Мир приключений 1959 г. №5

Похудевший, в выгоревшем мундире без пуговиц, в продранных бриджах, он едва походил на прежнего щеголеватого авиатора. Что-то неуловимо-новое появилось в его лице, в выражении глаз.

— Хосе вас всех зовет товарищами, а меня только по имени, и ни разу не ошибся. Неужели он меня не считает своим? — спро­сил вдруг Наварро. — Или это потому, что я сказал: «Мне по пути с вами до берега?»

 — А где тут берег? — спросил Мануэль. — Сейчас у нас с тобой один путь. — И он указал в сторону синевшего за проволокой океана. — Но разве наша дружба может кончиться там? Мне кажется, она только начнется.

— А я разве возражаю? Вы сами немного сторонитесь… и тайны у вас какие-то от меня.

— Наши тайны ты сегодня узнаешь, — пообещал Мануэль.

Вскоре к ним подошел Паоло, Жан и Паблито; не хватало только Реаля, ушедшего к заболевшему Диасу, и Кончеро. Силач задержался на кухне. Он теперь нес оттуда все, что мог наскрести со дна кот­лов.

Мануэль знал, что приготовления к побегу близились к концу, — об этом говорилось на последнем совещании в штабе. Группа подготовки доложила о завершении возложенных на нее задач, а штурмовой отряд, проведя ночные тренировки, ждал сигнала к началу действий. Неизвестен был лишь решающий день. Его не могли назначить, так как не знали, когда прибудет хоть какой-нибудь пароход. Но людей нужно было подготовить к выступлению в любой момент.

Прибыл Кончеро и внес оживление: он наступил на растянувшегося под кустом Жана.

— Миллион раз твержу: сначала посмотри — потом шагай! — негодовал фран­цуз.

Но он тут же сменил гнев на милость. Силач принес завернутые в листья маисовые пригарки. Все лежащие, а особенно Жан, обрадовались еде. Недавно Хосе исключил себя и Диаса из списка подкармливаемых, приказав распределять «добычу» только среди штурмовой группы.

Наконец на тропинке появился и Реаль. Он почему-то остановился и стал вслушиваться.

По дорожке от первого поста шли два пьяных стражника; впереди Лиловый, а позади его толстый соотечественник, получивший от бразильцев кличку «Тосиньо» [16]. Они громко разговаривали по-немецки.

— Даже в воскресенье никакой культуры! — жаловался Лиловый. — Эх, то ли дело у нас, дома! Воскресенье… приезжает бродячий цирк. Барабан гремит, девчонки грызут орехи, а мы сначала — шнапса, потом пива. Вечером обязательно драка. Вот была жизнь. Эх! — И он огорченно махнул рукой.

— Колотил же ты «профессора», — напомнил Тосиньо.

— Слабое развлечение! Кажется, я в кого-то загнал пулю?

— Промазал!

— Вот видишь! А ведь был когда-то первым стрелком. Любому пулю в глаз за тридцать шагов всаживал. Не веришь? Отмеряй шаги и становись! Не хочешь? Ну то-то!

Увидев на дорожке Хосе, он вскинул автомат и заорал:

— Эй, каторжник, пляши! Дарю целую сигарету. Пляши, пока я добрый.

— Плясать не обучен, — простодушно разведя руки как бы с сожалением, сказал Хосе. — А вог у нас бык был, честное слово, чечетку копытами отстукивал. Соображал лучше начальства.

— Я вижу, ты из ковбоев, они мастера рассказывать и гадать. А ну, гадай мне на руке, — потребовал Лиловый. — А то тут со скуки подохнешь. Чертовы пальмы, чертов остров и вы все — дьяволы!

— За гадание полагается пачка сигарет, — начал торговаться мнимый ковбой. — Я и без руки вижу, что ты тоже узник, хотя еще и не догадываешься.

— Твое гадание не стоит и окурка! Понял? Через неделю кончается мой контракт. Я отстукал здесь пять лет! Насквозь просолился и до костей прожарился. Уеду на родину, — надоели вы мне.

— Неужели думаешь, что тебя отпустят? Да никогда! Ты ведь в первой таверне проболтаешься. — Разыгрывая из себя простака, сказал Реаль и стал вглядываться в раскрытую ладонь Лилового. — И линии у тебя, как у любого из нас. Вы каторжники, только с автоматами. И срок у тебя не кончается. Прикажут новую бумажку подписать, — долго еще служить будешь. Не надейся, никуда не уедешь!

Стражники с изумлением таращили на гадальщика глаза. То, что говорил ковбой, походило на правду. Хосе ухмыльнулся: он знал, что бьет по самому больному месту. Каждый из них в душе опасался именно этого.

— Пять лет! Так говорится в контракте. Понял? — сказал Лиловый и, взглянув в сторону поста, оживился: — Видишь, чертов предсказатель, подходит судно?

Вдали показались огни теплохода, идущего к острову.

— Это наверняка сам полковник! — обрадовался стражник. — Я спрошу у него. И если ты врешь, то я тебя разыщу и заставлю до блеска вылизать мои парадные сапоги.

Мануэль заметил веселый огонек, мелькнувший в глазах Реаля. А Наварро помрачнел, — прибытие парохода не предвещало ему ничего хорошего.

Лиловый бессвязно продолжал выкрикивать:

— Я пойду… Я спрошу! Все знают, что срок кончается, пусть он не крутит. Где мои парадные сапоги? — вдруг рявкнул он, уставившись свирепым взглядом на Тосиньо.

— Твои дурацкие сапоги на твоих толстых ногах. По воде, что ли, пойдешь к нему? Утонешь. Для храбрости надо еще выпить. Пошли!

Схватив собутыльника за рукав, он потянул его за собой. Лиловый, вспомнив об обещании, вытащил из кармана пачку сигарет и швырнул их под ноги Реалю.

— На, чертов гаучо, кури!

Стражники удалялись уже не так покачиваясь, как прежде. Неожиданное гадание их, видимо, немного протрезвило.

Реаль подобрал сигареты и, подойдя к друзьям, стал угощать всех. Паоло, как страстный курильщик, моментально достал кремень и высек огонь.

Сделав глубокую затяжку, Реаль взглянул на низко нависшую вдали тучу, освещенную заходящим солнцем, и сказал:

— Через два–три часа эти тучи закроют все небо. Кто уверял, что сегодня не будет шторма?

— Я, — признался Паоло. — Ты выиграл.

— Нет; кажется, мы оба выиграли!

Реаль поманил к себе Мануэля, что-то шепнул ему. Тот моментально оживился и, позвав с собой Паоло с Паблито, поспешил к баракам.

Сидевшие на камнях Жан с Кончеро тоже получили распоряжение и ушли из рощи.

Издали донесся грохот цепей в клюзах: судно бросило якорь в проливе.

— Итак, сведения разведки оказались точными, — негромко сказал Реаль. — На остров приходят суда с большой грузоподъемностью. Чудесно, лучшего мы и не ждали.

Он повернулся к задумавшемуся Наварро. Ветер трепал черные кудри летчика, но тот как бы ничего не замечал. Он курил, глубоко затягиваясь.

— Любуешься закатом? — спросил Хосе.

— Закат великолепен и предвещает шторм, но мне нынче что-то не до красоты. Если прибыл полковник Луис, вряд ли придется любоваться завтрашним заходом солнца.

— Ну, до утра еще целая ночь, а они теперь стали длинные, — сказал Хосе, следя за стоявшим на рейде судном.

— Для кандидата на тот свет последняя ночь всегда коротка! — ответил летчик, продолжая жадно курить.

— Вы не различаете, сколько людей на той лодке? — вдруг обратился к нему Реаль.

Наварро, отличавшийся профессиональной остротой зрения, взглянул на большую шлюпку, покачивавшуюся вдали: она только что отвалила от судна, направляясь к пристани Бородавки.

— Двенадцать человек. Очевидно, команда судна. Нет, они в форме и с оружием. Новые стражники. — Бросив окурок, лет­чик продолжал: — Я благодарен вам, Хосе, за многое. Завтра, без сомнения, они пристукнут меня. Что ж, я сумею умереть. Но хотелось бы посоветоваться. Утром меня вызовут из строя и поведут на утес. Есть замечательный план! Когда проход откроют, я толкну стражника на провода электропояса и кинусь на второго… Я обзаведусь автоматом и буду драться до последнего патрона!

— Безнадежно! — ответил Реаль, вглядываясь в его решительное лицо. — Когда выводят из лагеря, заключенный идет по проходу один и его держат под прицелом. Стоит сделать шаг назад — и вас прикон­чат. Здесь все предусмотрено!

— Черт бы их подрал! — помрачнел Наварро. — У меня все не как у людей: едва разобрался, для чего жить стоит, и приходится умирать. Да и умирать-то бестолково!

— Я сказал: до утра времени много. А утро будет не таким, как вам думается. — сказал Реаль и поднялся с камня, так как показался возвращавшийся Мануэль.