Вейская империя (Том 1-5)

В этот же день караван храмового торговца Даттама пересек реку о четырех течениях, принес положенные жертвы и остановился у узлов и линий девятой заставы. И было это на самой границе ойкумены, где горы стоят на полпути к небу, где летом бывают метели и где даже время течет по-другому, и один день службы засчитывается за три.

Люди из каравана и охрана заставы сварили в котле быка, накормили богов запахом, а мясо съели сами. Люди из каравана рассказали людям с заставы о том, что случилось на Весеннем Совете: и как король сначала объявил войну экзарху Харсоме, а через день признал себя его вассалом, и как заросла в храме трещина, прошедшая через сердце Золотого Государя, и как гнев Золотого Государя уничтожил город Ламассу, вознамерившийся противиться стране Великого Света, и как советник Арфарра и советник Клайд Ванвейлен убили Марбода Кукушонка, и многое другое, столь же поучительное.

- Так что же? - сказал один из стражников. - Мы уже и не застава? Была гора на краю мира, стала Государева Гора в центре провинции?

Господин Гайсин, начальник заставы, встретил караван в великом смущении.

Три года назад господин Гайсин надзирал за гончарным производством. Как-то раз секретарь Бариша принес экзарху его отчет и расставил везде красные галочки.

- Этот человек жаден и очень неумен, - сказал экзарх. Бариша возразил:

- Все берут. Его накажешь - другие встревожатся.

Экзарх сказал:

- Это неважно, откуда человек берет деньги. Важно, что он с ними делает потом. Надо поставить Гайсина на место, где его пороки способствовали бы не только его личному обогащению, но и всеобщему благу.

Но, конечно, Бариша был прав насчет того, что у экзарха не было привычки пугать людей, потому что чиновник с перепугу, что его когда хотят, тогда и посадят, начинает вытворять вовсе неизвестно что.

И вот, спустя неделю после этого разговора, зашел господин Гайсин в сад при малой городской управе, и видит: к коньку малого храма привязана маслобойка, у маслобойки сидит молоденькая служанка и качает маслобойку, как колыбельку. Господин Гайсин понял, что дурочка только что из деревни, потому что кто же в таком месте сбивает масло? А вокруг, как положено, спеют персики и сливы, виноград уже наливается бирюзой и яшмой, нежный пруд с уточками и селезнями, мостики с бронзовыми перилами перекинуты подобно радуге. Вечереет, и дневная жара спала, и воздух напоен ночными ароматами.

- Ах, - говорит Гайсин, - какой прекрасный сад! Хотел бы я быть белкой, чтобы порезвиться в его ветвях!

А новая служанка ничего не говорит, только качает колыбельку.

- Ах, - говорит господин Гайсин, - как прекрасно это озеро, поистине подобное небесному озеру! Хотел бы я быть удочкой, чтобы ловить рыбу в этом озере!

А новая служанка ничего не говорит, только качает маслобойку и краснеет.

- Ах, - говорит господин Гайсин, - как прозрачен этот ручеек! Я хотел бы быть мостиком, чтобы изогнуться над ним.

Тут новая служанка, не переставая качать колыбельки, говорит:

- Ах, сударь начальник, не подобает заниматься такими делами в таком месте.

- Гм, - говорит господин Гайсин, - однако это ты права! - И даже поразился такой тонкости в суждениях.

- У меня, - говорит девица, - есть домик в Нижнем Городе, а садик при нем - не мой. И если бы этот садик был мой, я охотно пустила бы вас им полюбоваться.

В общем, уговорились они, что вечером господин Гайсин осмотрит садик в Нижнем Городе.

Садик ему понравился, он в садике нагулялся вдоволь, и рыбы в озере наловил столько, что удочка его совсем устала, и повадился он в садик каждую ночь.

И вот через месяц, на рассвете уже, слышит - в дверь стучат.

- Беда, - шепчет женщина, - ведь это мой благоверный отыскал меня в городе.

Оглянулась: в комнате ширма, циновки, два ларя: большой и маленький.

- Лезь, - говорит - в большой ларь.

Гайсин полез, ни жив, ни мертв, глядит в щелочку: вперся деревенский мужик, ноги как пень, нечесаный, с солеными пятнами на рубахе, глядит на стенку, а на стенке - зеркальце, подарок Гайсина.

- Ах ты, - говорит, - сука, спуталась, в город утекла!

Тут они стали ругаться страшно, вся улица сбежалась.

- Ладно, - говорит эта деревенщина, - ты мне, порченая, не нужна пошли к судье на развод и добро делить.

А какое добро? Чугун, да медная ложка, да два резных ларя. Мужик все это подцепил, на телегу - и в суд. Гайсин лежит в ларе ни жив, ни мертв, нагишом, и молится, чтобы ларь на людях не открывали. "Хорошо, - думает, у нас не варварские обычаи, не публичный суд".

Вот их развели. Мужик вцепился в большой ларь и кричит:

- По справедливости большой ларь мой, а ты бери малый.

А женщина полезла ему в глаза, визжит:

- По справедливости большой ларь мой, а ты бери малый!

А Гайсин лежит в ларе ни жив, ни мертв, потому что он узнал судью по голосу, и думает: "Лучше бы у нас были варварские обычаи, чем попасться господину Арфарре". Потому что Гайсин знал, что Арфарра плотской мерзости в чиновниках не терпел.

Тут судья рассмеялся, подозвал стражника и говорит:

- Если по справедливости, - так руби оба ларя пополам, и дай им поровну.

Тут уж господин Гайсин не выдержал, выскочил из ларя, нагишом.

- Смилуйтесь, - кричит, - больше не буду! Готов хоть в село ехать, однако не докладывайте экзарху, а пуще - жене!

Арфарра так разгневался, что кровь пошла со лба. Прогнал мужиков, велел принести Гайсину одежду и сказал:

- Вы, я вижу, такой человек, который и в деревне порожний сад найдет. Пишите: сознавая ничтожность, прошу назначить начальником девятой заставы... И если, - добавил Арфарра, - замечу какое упущение по службе...

И вот третий год господин Гайсин жил на пограничной заставе и, действительно, за эти три года набеги на границу прекратились совершенно.

В чем тут было дело?

В том, что господин Гайсин был неумен и корыстолюбив.

Границу защищали горы, искусственные валы и сторожевые вышки: "линии и узлы". Смысл "узлов и линий" был, конечно, вовсе не в том, чтобы препятствовать вторжению войска. Варвары - это было не войско, а просто разбойники из-за границы. Налетит десяток-другой, награбит и поскорее спешит с награбленным обратно. Вот тут-то и приходили на помощь "узлы и линии". С "узлов" извещали о нападении, а пока варвары, нагруженные поклажей, копошились у валов, спешили люди из военных поселений, отбирали награбленное и брали заграничных разбойников в плен.