Звёздный егерь

Раздражительность всё чаще и чаще сменялась приступами необузданной ярости, и тогда трёхпалый выворачивал пни, втаптывал в землю кусты, крошил в порошок термитники.

Вчера, когда в одном из таких всё дольше длящихся с каждым разом приступов трёхпалый исступлённо рвал рогом кору с дерева, на поляну с ветвей, обеспокоенная за своё гнездо, спрыгнула большая чёрная обезьяна и недовольно захлопала мохнатыми передними лапами по земле. И вдруг словно лопнула, прорвалась тонкая защитная оболочка, с трудом сдерживавшая в мозгу пульсирующий раскалённый ком ярости. Безумный, неукротимый гнев разлился по телу трёхпалого, проникая в каждую его клеточку.

Трёхпалый сделал то, чего никогда в своей жизни не делал: одним прыжком подскочил к обезьяне и с силой выбросил вперёд копыто. Передний из трёх ороговевших пальцев копыта, придававших следу форму трилистника, не был закруглён, как гладкие и подвижные в суставах задние пальцы, а по всей длине копыта спереди сходился углом, образуя острую грань. С её помощью трёхпалый легко прорубал дорогу в густых зарослях, отбивал кору с молодых деревьев, чтобы полакомиться сладким соком, выкапывал из твёрдой почвы коренья. Поэтому трёхпалый почти не почувствовал, как копыто прошло через живую, податливую плоть обезьяны.

Терпкий запах крови хлынул в чуткие, нервные ноздри трёхпалого, и напоенная этим запахом ярость с новой силой всплеснулась в нём, вымывая из мозга последние шаткие бастионы логики и рассудка, подчиняя могучее тело, быстрые ноги, тонкое чутьё одному-единственному слепому, неизвестно откуда возникшему и в то же время непреодолимому инстинкту.

С этого момента трёхпалый убивал не останавливаясь, однако в его действиях проглядывала система, слишком сложная для того, чтобы её можно было приписать простому бешенству. Казалось, трёхпалый превратился в автомат, механизм, который захватил чей-то злой, чужой разум и теперь нажимает нужные кнопки, выполняя коварный, заранее продуманный план.

Управляемый этой неведомой силой, трёхпалый выбирал себе участок леса и начинал носиться по нему от центра концентрическими кругами, вытесняя из участка всех его обитателей и безжалостно убивая замешкавшихся. Очистив себе таким образом зону, трёхпалый останавливался, ждал некоторое время, вслушиваясь в себя, и, не получив желанной команды, бросался бежать дальше, находил новый участок, и всё повторялось сначала.

Ярость, безумие, гнев сливались в невыносимую боль, становились с каждым часом всё сильнее, пронзительнее, казалось, тело вот-вот лопнет, разорвётся на тысячи маленьких яростных клочков.

И всё же эта боль, от которой нельзя было убежать, которая делалась всё нестерпимее, была одновременно и несказанно сладка, приятна трёхпалому, потому что обещала: Главное уже близко.

Трёхпалый делал третий круг, гоняясь за лисицей, которая никак не желала убраться с его участка, когда неожиданно натолкнулся на новый запах. Память тут же подсказала, что запах этот принадлежит чужим существам, недавно поселившимся на краю леса. Ещё он вспомнил, что пришельцы — единственные животные, которых и ему, трёхпалому, надо опасаться. Однако голос самосохранения сейчас звучал в нём совсем слабо, и трёхпалый его не услышал. Кроме того, жизнь для него теперь, ни собственная, ни чужая, не имела никакого значения. Как любое другое живое существо, пришелец в данный момент был потенциальным злом, которое нельзя оставлять на участке, где может свершиться Главное.

Чужак был крупнее лисы, а значит, опаснее; чужак прятался совсем рядом. Трёхпалый перешёл на новый след, уничтожил чужака и, не обращая внимания на грохот и удар в плечо, вырвавший кусок шкуры, бросился опять за лисой.

И вдруг почувствовал, что Главное произойдёт сейчас.

Ярость, свирепость, желание убивать внезапно исчезли. Трёхпалый остановился, тяжело водя боками от многочасовой гонки, трусцой подбежал к раскидистому кусту и, пятясь, чтобы как можно глубже спрятать в зарослях заднюю часть тела, улёгся под колючие ветки.

В этот момент пузырь холки, за последние дни заметно выросший и туго натянувший покрытую короткой рыжеватой щетиной кожу, разорвался с глухим щелчком, и трёхпалый ощутил величайшее блаженство: свершилось Главное!

Из-под треснувшей кожи десятками, а потом сотнями хлынули во все стороны крохотные червячки на коротких проворных ножках — личинки. Трёхпалый видел, как, уже нисколько не боясь его, из-за деревьев вынырнула лисица, которую он не успел убить, потратив время на чужака, и стала с жадностью пожирать личинок. Спрыгнула с ветки и остервенело заработала клювом птица, торопясь набить зоб. Неизвестно откуда появилась толстая, бурая, в зелёных пятнах змея и тоже присоединилась к пиршеству. Трёхпалого это больше уже не тревожило, он знал, что часть личинок обязательно спасётся, успев спрятаться в кустах, зарыться в землю, либо прогрызть себе ход под кору, или пробраться к реке и там нырнуть в ил. Из тех, кого не сожрут сегодня, половина погибнет позже. Но те личинки, которые успеют приспособиться к окружающим условиям, выживут и станут тапирами, муравьедами, лисами; из многих получатся насекомые; те, что сумеют окуклиться в речном иле, всплывут на поверхность уже яркими, крылатыми птицами.

А одна личинка, а может быть, даже несколько превратятся в прекрасных, сильных, длинноногих трёхпалых. И, как он, проживут десятки лет, не ведая страха сами и не вызывая страха у других. И если судьба изберёт их, как избрала его, своим орудием, то в них тоже однажды заговорит великий закон Жизни, и тогда они так же, как и он, заревут от нестерпимой сладкой боли и станут носиться по лесу, наводя ужас на его обитателей и вытаптывая всё живое на своих участках. А потом снова свершится Главное, и Жизнь возьмёт из них всё, что ей надо, и создаст тех, кто будет её достоин.

Из-за кустов вышли двое чужаков и остановились. Почуяв их запах, трёхпалый с трудом повернул голову и увидел, что они смотрят на него. Один из двуногих, с заросшим шерстью лицом, поднял к плечу продолговатый, похожий на палку предмет, и трёхпалый понял, что сейчас умрёт. Но ему не было страшно, он чувствовал, что жизнь всё равно уходит из него, а тем личинкам, что ещё не успели выползти из него, тепла и пищи под шкурой хватит, чтобы дозреть.

Спокойный сознанием того, что выполнил Главное, трёхпалый опустил голову и не видел, как второй двуногий протянул руку и отвёл в сторону блестящий предмет, который держал его спутник, как чужаки переглянулись, посмотрели ещё раз на него, потом повернулись и ушли обратно в лес.

Глава 10

«Сейчас он станет требовать у меня объяснений, — подумал Стас. — А что мне сказать? У него погиб друг, а я не дал ему отомстить…»

Но Грауфф ничего не спрашивал, он шёл позади Стаса и молчал, время от времени прокашливаясь, словно у него пересохло горло.

Стас испытывал странное, незнакомое чувство опустошённости. Будто вакуум, пустое бесцветное Ничто заполнило его мозг, леденящим инеем обметало изнутри живот и грудь, сделало ватными и непослушными мышцы.

Он знал, что в силах заставить себя сбросить оцепенение, стряхнуть вялость и апатию, но не мог отдать себе такой приказ — сделать первый шаг и перебороть пассивность.

События последних дней крутили его, словно он попал в середину катящегося с горы снежного кома. И, как влажный снег, ошибки налипали одна на другую, ком рос, разбухал, и ломать эту холодную обледеневшую корку становилось всё труднее.

Впрочем, надо быть честным перед самим собой, он не слишком противился ходу событий, позволил себя увлечь. И не заметил, как потерял контроль над происходящим.

Стас вдруг услышал, как гулко, ровно, рассылая кровь по здоровому, тренированному организму, стучит его сердце.

«А у Бурлаки больше не стучит», — подумал Стас. Ему представился подвижный, как круглый шарик ртути, розовощёкий завкосмопортом — с его анекдотами, забавными охотничьими историями, любовью к жизненным радостям, дозволенным и запретным. И тут же Стас вспомнил другую картину: словно в алых ягодах, забрызганный кровью куст, а в кусту, не упав, а полуповиснув на упругих ветвях, Бурлака, вернее, его почти обезглавленное тело.