц, грецких орехов, шоколадных конфет и т. п.

— Все уловки не перечислишь, — сказал “Антон Павлович” со вздохом. — Вот попробуй подними этот шерстяной жилет!

Я попытался это сделать, но не смог: шутка ли — в нем было двадцать четыре килограмма: контрабандист зашил в жилет пластинки победита. Но — только подумать! — он вез еще тридцать шесть килограммов рогов сайгака, которые, придя в купе вагона, засунул между двойными стенками через отверстие репродуктора. В общем, собирался увезти шестьдесят килограммов запрещенных к вывозу предметов.

— По-старому, около четырех пудов, — сказал я. — Контрабандист обладал жадностью крокодила!

— Есть такие же контрабандистки!

“Антон Павлович” подал мне обычный женский пояс, в подкладку которого были вшиты около тысячи анодированных, похожих на золотые, колец. Авантюристка поставила бы за границей нашу, разумеется фальшивую, пробу и продавала бы их за советские, сделанные из чистого золота.

— Бывают и экстра-контрабандисты! — вспомнил мой товарищ. — Один такой ловкач приклеил пластырем к ступням ног десятки золотых монет и во время личного досмотра в костюме Адама стоял на них! — Мой собеседник засмеялся. — Или вот погляди на такую старинную роскошь!

Это была фотография ночного сосуда с гербом императрицы Екатерины Второй. Иностранная семья ехала в поезде и почти всю дорогу держала своего ребенка на посудине. Это бросилось в глаза проводникам, таможенники поскоблили монарший сосуд и выяснили, что он отлит из червонного золота!

— А какую же контрабанду иностранцы привозят к нам?

— Одежду, белье, чулки, якобы для личного пользования. Мы не имеем права запретить надевать ежедневно другой костюм, сорочку, носки. А этим пользуются и продают эти вещи.

— Вероятно, уверены, что нам, как во время гражданской войны, нечего надеть?

— Конечно! Недавно одна пожилая американка, помимо чемоданов, привезла семь сундуков с вещами для своих родственников. Мы вызвали их и открыли сундуки. Это был сплошной утиль! Родственники так хохотали, что сбежались работники таможни. А потом мы сожгли все семь антисанитарных сундуков!

— Вот и сказали бы этой благотворительнице, что мы можем ее одеть в такие вещи, которых она за океаном не найдет!

— Зачем говорить? Этой зимой одна прекрасная дама уезжала от нас поездом. В купе было тепло, а она сидела, не снимая с себя норковое манто, и пот с нее катился ручьями. Что за причуды? На границе инспектор-женщина предложила ей снять манто, чтобы проверить, не везет ли она что-нибудь за подкладкой. Дама сняла. На ней была только шелковая рубашка и чулки. Выяснили, что четыре чемодана привезенных личных вещей и все, что было на ней, она распродала, а на вырученные деньги купила, по ее заявлению, дивную меховую мечту.

— Кто помогает иностранцам покупать наши вещи, а своп сбывать? — спросил я.

— Фарцовщики! Вот приходи во вторник в два часа. Я буду беседовать с Лордом. Только не думай, что он принадлежит к аристократическому семейству Англии, — засмеялся “Антон Павлович” и задвинул ящик своего стола.

Я напомнил ему, зачем пришел, и он, взяв у меня книгу Лемана, вышел из кабинета. “Антон Павлович” отсутствовал минут десять.

— Мы кое-что предпримем, — сказал он, вернувшись. — Но предупреждаю: надежда плохая! Впрочем, посмотрим. Звони и заходи! — добавил он, прощаясь со мной.

Какая досада, что мои дальнейшие поиски отняли у меня все свободное время и я не смог заехать к “Антону Павловичу”.

…Вечером мне позвонил по телефону любитель канареек Константин Егорович. Захлебываясь от радости, он сказал, что архитектор Савватеев примет его на следующей неделе “по неотложному делу” и он, комендант, будет обязан мне “по гроб жизни”. Вот тут я и спросил его: кто теперь занимается с учениками Андрея Яковлевича? Константин Егорович объяснил, что, недавно вернувшись из экскурсии и узнав о болезни Золотницкого, ребята заявили, что начали учиться у одного мастера, у него и будут продолжать. Пока они трудятся в разных цехах. Я попросил коменданта приготовить список учеников с указанием цеха, где и кто из них работает.

На следующий день я заехал к нему, и он дал мне список. Мне предстояло поговорить с четырнадцатью ребятами и еще с двумя перешедшими работать на фабрику смычковых инструментов. Между прочим, Константин Егорович объяснил, что в тот день, когда я обнаружил в платяном шкафу красный портфель, он перенес все музыкальные инструменты заказчиков в соседнюю комнату и сам выдает их по квитанциям. На дверь мастерской снова наложены сургучные печати, ключи же от мастерской, медная печать находятся у него, коменданта, в металлическом ящике.