Предчувствие: Антология «шестой волны»

— Да, — задумчиво отозвалась Христина, — а ведь я про кару небесную как будто в шутку подумала.

— На кого кара?

— На меня, — Христина посмотрела ему прямо в глаза, в упор. — Грехи молодости — знаешь, что такое?

Глаза бармена стали испуганными, недоверчивыми, и он их потупил. Потом заговорил, непонятно, обращаясь к ней или в пустоту.

— Все и вся притворяются не собой. Кофе из морковки. Кофеин в капсулах отдельно. Пиво безалкогольное, зато кока-кола от трёх до двадцати градусов. Искусственное оплодотворение. Синтетическая кровь любой группы, на розлив… — бармен взглянул на Христину испытующе и продолжал, обращаясь теперь именно к ней: — Эта стойка с позолотой, как ты понимаешь, из металлопластика. Ничто не хочет оставаться собой.

— Да ты и впрямь поэт! — вместо ожидаемого признания похвалила Христина.

— Я соврал, — сердито сказал бармен. — Я не пишу стихов.

— Это не важно. Не все же поэты пишут стихи, — утешила Христина, доставая запищавшую в кармане трубку: — Христина. А который час? Догадываюсь, что не рано. Конечно зайду. Как будто, нет. До скорого, Андерс.

— Тебя кто-то ждёт?

— У Патриота консервы кончились.

— Ты его так называешь?

— Нравишься ты мне, Христофор! Кого его?

— Нравишься, это значит нравишь себя. Я действительно хочу себя тебе понравить. Получается?

— Не знаю.

Снова раздался гром. И небо, в который раз за этот день, озарилось сначала с одной стороны, потом с другой. Гроза взяла Родинку в кольцо. Христина торопливо допила кофе. Встала, застегнула курточку. Махнула рукой Христофору.

— Ты промокнешь, — сказал он.

— Как промокну, так и высохну, — бросила она и пошла к выходу.

— Магдалина!

Христина обернулась.

— Возьми меня с собой.

«Только тебя мне ещё не хватало для коллекции», — грустно подумала Христина, а вслух сказала:

— Прости, Христофор, но зачем ты мне?

И решительно вышла, хлопнув дверью пустого бара. За порогом подумала, что жестоко это, пожалела, оглянулась. На стеклянных дверях прочла: «Кофейня „Валгалла“». Прочла и пошла прочь. Не стала возвращаться.

23.50

Было темно и тепло. Наверное, плюс двадцать пять по Цельсию. Осадки весьма походили на дождь. Христина шла по шершавой, впитывающей воду плитке. Широким шагом, заложив руки в карманы. Мимо домов, покрытых дождевыми потёками, как трудовым потом. Домов, вырастающих из темноты при вспышках молнии, а потом на мгновение пропадающих вовсе. Кроме слабо светящихся витрин. Сколько Христина себя помнит, ни один маркет никогда не закрывался на ночь. Даже паршивая лавка скобяных товаров. Впрочем, Христина шла к центру, и витрины по обе стороны дороги сияли всё ярче, становились всё больше. На одной из них пушистые разноцветные котята карабкались на крупного кота с пошлой мордой. Надпись внизу гласила: «С 12 июня, папочка!»

Христина толкнула высокую дверь. Дверь мяукнула. Мимо стеллажа с бесплатными рекламными образцами. Мимо Великой китайской стены консервных банок. Мимо книжных стендов, стендов с игрушками и с кошачьей одеждой. Христина подошла к прилавку. Длинному и белому, как лыжная трасса. Навстречу ей с другой стороны из кресла встал селлер. На селлере надета полосатая куртка и такая же шапочка с ушками. Этот пухленький розовощёкий котик показался Христине ребёнком, наряженным к рождественской ёлке.

— Ливер нарезной в вакууме, — попросила Христина, — и две банки кошачьей «амброзии».

Когда селлер заговорил, Христина подумала, что ошиблась. Что это никакой не ребёнок, а скорее травести.

— Ливер есть «с кровью» и есть «нежнейший», вам какой?

— Только без крови, — кисло поморщилась Христина.

Интеллигентный Патриот похож на хищника не больше беззубого очкарика, шамкающего паровую котлетку. Христина даже вполне допускала, что при виде мыши (не компьютерной, а настоящей) Патриот упал бы в обморок.

— А «амброзию» для какого возраста? — спросил селлер, грациозно приподнявшись на цыпочках и шаря по полке большой рукой.

«Нет, — подумала Христина, — это не травести, а чистый голубчик».

— «Амброзию» из рыбных костей, — сказала она громко.

Теперь селлер поморщился и поправил:

— «Золотая рыбка».

— Конечно. Конечно, «Золотая рыбка», как же ещё! — поспешно подтвердила Христина.

Селлер сложил покупки в огромный пакет и передал его через прилавок в комплекте с дежурной улыбкой.

— Возьмите, пожалуйста, на выходе одноразовый клозет.

Христина тоже улыбнулась: «Спасибо» — и пошла по бесконечно длинной полосатой же дорожке к выходу. Смотрела под ноги, перед полкой с рекламой не остановилась. Дверь за нею мяукнула.

Дождь ещё не кончился, но гуляющие все как один шли без зонтиков. Чем ближе к центру, тем сильнее чувствовался праздник. Огни, музыка, смех. Христина вошла в дом через парадное, с улицы. На крыльце целовалась какая-то парочка. Одна из девушек обернулась к ней спросить, который час. Христина неопределённо ответила, что, наверное, уже за полночь. Девушки вернулись к своему занятию, а Христина взялась за ручку двери, была опознана «центральным домашним» и впущена внутрь. Поднимаясь по квадратной спирали лестницы, она расстегнула курточку, достала пульт домашнего управления и послала сигнал: «Пришла. X».

Андерс ждал в холле, подпирая плечом косяк. Патриот сидел у его ног. В квартире было тихо, только где-то далеко, за множеством приоткрытых дверей, едва уловимо, монотонно шумел какой-то прибор.

— Что это? — спросила Христина, отдав папе пакет и переобуваясь.

— Айра чистит у тебя воздух. Ты оставила окно открытым.

Христина улыбнулась.

— Осталось что-нибудь вкусненькое?

— Мы и половины не съели. Но ты же сказала, что не голодна.

— И не сыта. Я надкусила сосиску. А это так же бесполезно, как и безвредно.

— Тогда вооружайся, идём на сафари в холодильник. Тебе, кстати, Модест звонил.

Андерс развернулся и пошёл первым, за ним прихвостился Патриот, последней брела Христина. Она окликнула папу:

— Андерс…

— М-м-м? — спросил он через плечо.

— Сейчас я как-то особенно тебя люблю.

— Спасибо. А что произошло?

— Может быть, я выйду замуж.

— Потрясно. За Валя?

— Нет. Будет скандал. Валь назовёт меня белогвардейской сволочью и останется праведным, но одиноким. Так ему и надо.

— Тебе не жалко?

— Нет.

— А за кого замуж?

— Я не знаю, кто он такой. Его зовут Анно.

— Зачем тебе?

— Он ждёт от меня ребёнка.

— Ясно, — сказал Андерс, на минуту задумался, потом спросил. — Ну и что?

Христина пожала плечом: мол, понятия не имею «что», но…

— А ты сможешь его полюбить?

— Андерс… Я не уверена, что смогу сделать вид, что…

— Я о ребёнке.

— А-а… — неопределённо протянула Христина и ничего больше не добавила.

— Мы могли бы поговорить. Я, ты. Айра, Лю, Анно, его родители.

— Ересь всё это! Я сама приму решение. И когда я это сделаю, мне станет плевать на всех родителей в мире, прости за откровенность. Я всех вас очень люблю. Но это моя жизнь. И она не тема для круглого стола.

— Пусть, — согласился Андерс. — В любом случае я на твоей стороне.

— Спасибо, папа, я знаю.

Они вошли в кухню и стали копаться в холодильнике. Папа держал поднос, а Христина складывала на него всё, на что глаза глядели. Кое-что пришлось греть. Но в итоге и горячее, и холодное было свалено на одной тарелке. Огромный кусок воздушного торта, опасно накренившись, подрагивал на другой. Чёрная бутылка с бальзамом задевала рюмку, и та отзывалась слабым звоном. Христина поднималась к себе. Папа сказал, что его можно найти в кабинете, если понадобится. Никто в их доме не ложился спать раньше двух ночи. Даже Лю до двух спала в кружевных юбках, в кольцах и серьгах, обложившись раскрытыми журналами и бутербродами. В два она просыпалась, выключала телевизор, переодевалась в ночную рубаху и укладывалась в постель. Христина прошла мимо её комнаты, мимо неплотно закрытых дверей малой гостиной и пнула свою дверь. Айра сказала на вдохе: «А-х!»