Золотое руно (сборник)

Или я в этом просто себя убедил. Однако на следующее утро, по‑прежнему в номере Карен, когда я снова посмотрел на её пластиковое лицо, на камеры её глаз, я обнаружил, что мне нестерпимо хочется узнать, о чём она думает. А если я не могу сказать, что творится у неё в голове, то наверняка и другие не могут сказать, что творится в моей. Так что я прибег к проверенному временем методу; я спросил:

– О чём ты думаешь?

Мы всё ещё были в постели. Карен ответила, не глядя в мою сторону:

– Я думаю о том, что могла бы быть твоей матерью.

Я почувствовал что‑то такое, что не сразу смог опознать – это было ни на что не похоже. Однако через мгновение я догадался, аналогом чего могло быть такое ощущение: когда внутренности словно сворачиваются в клубок. По крайней мере, она не сказала, что годится мне в бабушки – а ведь технически так оно и было.

– Я думаю, – продолжала она, – о том, что мой сын на два года старше тебя.

Я медленно кивнул.

– Смешно, правда?

– Женщина моих лет с мужчиной твоих? Люди будут косо смотреть. Они скажут…

Я велел голосовому синтезатору рассмеяться, и он это сделал – несколько неубедительно, как мне показалось.

– Они скажут, что я с тобой ради твоих денег.

– Но это, понятное дело, полная чушь. У тебя собственных денег полно… э‑э, ведь так? То есть, даже после процедуры у тебя всё равно осталось прилично, да?

– О, да.

– Честно?

Я сказал ей, сколько стоит мой биржевой портфель; я также сказал, сколько стоит принадлежащая мне недвижимость.

Она повернула голову и, улыбаясь, посмотрела на меня.

– Неплохо для молодого человека вроде тебя.

– Это не так уж много, – сказал я. – Нельзя сказать, что я неприлично богат.

– Нет, – согласилась она. – Лишь чуть‑чуть фривольно.

– И всё же… – сказал я, и мои слова повисли в воздухе.

– Я знаю, – сказала Карен. – Это безумие. Я почти вдвое старше тебя. Что у нас общего? Мы росли в разных столетиях. Даже в разных тысячелетиях.

Это было правдой и не нуждалось в комментариях.

– Но, – сказала Карен, по‑прежнему пряча глаза, – я думаю жизнь – это не та часть путешествия, что осталась позади; это та часть, что ещё нужно пройти. – Она помолчала. – Кроме того, это сейчас мой возраст составляет 200% твоего; через тысячу лет это будет всего 105%. А ведь мы собираемся прожить эту тысячу лет, верно?

Я помолчал, обдумывая это.

– Я всё ещё пытаюсь уложить в голове истинное значение слова «бессмертие». Но, думаю, ты права. Думаю, разница в возрасте – не такое уж большое дело, если на неё взглянуть под таким углом.

– Ты правда так думаешь?

Я снова на мгновение задумался. Если мне нужен повод уйти, то сейчас была прекрасная возможность. Но если я не хочу уходить, то мы должны разобраться с этой проблемой раз и навсегда.

– Ага, – сказал я, – я правда так думаю.

Карен перекатилась на бок, лицом ко мне. Она усмехнулась.

– Я не думала, что ты знаешь Аланис Морисетт.

– Кого?

– О, – сказала Карен, и я увидел, как её пластиковые черты опустились. – Это певица, очень популярная. Кстати, канадка. И, – она изобразила хрипловатый голос, которого я никогда раньше не слышал, – «Ага, я правда так думаю» – это строка из её песни «Ирония».

– Ах, – сказал я.

Карен вздохнула.

– Но ты этого не знаешь. Ты не знаешь и половины того, что знаю я – потому что ты прожил вдвое меньше меня.

– Так научи меня, – сказал я.

– Что?

– Научи меня той части твоей жизни, которую я пропустил. Подтяни меня до своего уровня.

Она отвернулась.

– Я даже не знаю, с чего можно бы было начать.

– Начни с заголовков новостей, – сказал я.

– Слишком много всего.

Я нежно погладил её по плечу.

– А ты попробуй.

– Ну‑у‑у… – протянула Карен. – Мы вышли в космос. Мы вели ту глупую войну во Вьетнаме. Мы скинули коррумпированного президента. Советский Союз пал. Появился Европейский союз. Микроволновые печи, персональные компьютеры, сотовые телефоны, интернет. – Она повела плечами. – Версия от «Ридерз Дайджест».

– От кого? – Но потом я улыбнулся. – Нет‑нет, просто дразнюсь. Моя мама выписывала его, когда я был маленький.

Но шутка её задела, и я это заметил.

– Нас разделяет не история, а культура . Мы выросли, читая разные журналы, разные книги. Мы смотрели разные передачи по телевизору, слушали разную музыку.

– Ну и что? – сказал я. – Всё есть в сети. – Я улыбнулся, вспомнив наш прошлый разговор. – Даже защищённое копирайтом – и владельцы получат свои микроплатежи автоматически, как только мы запросим доступ, верно? Так что мы можем скачать твои любимые книги и всё остальное, и ты можешь познакомить меня с ними. В конце концов, времени‑то у нас хоть отбавляй.

Карен явно заинтересовалась.

– Но с чего начать? – спросила она.

– Я бы начал с телешоу, которые ты смотрела, когда была маленькой.

– Ой, ты такое смотреть не захочешь. Всё плоское, в низком разрешении… кое‑что даже чёрно‑белое.

– Разумеется, захочу, – сказал я. – Это будет весело. Собственно, – я сделал жест в сторону гигантского экрана‑стены, – почему бы тебе не подобрать что‑нибудь прямо сейчас? Давай сразу и начнём.

– Думаешь? – сказала Карен.

– Ага, – ответил я, пытаясь сымитировать голос той певицы, Аланис, – я правда так думаю.

Губы Карен как‑то странно дёрнулись – словно в раздумье она попыталась их оттопырить. Потом она заговорила, приказывая компьютеру открыть сетевой репозиторий старых телешоу. Несколько секунд спустя на телестене начали появляться белые буквы, по одной за раз, и складываться в слова под зазвучавшую из динамиков барабанную дробь: «ЧЕЛОВЕК…»

Карен, которая пришла в заметное возбуждение, села в постели.

– Вот, я включила сразу на титрах, чтобы дать тебе начальное представление – потом мы вернёмся назад и посмотрим тизер.

«…НА ШЕСТЬ…»

– Значит так, – сказала она. – Видишь того парня в кабине? Это Ли Мэйджорс.

«…МИЛЛИНОВ ДОЛЛАРОВ.»

– Он играет Стива Остина, – продолжала Карен, – астронавта и лётчика‑испытателя.

– Какого года это шоу? – спросил я.

– Этот эпизод из сезона 1974 года.

Это было… чёрт, это было за столько же лет до моего рождения, сколько их прошло после несчастья с моим отцом.

– Шесть миллионов – тогда это было много?

– Целое состояние.

– Хмм…

На экране шёл диалог между пилотом и наземной службой:

– НАСА‑1, пока всё хорошо.

– О'кей, Виктор.

– Стартовый ключ посадочных ракет в положение «включено». Пошла тяга…

– Видишь, – сказала Карен, – он испытывает экспериментальный самолёт, который сейчас разобьётся. Он потеряет руку, обе ноги и глаз.

– Я знаю рестораны, в которых он не смог бы поужинать, – сказал я и сделал идеальную комическую паузу. – Там, чтобы расплатиться, руку и ногу отдать приходится [76].

Карен легко хлопнула меня по руке; на экране маленький экспериментальный аппарат отделился от крыла гигантского самолёта. Аппарат был похож на ванну – ничего удивительного, что он разбился.

– Однако, – продолжала она, – ему заменили потерянные конечности сверхпрочными протезами на атомной энергии, а вместо утраченного глаза вмонтировали камеру с двадцатикратным зумом и способную видеть в инфракрасном свете.

Диалог на экране продолжался:

– Разрыв в третьем амортизаторе…

– Тангаж на ноль.

– Тангаж запредельный! Не могу держать высоту!

– Поправка: Отсек альфа вскрыт. Аварийный отстрел селекторов!

– Контроль, не могу его удержать. Он разваливается! Он разва…

Летающая ванна пронеслась через экран; картинка была очень зернистая.

– Это настоящая архивная съёмка, – объяснила Карен. – Эта катастрофа произошла в действительности.

На экране появилось нечто, по‑видимому, призванное выглядеть как компьютерная графика – похоже, они сверлили дырку в затылке Остина, чтобы установить искусственный глаз – и скоро восстановленное человеческое тело уже перебирало ногами на беговом тренажёре. Я прочитал угловатые цифры на экране.