Остров

Он был для них нулем, им крутили как марионеткой, играя в свою сложную игру; игру без правил и без жалости.

Это он уже понял и воспринял спокойно. Но неужели они не верят в идею Высшего Разума, основы которой были разработаны им, Сальвазием? Неужели их вера была фальшью? Неужели их души столь низменны и пусты? Тогда конец. Тогда все. Они потеряли связь с миром, и сердца их пожрал страшный демон власти. А как чисты и наивны они были: Русий, огромный мальчишка Юльм, Динем и даже замкнутый в себе Крим. Они могли любить и ненавидеть, и чувства эти отражались на их лицах, словно на лакмусовой бумажке. А теперь они замкнулись в себе, ушли в свое темное «я». Их «я» объяло весь мир, и мир сузился до размеров «я». Русий надел непроницаемые очки, как у Командора. И стал столь же лжив и скрытен. Хотя нет, он стал таким раньше. Юльм стал жесток и полюбил войну. Даже Динем, страстный певец моря, прячет что-то в своих голубых глазах…

И все они не верят. Не верят в Разум. Не верят в Человека. Не верят в Цель. Они живут лишь для того, чтобы жить. Словно черви, пожирающие нападшую листву и превращающие ее в перегной. Но черви хотя бы несут благо земле. А что несем мы? Боль и страдание. Ростки цивилизации, замешанной на безверии. Алчной и циничной. Миру холодно в наших объятиях. Он устал от них, он жаждет тепла. Но мы не способны дать ему тепло. Одна надежда — земляне. Эти непосредственные дикари с чистой душою, одинаково открытой и печали и радости.

Земляне. А… — Сальвазий очнулся от дум и потер лоб, словно что-то вспоминая. Ах да, он хотел видеть Эмансера, умного чистого кемтянина. Ему нужно много сказать ему, а заодно узнать новости. И, может быть, Эмансер раздобудет ему поесть — все слуги куда-то поразбежались, и старик не мог раздобыть себе пищу.

С трудом поднявшись из кресла, Сальвазий отправился на поиски Эмансера. Каюты были пусты и молчаливы. Ни одного человека. Слуги исчезли, атланты были заняты обороной Города, лишь Этна… Она лежала мертвая в радиорубке. Сальвазий даже не удивился этому, словно так и должно было быть.

Эмансера он нашел в информцентре. Кемтянин разговаривал с двумя слугами — марилами. При появлении Сальвазия марилы вызывающе взглянули на него, но Эмансер что-то шепнул, и они, поклонившись, вышли.

— Эмансер, дружок, я искал тебя.

— Да, я слушаю тебя, учитель.

— Как славно побыть с тобой. — Сальвазий с кряхтеньем уселся на жесткий алюминиевый стул. Пожаловался:

— Они все бросили меня. Никому я стал не нужен.

— У них просто нет времени, — трезво рассудив, не согласился Эмансер. — Город на грани падения.

— Не говори так, Эмансер. Они хитрые. Они выкрутятся. В дураках снова окажемся мы: ты да старый Сальвазий.

— О чем это вы, учитель?

— Они сумеют вызвать «Марс». Помнишь, как-то я проговорился тебе, что мы пришли в этот мир на огромном корабле, путешествовавшем меж звездами. Он недалеко, этот корабль. И силен, как прежде. Достаточно одного залпа его пушек — и от бунтовщиков ничего не останется. Он на Круглом Острове.

— Я так и думал. Там ваша база?

— Да, это наша главная база. Последний козырь. На тот случай, если будет совсем плохо. Они пока не могут с ней связаться, но будь уверен, Командор придумает, как это сделать.

— Командор — вот корень всех бед!

— О чем ты? — удивился Сальвазий.

— О том, учитель! — Эмансер сделал акцент на слове «учитель». — Вы пришли на эту планету, захватили ее, поработили ее народ. Вы навязали нам призрачные идеи и заставили горбиться во имя их осуществления. На вашей совести сотни тысяч жизней замученных в урановых рудниках, медных и угольных шахтах. Кому он нужен, ваш Разум? Я хочу поклоняться силе. Я хочу удовольствий, счастья, полноты жизни. Что вы суете мне пресную лепешку никому не нужных знаний?! Я хочу море, женщину, я хочу видеть звезды Кемта!

— Эмансер, — укоризненно забормотал старик, — о чем ты говоришь? Мы с тобой часто спорили, но твои помыслы были возвышенны, мысли чисты. Ты представал в моих глазах человеком новой Земли, который должен был довершить начатое нами.

— Довершить начатое вами? — В голосе кемтянина зазвучала злоба. — Нет, я не хочу воплощать в жизнь ваши бредовые проекты, я не хочу строить. Я хочу разрушать. Я разрушу ваш мир! И он станет моим, таким, каким он был до вас!

— Но Эмансер, мы же излечили земную боль. Мы прекратили войны, остановили голод и болезни. Земля стала щедрой и напитанной Солнцем…

Кемтянин расхохотался.

— И все? Но взамен вы навязали миру ложь. Вы опутали Землю сетью лжи! Даже рабов своих вы пытались заставить поверить, будто они не рабы. Вы — червяки, прогрызшие яблоко планеты, вы — тля, пожирающая ее сады. Вы исчезнете, и лишь тогда Земля сможет вздохнуть свободно.

— Ты хочешь, чтобы мы исчезли?

— Не только хочу. Я приложил к этому все свои силы. Я — пружина в механизме, что скоро разрушит Атлантиду, я…

Слова кемтянина прервал истеричный смех Сальвазия. Столь громкий, что Эмансер не мог поверить, что его смогло породить такое тщедушное тело.

— Пружина? Ты — винтик! Ты же сам обвинял нас, что мы обратили людей в бездушные винтики, и вот ты сменил хозяина и остался таким, да нет, не таким же, а еще более бесправным винтиком! Ты думаешь, с нашим исчезновением что-нибудь изменится? Не-е-ет! Придет новый хозяин, и вы будете целовать ему ноги. Я не знаю, кто это будет: Кеельсее, Русий, Леда, Крим, но вы будете пресмыкаться по-прежнему. Вы — народ, способный лишь пресмыкаться. Вы не рождены строить и повелевать. Вы можете лишь разрушать и пресмыкаться…

— Замолчи, старик! — вырвался хриплый шепот из горла Эмансера.

— И раболепствовать! — словно вбил гвоздь атлант. — Вы дерьмо! Эта планетка населена мразью, осклизлой мразью, неспособной к творению.

— Молчи, старик! — приказал Эмансер.

— А, — чему-то обрадовался Сальвазий, — молчи?! Ты завтра же приползешь к ней на коленях и будешь целовать ее ноги. И не потому, что любишь ее, а как раб!

— Молчи! — заорал Эмансер, будя своим криком застывшие в немоте коридоры Дворца.

— Ты думаешь, мы проиграем? Нет. Мы уже победили. Мы превратили вас в нам подобных. Вы — это мы, с той лишь разницей, что вы куда меньше знаете и не столь долго живете. Вы приобрели все наши недостатки. Вы стали лживы, жестоки, полюбили кровь и войны. Вы почитаете человека за ничто. Ведь так? Я для тебя ничто? Ты хочешь убить меня и не считаешь это чем-то страшным…

— Да, это так, старик. И я сделаю это.

— Мне очень жаль, но ты стал одним из нас, Эмансер. Твоя душа стала чернее твоей кожи. Ты уже не тот кемтянин, что жалел гребцов, испепеленных злобными богами. Ты сам стал злым, в твоей руке зажат окровавленный меч. И я уверен, ты и тебе подобные даже не разрушите Храм нашей веры. Вы просто дадите ему другое название. Смените вывеску, не затронув сути. К примеру, Храм Черной Луны. Ха-ха! — Сальвазий зашелся выросшим из истеричного смеха кашлем.

Эмансер не стал больше слушать. В любой момент сюда мог кто-нибудь заглянуть, и тогда старику не суждено бы было ответить за свои слова. Подобно черной кошке прыгнул он на изогнувшегося в приступе кашля Сальвазия и сдавил тщедушное горло. Старик попытался вырваться, но руки кемтянина сжимались все сильнее и сильнее. Вскоре тело Сальвазия обмякло, посиневший язык вывалился наружу. В голове его, видно, лопнула какая-то жилка и изо рта ударила тоненькая струйка крови, обагрившая руки Эмансера. Кемтянин выпустил шею убитого и спокойно вытер ладони о его белоснежный хитон.

Старик был прав, но лишь в одном: они приучили Эмансера не бояться крови. А может…

А чем плоха мысль старого идиота Сальвазия? Сегодня они уничтожат Титанов, а завтра… Завтра он станет Верховным жрецом. Жрецы нужны всегда. Черной Луны? А почему бы и нет! Отличное название. Звучит! Черная Луна… Жрец Черной Луны. А над Дворцом будет возвышаться черно-базальтовая статуя человека с шаром в руке. Статуя жреца Черной Луны Эмансера. Хотя на первых порах сойдет и та, что стоит сейчас.